Я ни цех не увижу, ни пристань,
где ходили когда-то, смеясь
и болтая, друзья-прибористы.
Это вовсе страна не моя,
где недавно работали дружно
Киев, Питер, Миасс,
где упорно ковалось оружье -
знать бы, против кого? - против нас…
Ведь сегодня духовные скрепы
пострашнее минувших угроз:
«Всю Америку – в ядерный пепел,
Лишь бы только молчал малоросс!»
..Не косились в сутулую спину,
Злобным словом не тронул никто,
но ребята - ровесники сына -
из цехов уходили в АТО.
И не вслух, не навзрыд, не словами -
чистой болью сочилась душа:
"Как же я виноват перед вами:
это я их вооружал".
Словно камень колючий, ребристый -
эта боль о войне и вине,
Эта боль его медленно грызла
и добила за несколько дней.
Было утро сырым и холодным
через год от начала войны.
Он ушёл, как уходят подлодки,
сбросив небо с солёной спины.
Накануне хоть тоненькой нитью
Так хотелось надежду сплести:
«Отзовитесь, друзья! Дотянитесь!
Помогите спасти!»
Бросить пару отчаянных строчек…
Но не верило сердце в добро.
Кто вскричал бы: "Живи, Игорёчек!"?
Кто: "Подохни, проклятый укроп!"?
P.S.
Можно было бы кончить на этом
диссонансом оборванных струн...
Но - срываются в штопор ракеты,
самолёты врезаются в грунт,
Над горами, пустыней и лесом
рассыпаются в хлам "Ми" и "Ка"...
Потому что не хочет железо
подчиняться неправым рукам.
Возвратившись из дальнего рейса,
Гордый воин бесчестной страны -
подопечный твой, атомный крейсер -
запылал у причальной стены:
Вы ведь верными были друг другу...
Он ушёл. Затонув. Не предав.
Спи спокойно, ведущий конструктор!
Он - достойный тебя кенотаф.
