Сергей Юхин
«Чужие. Истории»
«А знаешь, не поможет даже Ив Роша,
Знаешь, не поможет даже Кевин Кляйн..»
Д. Арбенина
Таксисты знают все и обо всем. Они переполнены информацией. Контакты с внеземными цивилизациями, сколько украдено на ремонте городских дорог, чей это дом под красной крышей, имя водителя министра образования и вес щуки, пойманной соседом в ближайшем пруду. Их распирают знания. Одни с удовольствием насилуют своих пассажиров безостановочными рассказами, отвлекаясь от управления машиной, бросая в горячке повествования руль, и с хрустом переключают передачи на перекрестках. Другим тоже есть что сказать. Но они брезгливо молчат, цедят сквозь зубы презрительные матюки в адрес других водителей, и тоже отвратительно ведут свои колымаги. Мне попался первый тип, говорливый…
Как только в обновленном, мраморно-алюминиевом зале аэропорта приятный женский голос объявил, что заканчивается регистрация на рейс в Анталию, родители покорно прошли не строгий контроль и исчезли в зале ожидания. Отец несколько раз испуганно оглядывался, а мать на ходу суетливо рылась в сумочке. Они первый раз летели за границу. Это была моя идея. Вся семья ее мусолила несколько месяцев, летели, не летели, снова летели, потом – окончательное «нет», потом я пошел в турагенство и взял путевки. На этом споры закончились, и началась великая подготовка к путешествию. Сборы были похожи на пожар. Только пожар меньше наносит ущерба психике, все перессорились, купили новые чемоданы, бегали на рынок за панамами, резиновыми тапочками, полотенцами, хотя этих полотенец был полный шкаф, вспомнили, что нужны кремы от загара, купили для загара, мотались менять, не поменяли, в конце концов, купили все что нужно, паниковали, составляли списки, теряли списки, внимательно вникали в сводки погоды на курортах мира, и вот, наконец, получили в новые загранпаспорта штампы, и скрылись в стеклянной прохладе путанных залов и переходов, а я вышел под палящее июньское солнце. Тут он меня и поймал. Подкатил к бордюру на новеньком «Опеле» и услужливо выскочил из автомобиля.
- Ялта, Алушта, Судак, Партенит…
- Спасибо, я на машине, - мне было лень вступать с таксистом в переговоры, и я покачал перед его носом брелком сигнализации «нисcана».
- Ну, зачем же париться за рулем? – расстроился таксист, - довезем-привезем, кондиционер, кожаный салон…Вы же явно хотите отдохнуть, выпить сто…сто пятьдесят…Какой же может быть руль?
«Психолог» - в моей голове мелькнуло удивление. «Машина может и на стоянке аэропорта постоять…» - вяло начал складываться новый план выходных дней.
- А машина может заночевать на стоянке. Здесь охрана хорошая…
«Телепат» - я улыбнулся, и уже решительно, обгоняя оформление мысли, отрываясь вперед, плюнув на логику и всю оставшуюся в жизни стабильность, отдаваясь стечению обстоятельств, вперед, вперед, неизвестно, бездумно, предвкушая возможность, сомнительно, но - твердо:
- В Феодосию.
Мысленно проверил, пока таксист радостно садился за руль – наличие документов, денег, мобильного, холщевой сумки с двумя самими ценными предметами – все на месте, можно ехать. И мы поехали. Начался путь, начались рассказы о жизни, открылся невидимый в городе горизонт, он был тонкой линией между зеленым и голубым, горы задымились в знойном воздухе, кондиционер отделил меня от неудобств, все возможно, и все будет, и эти выходные мои, только мои, все разъехались, разлетелись, только я и сумка, и два предмета в сумке, тяжелые от своей значимости, и таксист жует бесконечную резину о политике, дочках и несправедливости.
- Да, - отвечал я всегда, когда этого требовала интонация собеседника.
- Нет, - это для случая, когда надо было улизнуть от многосложного ответа.
- Ужас! – когда драматические нотки повествования привлекали внимание.
Мозг был отключен. Он лежал в сумке между револьвером системы Нагана и бутылкой Хеннесси «Эллипс». Приятное соседство для усталых нервных клеток. Драгоценные предметы окружали кору головного мозга, ласкали ее своей уверенностью, ничего лишнего, идеальное сочетание качества и функциональности, просто и совершенно. Но и это не поможет. Все совершенное грустно, как Париж, как французское кино, неотесанное, странное и непредсказуемое; мимо летели машины, раскаленные солнцем, с охлажденными внутри пассажирами, пупырчатыми под ветром кондиционеров и газированными минералкой по самое горло.
- … «не приходи»! Так и сказала! Представляете? – таксист продолжал очередную историю.
- Так и сказала? Ужас.
- А я ей говорю – или будет так, или…
Голос таксиста проваливался, выплывал снова, доходил, не доходил, точил беззлобно мое настроение под себя, под свою жизнь.
- И дочь с ней заодно…
- Не может быть, - я равнодушен в окружении изумительных пистолетов и коньяков.
- А этот гад…Еще родственником считается! Ну, вы можете такое понять?!
- Да уж…Ужас.
«Наган» был прекрасен. Мне его показал Сашка Алферов. По большому секрету. У него все по большому секрету. О любой мелочи Сашка говорит загадочно, и надув губы. Словно ему лень посвящать в великие свои тайны незначительных людишек, суетящихся вокруг. Глаза чуть в сторону, часто посматривать на часы, время - деньги, не мешайте, не отвлекайте, я спешу, вы не в теме, ах, вы не знаете, меня ждут, мне звонят, не обращайтесь ко мне с этими мелочами. Вот такой он, Сашка Алферов. И у него был револьвер. Представляю, как его распирало похвастаться, сделать самый важный вид, какой только возможно, раздуться, нависнуть над дрожащим собеседником, и таинственно, полунамеками рассказывать, как было добыто оружие. Нужен был человек, который бы оценил вещь. Таким человеком был я, ошарашено смотрящий на вороненую сталь, на выбитую надпись «Тульскiй Импер. Петра Велик оруж. заводъ», на год выпуска «1917», меня не интересовали комментарии Алферова, заведомо лживые, меня интересовал наган.
- Продай, - хрипло выдавил я.
- Не смеши, - отозвался довольный Сашка, - он не продается. Это раритет. Ты год видел? А? Год посмотри…
- Штука баксов.
- Неее.
- Полторы.
- Не продается. Их единицы остались в боевом состоянии. К нему еще полторы пачки патронов....
- Две тысячи, - в моей голове неслась конница, и человек в потертой кожанке спешно бинтовал раненую руку.
- Ра-ри-тет! Я его и за сто штук не продам.
- Две с половиной тысячи, - на лужайке затарахтел пулемет, и редкая пехотная цепь залегла в желтом пшеничном поле.
- Ладно, брат, мне пора. Люди приехали, надо встретить…
- Три, - шрапнельные снаряды зловеще лопались прямо над головой в раскаленном душном воздухе.
- Нет. Даже если голодать буду.
- Пять. Зачем он тебе? – кто-то с пыльным и измученным лицом закричал и поднял взвод в атаку.
- А тебе? Все, разговор закончен. Не продается. Давай, давай…Меня ждут.
- Семь тысяч, - пули поднимали маленькие земляные фонтанчики вокруг бруствера. Деньги не имели значения.
- Все. Аукцион закрыт, - Сашка получил максимум удовольствия, и выставил меня за дверь.
Потом Алферов пропал на год, занятый вечно, в поездках и делах, не звонил, а если звонил, то взвинченный, напоминал мне о нагане, и твердил, что не продаст его ни в коем случае. Общие знакомые говорили, что он подсел на иглу, я не то, чтобы не верил, просто равнодушно слушал, и думал о нагане. Потом Саня вообще перестал звонить. Я немного успокоился, и стал думать, что револьвер мне приснился во всей своей красе. Ведь не бывает на свете таких прекрасных боевых вещей, еще и выпущенных в знаменательном семнадцатом. А однажды…Однажды вечером он пришел без предварительного звонка, ко мне домой, и я понял, что слухи про героин, вовсе не слухи. Саня принес револьвер, завернутый в старое полотенце. На мгновение подумалось, что он запросто может в меня выстрелить - так измученно выглядел, и тоска, тоска, рубашка странная, словно не его, худой, руки какие-то желтые, развернул дикое полотенце, положил со стуком оружие на стол и сказал:
- Покупай.
Я взял наган в руки и почувствовал холод в животе.
- Патронов нет, - губы пересохли, и, казалось, потрескались.
- Патроны привезу.
«Не привезет» - подумал я.
- Сколько?
- Ты хотел за семь тысяч взять, - Саня пытался заглянуть мне в глаза, - помнишь?
- Триста долларов.
И вдруг он взорвался.
- Да на рынке его за пятьсот сейчас заберут! Только выйди. Ты смеешься? Какие триста долларов?!!!
- На рынке тебя заберут. Надолго. Триста пятьдесят, но с патронами.
- Пятьсот. Давай пятьсот. Я тебя прошу. Я бы никогда…Очень надо.
- Хорошо. Пятьсот. Где патроны?
- Дома, дома. Привезу, вечером, - Саня засуетился и побледнел.
Я забрал со стола револьвер, отнес его в комнату, и взял из шкатулки пятьсот долларов.
- Смотри, - я показал Сане купюры, - вот деньги. Сейчас едем за патронами, и я отдаю деньги тебе.
- Давай деньги. Я завезу патроны. Вечером. Вечером, я же сказал. Ты что, не веришь мне? Не веришь? Ты же знаешь меня. Я сейчас спешу. Очень надо.
- Поехали. Ты сам тянешь время, - я был непреклонен. Мне нужны были патроны. Если сейчас Саня уйдет с деньгами, я его больше не увижу.
- Давай вечером, а? Ну, давай. Что за срочность? Привезу, сказал же.
- Поехали.
И Саня замолчал. Он молчал всю дорогу, пока мы ехали, не к нему домой, а в какое-то общежитие, молча вынес патроны, неполную пачку, молча взял деньги и исчез.
Я не спрашивал, где его жена, почему он живет не дома, куда он дел остальные патроны, свою роскошную «Тойоту», я все понял, и только молил Бога, чтобы он не застрелил кого-нибудь из моего, теперь уже, револьвера…
...- и бензин подорожал! Все дорожает. А знаете почему? - таксист возбужденно закурил, не спрашивая моего согласия.
Нет, не знаю, - оставил я ему пространство для повествования.
Это заговор.
- Я так и думал.
ОНИ все уже поделили...
На встречу по дороге ехала стайка измученных велотуристов. Они так были озабочены здоровым образом жизни, что на них было страшно смотреть. Плоские скелеты с огромными заплечными рюкзаками промелькнули мимо, блеснули на солнце никелированные органы велосипедов, потные безрадостные лица, фанатизм в бесцветных глазах – я поежился, словно увидел препарированный труп.
...сколько можно народ испытывать? А им ничего. У НИХ столько денег – все равно откупятся...Миллиарды! А страна развалилась...
Феодосия началась неожиданно – тянулась безжизненная трасса, скучала в поле, и превратилась в городскую улицу с шеренгой симпатичных, якобы старинных, фонарей.
В какую гостиницу? - таксист сбавил скорость и снова закурил.
В хорошую. Поближе к морю, - если в сумке коньяк за несколько тысяч евро, нельзя останавливаться в плохой гостинице. Это унижает не только коньяк, но и тебя. Это унижает людей, которые прислали коньяк из буржуазной Германии - добрые русские немцы, так и не ставшие скупыми бюргерами, ностальгирующие ужасно, слишком гордые, чтобы вернуться, присылающие коньяк, который им не по карману, и страдающие от того, что их дети не чувствуют к оставленной родителями развалившейся стране ничего нежного и печального. Я не мог подвести этих людей.
- В хорошую, - повторил я, - но, чтобы народу было мало.
Есть такая. Очень дорогая. Но, завтраки там прекрасные. И бассейн.
Годится.
Очень дорогая...
Вези.
Фасад мраморный, мраморные же лестницы, укутанный в мрамор бассейн, мраморные улыбки на лицах персонала – в такой гостинице не задают лишних вопросов и хорошо кормят. Мне понравилось, и я выбрал большой номер с панорамными окнами, выходящими прямо на море, лазурное, как на китайских плакатах.
- Оставайся, - предложил я внезапно таксисту, - оставайся, завтра меня отвезешь обратно в Симферополь.
Мне захотелось, чтобы кто-то был рядом, на расстоянии нескольких минут езды, в этом городе с изумительным морем и тысячами незнакомых людей.
- Хорошо, - быстро согласился таксист, - запишите номер моего мобильного…Если что…Ну, что-нибудь понадобится…Звоните. В любое время. Хоть ночью.
- Спасибо.
- Я остановлюсь у друга, он недалеко живет, - и улыбнулся, - пить не буду. Мало ли что…
- Спасибо, - повторил я.
Гостиничный номер был прохладным, и, словно, хрустящим от свежести. Я открыл бутылку, намеренно небрежно плеснул в стакан янтарной жидкости, и подошел к окну. Рядом с гостиницей ютилась автобусная остановка, белая от жары, вокруг все было белое, кроме водной глади. На остановке плавились ожидающие, бесцветные, наверное, загорелые, но бесцветные, как пустынные призраки, бесплотное марево, духи, занесенные сюда рекламой отелей и рассказами очевидцев. Коньяк слегка оживил окружающую действительность. Зажужжал мобильный телефон, и на дисплее высветилось «ЛЕНА».
- Да
- Привет, дорогой! До тебя не дозвониться…Уф. Ну, с Днем рождения,, счастья там, здоровья и всего-всего…А я в Феодосии сейчас со своим…
- Марио, - подсказал я.
- Прекрати. Я же говорила сто раз, что его не Марио зовут, а…
- Не важно. Я тоже в Феодосии.
- Здрасти-мордасти! – Ленка была ошарашена, - Ну ты даешь, Горев ….Я тут итальянца целый год окучиваю, тот мне предложение приехал делать, с родителями познакомился…А он в Феодосии, видите ли! Как ты можешь?!
- Так ты приедешь? Я в гостинице «Лидо»
- Наглец! Ты же мне всю жизнь испортил! В каком ты номере?
Я посмотрел на брелок.
- В тридцать шестом.
- Сейчас буду.
- А как же Марио?
- Не твое дело. И не Марио он, - Ленка отключилась, переполненная святым гневом.
Я несколько минут бездумно шатался по номеру, и позвонил на ресепшн.
- Гостиница «Лидо», - ответила телефонная трубка мягким женским голосом.
- Это из номера «36». Ко мне должна прийти гостья. Проводите ее, пожалуйста, ко мне.
- Да, конечно.
- И еще…Когда она придет, сделайте эспрессо и принесите в номер. И…Сыр…и фруктов каких-нибудь, икры, и вина сухого. Лучше итальянского.
- Какого именно?
- Я не разбираюсь. Какого-нибудь. Хорошего.
- Сыр, фрукты, икра и сухое итальянское вино. Я ничего не забыла?
- Нет, все правильно.
- Спасибо за заказ. Вам все доставят.
- И вам спасибо.
Коньяк начал согревать изнутри, мягко и незаметно. Я открыл замок входной двери, чтобы Лена могла войти без стука, и залез под душ со стаканом в руках. Вода подавалась толчками, жесткими струями, словно пулемет осыпал тело не смертельными холодно-горячими пулями, в стакан попала чужая жидкость, и коньяк помутнел, стал вонять сивухой – я брезгливо выплеснул его в сливное отверстие. Сквозь шум воды доносилось бормотание телевизора, невнятно, потом что-то грохнуло, раздались шаги, и в проеме двери ванной комнаты появилась загоревшая до шоколадного цвета Ленка, с насупленными бровями, и молниями в сумасшедших глазах.
- Принимаем водные процедуры, - язвительно заявила она вместо приветствия.
- Привет, дорогая. Я заканчиваю.
- Найди в себе силы, - буркнула Ленка и скрылась из моего поля зрения.
Я накинул розовый гостиничный халат на мокрое тело, и посмотрел в зеркало. Халат был коротким, еле доставал до колен, пушистым и каким-то женским. Может он и был женским, но другого я не нашел. В гостиной за накрытым столом сидела Ленка и курила.
- О, отличный халатик, - похвалила она меня, - розовая идея овладевает миром.
- И я рад тебя видеть. Хочешь вина? Итальянского.
- Издеваешься?
- Нет. Ты же хвалила итальянские вина.
- А ты что пьешь?
- Коньяк.
- В такую жару? Я лучше вина. А что, банкет намечается? – она махнула рукой в сторону сырно-икорных тарелок, очень мило сервированных.
- Тебя ждал.
- Горев, ты невыносим. Я же здесь не одна. Зачем ты меня терзаешь?
- Я не терзаю, - в Ленкин стакан белого вина, в свой – Хеннеси, - я не терзаю…Я не знаю, зачем приехал, поверь, даже не собирался тебе звонить.
Молча выпили и погрустнели сразу, словно закончился Ленкин запас язвительности, исчерпался до дна, она сидела, понурившись, и пила белое вино, родная такая, красивая и чужая, пила итальянское вино, потому, что бедующий муж приучил ее к этому вину, а я вдыхал пары коньяка и смотрел на нее, не знал, что сказать, сказать, что без нее ни как, без нее край, без нее все не имеет смысла, можно найти красивее, чем она, это не важно, ее звонкий голос настраивали под меня, она читала те же книги, я злюсь на нее за эту похожесть, за ее злой язык, но не могу, не могу отпустить.
- Горев…
- Лен…выходи за меня.
- Нет, Горев, ты же знаешь…
- Я ничего не знаю.
- Я тебя люблю, Горев, - Ленка снова закурила, достав тонкую сигарету из пачки.
- Так почему, черт побери, если ты меня любишь, почему ты выходишь за этого Марио?
- Он не Марио…
- Мне плевать, Марио он, или не Марио! Скажи почему?
- Потому, что ты псих, Горев. Ты псих ненормальный.
- Я не псих. Я даже не кричу на людей…Почти никогда…Я даже не могу человека ударить, если он подлец…Я…
- Вот именно потому, что ты не кричишь, ты и есть самый настоящий псих. Надо кричать, Горев. Ты же как бомба, все равно взорвешься. Лежишь, ржавеешь, никого не трогаешь, а все равно взорвешься. Я боюсь тебя. Люблю. И боюсь. В тебе энергия разрушения кипит, а ты стихи пишешь.
- При чем тут стихи?
- А при том, что такие стихи нельзя писать. Это же диагноз. Пиши про облака, там, про море, черт его знает, про сиськи пиши. Вот! Пиши про сиськи! Это будет понятно. А ты пишешь так, что хочется отравиться, и не просто, а с мучениями…Разве так можно жить?
- Я ж не только стихи пишу…
- Да, я знаю, ты работаешь, заколачиваешь деньги, все понятно, машины, рестораны…В этом вся и проблема. Тебе это не надо. Тебе хочется сочинять стихи и умирать. А деньги и люди тебе не нужны. Деньги – это для окружающих…
- Ты мне нужна.
- Я знаю. Я тебя люблю. Я тебя за все люблю. Но, это не жизнь. Это страдание.
- Я люблю тебя.
- И я тебя люблю. Если бы ты знал…Ты единственный…
Мне хотелось поломать ее тело, но она была гуттаперчевая, рычала только, царапалась, целовала меня в шею, кусала губы, и бутылка с вином опрокинулась, разлилась липким пятном по полу, но это не волновало, я знал, что этот раз последний, мне не уговорить, не удержать, она уйдет, а потом улетит в Милан, будет вспоминать, может – напишет или позвонит, с каждым днем удаляясь, вытекая из памяти, как вино, оставляя только липкое неопрятное пятно. И мне захотелось заорать, и ударить ее, Ленка открыла глаза, словно почувствовала мое желание, и с надеждой ожидала этого крика, и этого удара, впилась ногтями мне в плечо, потянула к себе, но я выскользнул, сел голый и опустошенный на кресло возле огромного окна и почувствовал, как горло сжалось всеми не выплеснувшимися криками.
Она одевалась за моей спиной, молча, иногда чертыхаясь, потом подошла сзади и шепнула в ухо, щекоча сухими губами:
- Я люблю тебя, Горев. Мне пора.
И ушла осторожно, закрыв дверь.
Надо было спешить. Бомба внутри подала признаки жизни, толкнула мягко в сердце, дрожащими руками я набрал на мобильном номер таксиста.
- Андрей? Это клиент, которого ты привез в Феодосию, - я пытался не выдавать своего состояния, тщательно подбирая слова, - у меня тут бутылка очень хорошего коньяка, приезжай. Да, все нормально…Да, прямо сейчас…И еще. Слушай, у тебя нет тут знакомых девочек. Есть? Отлично. Приезжай…Нет, не надо за ними заезжать. Приезжай сам, а они пускай на такси…Да, оплатим. Все как положено. Жду.
Время вдруг побежало слишком быстро, обгоняя меня, цепляя острыми углами мое вялое тело на поворотах, таксист Андрей уже садился в машину где-то в этом курортном городе, но он не успеет. Я почувствовал, что слишком поздно. Горлышко бутылки зазвенело, отплясывая на краю стакана нервно, коньяк шлепнулся на дно, словно бы ртутный, и так же в горло – слегка обжигая. Из сумки вынырнул наган, проверенный, с уверенным калибром 7,62, не слишком большим, как у глупых американских револьверов, все в меру – в меру удобный, в меру красивый, слегка потертый и явно знающий не только фанерные мишени. Обломав ноготь, я вытащил барабан, посмотрел на семейство патронов с утопленными в гильзе пулями, вставил барабан на место, несколько раз прокрутил его, ощущая пальцами щелчки, вспомнил, что Саня умер, бывший хозяин нагана умер от передозировки, глупо умер бывший хозяин прекрасного черного пистолета; я сел на диван, пытаясь вспомнить Ленкино лицо, но вспомнил, как она мне показывала фотографию Марио, который совсем не Марио, с которым она уезжает в Италию, кажется в Милан, вспомнил, что сейчас приедет Андрей, потом приедут его подруги, увидел высыхающее пятно от вина на полу, посмотрел на входную дверь, и выстрелил себе в висок. Бомба внутри облегченно разнесла в пыль напряжение и ожидание, скопившиеся за все мое земное существование. Рядом нервно вибрировал мобильный телефон.
В холл гостиницы вошла Лена с двумя большими дорожными сумками, и устало улыбнулась администратору.
- Я к вам. В тридцать шестой.
- К господину Гореву? Решили остаться?
- Да, к Гореву…Решила…Уже давно решила. Вот звоню, чтобы он вышел, помог донести сумки…А он не отвечает…
- Сейчас вам помогут. Константин! Помогите донести багаж.
- Вы слышали? Что это был за звук? – Лена испуганно вздрогнула, - это что, выстрел?!
- Не может быть, - ласково улыбнулся администратор, ухоженная, уже не молодая женщина, - у нас прекрасный отель. Спокойный и тихий. У нас не стреляют. Сейчас вас проведут в номер, и багаж донесут.
- Да, да…Спасибо…Спасибо большое.
Июль 2008. Симферополь.
http://zhurnal.lib.ru/editors/j/juhin_s_w/
ID:
83822
Рубрика: Проза
дата надходження: 13.07.2008 14:54:47
© дата внесення змiн: 13.07.2008 14:54:47
автор: Юхин Сергей
Вкажіть причину вашої скарги
|
здорово!
стараюсь)))
