Так часто мне не хватало смелости просто улыбнуться, проходя мимо. Я отводил взгляд и не оборачивался вслед, я молчал, когда она спрашивала «который час» - своих часов у нее никогда не было. Счастливая…Мне казалось, она испытывала ко мне некий исследовательский интерес, но только тогда, на первом курсе. Нет, определенно, я был не ее круга: серость, ничем не примечательная серость. По вечерам я не позволял себе думать о ней, и тогда она приходила ночью, ласкала плоть мою, терзала душу мою. Когда я просыпался, тело мое было липким от пота и сладким от страха. Я закрывал глаза и молился, истово молился Господу, чтобы однажды сны стали правдой. И не осмеливался улыбнуться, проходя мимо. А она улыбалась всегда, как-то по-доброму и чуть насмешливо, словно читала в серых моих глазах все, что было ночью.
Мы никогда не сидели за одной партой в лекционных аудиториях и за одним столиком в студенческом кафе. Мы никогда не говорили о чем-то существенном или хотя бы просто бесконечно долго. Я никогда не читал ей свои стихи, а она – не показывала мне свои рисунки. Так было долгих четыре года нашей жизни.
Я успел параллельно закончить духовную семинарию, стал чуть ответственнее и безнадежно влюбленнее. Близились выпускные экзамены, защита диплома и тот факт, что больше никогда в жизни я не увижу своего ангела. От этого было больно в груди и горько на губах, словно судьба влепила пощечину за мою неуверенность. Разум убеждал забыть, сердце призывало действовать, а воля…воли не было. Я писал отчаянные стихи и рвал в клочья белую бумагу в синюю клетку, рвал собственными руками, как свою жизнь. День ее рождения, выпускной бал, вручение дипломов, обмен адресами…я даже не подошел к ней, чтобы пригласить на последний танец. Этой ночью она не пришла ко мне, а сердце стучало в груди мертво и бесполезно.
По специальности работать я не стал: хотелось уехать прочь из этого города. Испросив благословения, я отправился в свой приход в N, где и остался жить. Прихожане были довольны новым пастором, а я – спокоен новым домом. Ее образ спрятался в сердце моем, ее фото стояло на столе в ризнице. Разуму моему не было прощения от души моей. Я проклинал себя, злился, кричал одиночеством.
Тот зимний вечер был разбужен стуком в двери. Пришла молодая женщина, я слышал, как долго говорила она с ключницей. Вероятно, паломница, испросившая приюта в доме Господнем.
Она пришла этой ночью, она ласкала плоть мою, она терзала душу мою. Когда я проснулся, тело ее было липким от пота и сладким от страха…
Слів нема!
А ще приєднаюся до пані Графоманок есть і висловлю і своє малюсіньке потаємне бажаннячко: Ви чудово пишете українською, порадуйте чимось при нагоді!
H&N відповів на коментар $previous_title_comm, 01.01.1970 - 03:00
