В саду грустила Анна. Сад шумел,
как подобает саду, неустанно;
так вдаль с тревогой всматривалась Анна,
что взгляд был равен бегству за предел
ей отведённый. В небе пастухи
возможно, чтоб свои наполнить вёдра,
стремясь овец оставить без присмотра,
сбежали в грёзы, ринулись в стихи.
И всё ж паслись небесные стада,
засим благодеянья и греха им
не предписать проклятьем и вздыханьем,
не зная, как наведаться туда.
Хотя улики действию сему,
в саду утратив путь, не отыскать мне,
мы не оставим камушка на камне,
закрыв глаза на собственную тьму,
Не разглядеть мне Анну в сём саду;
к её душе спокойно подпущу ад:
ведь и она почти не существует,
вбегает в речь, швыряет в немоту…
Как жаль, что этот смертный приговор
собственноручно вынесенный ею
самой себе, признаться в том посмею,
смеяться заставляет до сих пор.
