Перевод знаменитейшего шекспировского сонета 130, сделанный О.Б. Румером, интересен тем, как очень заметная вольность в самом финале меняет впечатление от целого по сравнению с оригиналом.
Оригинал:
My mistress' eyes are nothing like the sun;
Coral is far more red than her lips' red;
If snow be white, why then her breasts are dun;
If hairs be wires, black wires grow on her head.
I have seen roses damasked, red and white,
But no such roses see I in her cheeks;
And in some perfumes is there more delight
Than in the breath that from my mistress reeks.
I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound;
I grant I never saw a goddess go;
My mistress, when she walks, treads on the ground.
And yet, by heaven, I think my love as rare
As any she belied with false compare.
Перевод О.Б. Румера:
Взор госпожи моей - не солнце, нет,
И на кораллы не походят губы;
Ее груди не белоснежен цвет;
А волосы, как проволока, грубы.
Я видел много белых, алых роз,
Но их не вижу на ее ланитах,
И не сравнится запах черных кос
С усладой благовоний знаменитых;
Мне речь ее мила, но знаю я,
Что музыка богаче благостыней;
Когда ступает госпожа моя,
Мне ясно: то походка не богини;
И все же, что бы ни сравнил я с ней,
Всего на свете мне она милей.
В основной части перевод довольно точный. То, что вместо глаз из оригинала стал взор, позволяет думать не только о цвете глаз, но и об их обычном выражении: может быть, оно суровое или печальное. Исчезли дамасские розы, и алые, и белые, но общее значение образа осталось то же, поэтому исчезновение не очень заметно, еще и благодаря запятой: “Я видел много белых, алых роз”. “Запах черных кос” – это большое смягчение, по сравнению с оригиналом, потому что в оригинале запах от госпожи… героини неприятен; буквально, это… вонь. Слова «благовония», а не «духи», и «благостыня», а не «звук» в отношении музыки создают не совсем ожиданное торжественное звучание, но оно служит тому самому контрасту приподнятого и обыденного, на котором строится сравнение в оригинале.
А в финале – большая вольность:
И все же, что бы ни сравнил я с ней,
Всего на свете мне она милей.
Во-первых, сравнение до сих пор было не чего-то с героиней, а героини с чем-то, что позволяло ее описывать. Во-вторых, исчезли внезапно появлявшиеся в финале оригинала другие персонажи: героини чужих стихов и авторы, оболгавшие их ложными сравнениями.
В переводе сравнивает только автор и он же – лирический герой именно этого сонета, и делает он это для того, чтобы объясниться героине в любви. Не говорится о том, что сравнения ложные, но возникает дух литературного упражнения. Я сравниваю, потому что хочу сравнивать, подбираю сравнения.
Исчезла литературная критика других авторов, а осталось признание в своем чувстве. Это я играю словами, но я и люблю.
Еще что заметно изменилось: из-за точного перевода слова mistress – «госпожа» – исчезла, как ни удивительно, знаменитая двусмысленность: «госпожа» и «любовница». Сонет, кстати, может быть посвящен и жене. Ведь жена – mistress Shakespeare. Но важен контраст между my mistress в основном тексте и my love в финале. Я с ней не просто сплю – я ее люблю. В переводе О.Б. Румера этот контраст исчез, из-за того, что «госпожа» предполагает неравенство: я ей служу. И при этом изощряюсь в словесных сравнениях.
Я думаю, что О.Б. Румер пошутил нарочно. Критика других авторов из оригинала в этом переводе превратилась в шутку автора этого сонета над собой. А на первый план вышло объяснение в любви.
Комедии — жанровый раздел творчества Уильяма Шекспира, включающий почти половину его пьес.)) хм. думаю к данному сонету можно и должно отнестись на порядок легче, чем это сделали и делают, придавленные грузом имени, переводчики, это шутка - типа "Ну что ж ты страшная такая? Ты такая страшная! Ты ненакрашенная страшная. И накрашенная."
"И всё ж, она не меньший раритет,
Чтоб грубой лестью умалить портрет."
Сколь я знаю, переводчики чаще всего так и относятся: воспринимают сонет как пародийный. Но трудно отказаться от того, чтобы видеть в нем оригинальное признание в любви.
Я полагаю, что этот перевод как раз довольно далек от оригинала, потому что желание автора - не пересечься с уже существующими и знаменитыми переводами. Дамасские розы, что расцветают у иных на лицах - как раз большая поэтическая клевета. Перевод Румера повторяет образность оригинала, в этом отношении он удачен.
Я полагаю, что в данном случае поощряемо не оно, а желание точно передать оригинал, а не предложить свое под видом слов другой знаменитости. Кроме последних двух строк.
Перевод Румера повторяет образность оригинала, в этом отношении он удачен.
