|
Снится Город у самого горя
на краю.
За фанерной стеной
он совсем не похож на героя -
он бездомный,
разбитый,
больной.
То ли дождь,
то ли слезы ручьями
по фанере текут из глазниц
его окон ослепших.
Ночами
он не спит,
он боится зарниц,
он пугается грома,
фанера
от малейшего шума дрожит.
Изнутри его жженная сера
разъедает.
Стальные ежи
злобно впились
когтями в дороги,
иглы выставив прямо во мглу,
то и дело царапая ноги
городские на каждом углу.
Город трусит,
знобит,
лихорадит,
Город к боли почти что привык,
лишь с тревогой мычит
«Бога ради»,
прикусив неродной свой язык.
Городская гремит серенада
очень схожая
на шансон
под фанеру -
то вой
сирен
ада
со всех льётся на Город сторон.
Город мучается от икоты,
но все мысли его лишь о том,
как бы от
постоянных прилетов
защититься фанерным листом.
Выворачивая наизнанку
все нутро опустевших квартир,
день за днем
поднимается планка
болевая,
дробясь на пунктир
от сирены
до новой сирены –
к небу вспархивает вороньё,
и на Город
сибирской гангреной
смерть ползёт,
а отродье её
без разбору,
без цели,
без меры,
у безумия на острие,
забивает в глухую фанеру
почерневшее небытие;
и гуляет оно площадями
с перегаром своей мерзлоты,
барабанит в фанеру
костями,
за собой заметая следы.
Ветер северный гонит на Город
запах крови,
дерьма и мочи,
и плотнее
в бетонный свой ворот
Город кутается,
а ключи,
из нагорного вынув кармана,
прячет глубже
в тоннеле метро,
чтобы свежая
рваная рана
не задела второе нутро.
И без сил от ночного мытарства
Город ёжится на мостовой,
словно норов его
и хазарский
дух
фанерой забит листовой.
Город землю собой согревает,
отдавая газонам тепло,
и следит
за последним трамваем,
под обстрелом спешащим в депо.
Но, смахнув с тротуаров побелку,
оттерев с кровель ржавчины йод,
он под утро встает
и на Стрелку
умываться устало бредёт,
чтоб глухие фанерные веки,
и мешками набитые рты
освежить там,
где сходятся реки
у последней терпенья черты.
И, застыв над своим отраженьем,
Город смотрит с надеждой с моста
как вода ускоряет теченье
под рукою простертой
Христа.
А затем,
распрямившись вдоль улиц,
ненадолго забыв про беду,
он встряхнется,
но, снова ссутулясь,
на скамейку садится в саду.
И к нему все слетаются птицы
городские,
сгрудившись у ног
изувеченной Первой столицы,
отдохнуть от воздушных тревог.
И толкует он в птичьей манере,
опустившись до их галдежа,
чтоб гнездились они
за фанерой,
заменяя ему горожан,
ну а он,
все измены,
разлуки,
его жителей бегство и страх,
искупать будет смертною мукой
под стеклом
на бумажных крестах.
Он встает и уходит на склоне
дня,
фанеру неся на спине,
чтобы дыры
в железобетоне
залатать.
И я вижу во сне
как является
в царском убранстве
в обгорелых
божницах
окон
Богоматери лик
Озерянской
под стекла оглушительный звон,
и ложится на образ
окладом
свет луны
и огни
фонарей.
Но так близко
ревет канонада,
что старается
Город
скорей
окна законопатить,
и, вторя
баллистическим свистам косы,
он мычит,
зависая у горя
на краю:
«Иже на небеси!»
ID:
1026825
ТИП: Поезія
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Вірш
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 19.11.2024 01:00:45
© дата внесення змiн: 23.11.2024 02:13:57
автор: Res
Вкажіть причину вашої скарги
|
Горькая красотень, брат! 
Фанера и впрямь стала символом нашего безвременья... 
Пытался как-то на эту тему сваять что-нить, увы... 
