А вокруг чернота убиенных весною снегов,
Под ногами течет кровь растоптанных буднями улиц
И рассвет не спеша треплет ветром коробки домов,
И царапает окна капелью набухших сосулек.
Ошалели коты, в подворотни упрятали хвост,
Даже днем одного заскорузлого серого цвета,
Облезают деревья и птицы сопливый вопрос
Расчихали по небу и сгинули в дебрях ответа.
Словно тени ползут по дорогам туда и сюда муравьи,
Тусклый взгляд отдаленным намеком на счастье,
Все любви и волненья сложили в котомки TV,
Сериальные списки минут нацепив талисманкой.
И сквозь эту пургу получерных и полуживых,
Спотыкаясь о камни гранита на невской линейке,
Отражая в грязи яркий шарфик, как солнечный вспых,
Продираюсь к Весне погостить, причаститься апрельским
Горько-сладким вином, настояться в рассветной тиши,
Насладиться желаньями съехавшей, сорванной крыши,
Окунуться в кого-нибудь до пустоты и не слушать, а только отчаянно слышать.
И узнать чудеса, сотворить их в проталине снов,
Откаблучить какую-нибудь несусветность,
посрывать все замки и все ставни откинувши прочь,
Повыскакивать в дождь самый первый и чистый.
Но споткнувшись еще, оглянувшись случайно и вдруг,
Получаю по морде от лихо свернувшей машины
Грязно липкий ответ на мечты и весенний разбег
Обтекает на шарф слишком яркий для невской картины.
