Здравствуй, мой юный друг!
Меня зовут Вольфганг Моцарт — для тебя просто Вольф, или друг Вольф, если хочешь, потому что я хочу быть твоим другом.
Быть может, ты слышал когда-нибудь мое имя — меня называют композитором, и даже великим. Не знаю, что их заставляет так говорить. На самом деле я просто мальчик, который повсюду слышал музыку. И на всю жизнь остался таким, сколько себя помню. Просто не каждый взрослый смог остаться в душе ребенком, вот и выдумали мою «великость». Они не знают, что только ребенок и может стать великим, потому что душа ребенка и есть великий волшебник, слышащий музыку ветра, волн, цикад и умеющий сложить все это множество мелодий в чудесную гармонию жизни и своего пути в ней. Я расскажу тебе, как это у меня получилось. Слушай…
Я увидел свет и впервые вдохнул воздух 27 января 1756 года в австрийском городе Зальцбург. Моя мама Мария едва не умерла при родах и потом долго лечилась, пока, слава Богу, не стала на ноги. Даже не знаю, как бы я рос и в кого бы вырос без моей мамочки… А папа мой — его звали Леопольд — играл в духовном оркестре нашей церкви. Когда я родился, его уже знали как талантливого скрипача и композитора. Благодаря папе я слышал музыку с пеленок, и вообще очень много в моей жизни произошло благодаря папе.
Зальцбург был весьма музыкальным городом. В нашем дворе музыка струилась изо всех окон: песни слуг, рулады канареек, клавир моей сестры Наннель, мамины романсы, флейта соседа и даже фагот — где-то высоко, под самой крышей, и я все время высматривал, где же он прячется. А по вечерам приходили друзья родителей со своими инструментами и музицировали вместе.
Не помню, с какого возраста — видимо, с того, когда ребенок еще ничего не может помнить (а значит, всегда!), — я стал слышать музыку в себе. Она звучала не смолкая, даже когда я чем-нибудь занимался. А по ночам, в моих волшебных снах мне пел ее мой Ангел — такой русоволосый всегда улыбчивый мальчик, который умел порхать, как бабочка, и планировать под небесами, как птица.
Потом я обнаружил, что и наяву он поет для меня повсюду: голосом моей любимой канарейки, с которой я старался петь дуэтом; голосами мамы и всех инструментов, которые только можно было услышать. А на дворе его песнь доносилась просто со всех сторон, пробиваясь сквозь шелест листвы, звеня в траве под ногами и разливаясь под сводами небесного купола.
Иногда я замечал, что все эти голоса вокруг меня сливаются в прекрасные созвучия. Подхватив мою догадку, Ангел привнес в эти мелодии свой голос, и тогда мною овладело желание воссоздать эту гармонию. Я стал подсматривать за игрой сестры на клавесине, за движениями папиного смычка по струнам скрипки и решил, что непременно научусь тоже. Когда клавесин оставался свободным, я подтягивался на цыпочках к его клавишам и начинал подбирать услышанные гармонии, вплетая в них незаметно голос ангела. Папа так удивлялся: как это мне, трехлетнему, удается столь искуссно и с выдумкой воспроизвести единожды услышанное! И вскоре занялся моим обучением.
Однажды случилось чудо! Я увидел своего Ангела уже не во сне, а на самом деле! Гуляя в саду, я услышал чью-то скрипку и пошел навстречу. Звуки становились все ближе, ближе — и вдруг между цветущими яблонями показался светлый мальчик примерно с меня ростом. Он играл на скрипке, а за спиной у него покачивались в такт ветвям на деревьях крылышки, белее белого, с нежно-розовыми прожилками — прямо как яблонев цвет. О как он божественно играл! Эти звуки были одинаково угодны и Небу, и Земле, единя их голоса в торжественной песне радости и любви… Научиться играть, как он, стало моей мечтой.
К этому времени я уже вполне сносно овладел клавишами и стал засматриваться на папину скрипку. Улучив момент, я бережно брал ее в руки и пытался извлечь смычком из струн то, что слышал от папы. Отец ругался и отнимал у меня скрипку, говоря, что это «необычайно тонкий инструмент, овладение которым требует немалого мастерства, приобретаемого годами». Меня это обижало до слез, и я не отставал от него и скрипки. Ну не мог же я в самом деле так прямо и рассказать ему: гулял в саду, там был Ангел, он играл на скрипке… ведь это была тайна, только наша с Ангелом тайна!
Папа наотрез отказался учить меня. Что же мне было делать… пришлось научиться самому.
И вскоре я своей игрой растрогал отца до слез. Он и еще два музыканта репетировали скрипичный этюд, с которым собирались выйти на публику. Я слушал, смотрел и запоминал. А перед самим концертом вышел к ним на сцену и заявил:
— Я могу сам сыграть партию второй скрипки!
Папа сначала рассмеялся, а потом, видя мое решительное упрямство, рассердился (папа у меня был строгий, очень строгий!):
— Вольфганг! Отойди, не мешай. Ты не знаешь второй скрипки.
— Чтобы вести партию второй скрипки, не обязательно этому специально учиться! — воскликнул я.
И тогда его друг, добрый господин Шахтнер упросил отца, чтобы тот разрешил мне стать рядом и сыграть вместе с ним дуэтом. Позже он признался, что очень скоро понял: в этом дуэте лишний не я, а он!
Тогда, на концерте я впервые услышал громкие аплодисменты в свой адрес. Но мне не этих хлопков в ладоши хотелось (так и я похлопать могу), а сыграть теперь первую — первую скрипку! Тут уж папа точно бы вышел из себя, если бы не столько людей в зале… Я смело подошел к господину Венцелю, и тот добродушно протянул мне свой инструмент. Конечно, я сбился, и не раз (все-таки длины пальцев не хватало, ведь мне было всего лишь пять лет), и все же, постоянно выравнивая мелодию, довел свою партию до конца. Вот тогда-то я и увидел впервые на суровом лице папы слезы. Он был горд мной! Ангел — и тот умолк на время, только смотрел на меня своими большими лучезарными глазами. А я был горд, что у меня есть такой папа. Если бы не он и его изматывающие уроки — игры и нотной записи, — ничего бы из меня не получилось. Играл бы своим канарейкам. Что тоже, конечно, неплохо — скажи?..
Мне исполнилось шесть, когда я сочинил свой первый концерт. Едва услышав, папа схватил ноты, вчитался в них…
— Боже мой! Этот концерт так сложен… его же никто не сможет сыграть!
— Да нет же, папа! Его может сыграть даже ребенок — например, я.
После этого он объявил о своем решении: мы едем с концертами в Европу, в самые музыкальные города и столицы. На тот момент у меня уже было написано несколько своих композиций и я мог воспроизвести любую, самую сложную мелодию — с листа или на слух, в точности или с импровизацией, изменяя под вдохновение.
Ранним утром, когда нас уже ждала полностью снаряженная карета, я стал прощаться со своим песиком Пимперлем, с которым мы постоянно играли, гонялись друг за другом и неоднократно кубарем скатывались с лестницы… и в моих, и в его глазах стояли слезы, он так жалобно поскуливал… я тоже. Но прощание было неминуемым, и карета тронулась с места.
В этом первом для меня путешествии, ведя неслышный диалог со своим ангелом, я осознал, для чего я еду неизвестно куда. Ни слова не говоря, ангел передал мне свою мечту — чтобы его волшебный голос был донесен до ушей и сердец других людей, самых разных, до как можно большего числа людей. Его мечта совпадала с моей.
Первым городом, принявшим нас весьма радушно, оказался Линц. Молва обо мне докатилась до столицы Австрии Вены. За несколько дней фамилия Моцарт стала известна во всех венских гостиных, и наконец нас принял сам император Франц I со своей супругой. Позже я побывал еще у двоих правителей — Франции и Англии. Я играл и импровизировал, сколько того желало высокое собрание, а под конец, обычно по просьбе Их Величеств, исполнял «трюк» с игрой вслепую — на клавиатуре, покрытой тканью. От нас с ангелом все были в восторге! Мы с ним тоже парили высоко в небе.
Постепенно я научился еще нескольким «фокусам», слава обо мне как о «маленьком виртуозе» и «вундеркинде» разнеслась повсюду, нас стали приглашать все чаще и чаще — 3—4 концерта в день стали нормой. Никто не догадывался, что, помимо радости, мы испытывали немалые тяготы: это было тяжело, очень тяжело! Нередко приходилось переходить пешком из одного дома в другой, по любой погоде, стараясь не выпачкать чулки и туфли в грязи и снегу. Когда же нас соизволяли принять и я показывал собравшимся все, на что был способен, на меня смотрели так, как в цирке смотрят на дрессированную обезьянку, в расшитом платье, со шляпкой на голове, вытворяющую эдакие шалости и акробатические номера. Это было очень неприятно, но что поделаешь…
От такого напряженного графика я пришел в истощение и не раз переболел очень опасными заболеваниями (даже на несколько дней потерял зрение!). Родители уже мысленно прощались со мной… А когда выздоравливал, двери тех, кто совсем недавно души во мне не чаял, были закрыты для нас: люди боялись заразиться. И приходилось снова трястись в карете по разбитой дороге, ища пристанище, где нас оценят.
Первой моей заказной оперой (а это самый крупный музыкальный жанр: оркестр, певцы, танцоры — и все такое), стала «Бастьен и Бастьенна». Мне тогда исполнилось 12, и я уже сам дирижировал. Тот триумф дал нам понять, что все, что мы перенесли, идя со своей песней к душам людей, было не напрасно. И усталость многих лет как рукой сняло, и я ощутил, что работа — это мое первое наслаждение.
А вот с оперой «Притворная простушка» случилась беда. Она была написана по заказу императора Иосифа II, но это ее нисколько не обезопасило от козней завистников, увидевших во мне уже тогда серьезного конкурента. Нам стали вставлять палки в колеса: певцы были не подготовлены как следует, их постоянно подговаривали заявить, что они не в состоянии петь так, как того требует композитор — этот мальчишка, возомнивший, что в свои 12 лет может дирижировать оркестром.
Лет с 20-ти, когда я совершил свое первое — и крайне неудачное! — самостоятельное путешествие в Европу, меня больше не воспринимали как «маленького виртуоза» и «божественного ребенка», и никто не проявлял ко мне благосклонности: на работу не брали, музыку не заказывали, даже помогать ни в чем не желали. Бывало, грудь сдавливало холодными тисками отчаяние, мне казалось, что я живу в стране, где у музыки нет больших шансов. Так я впервые столкнулся с холодной, бесчувственной стеной общества, где все так хотели слушать, но никто и не собирался услышать.
Но моя музыка, мой ангел, не смолкавший во мне, неизменно излечивал меня и выручал из любых передряг. Ангел и я, мы оба знали, ради чего все эти беды и трудности: мы несли людям радость вдохновенной музыки, из которой каждый мог почерпнуть тайны божественного откровения. И мы неоднократно бывали вознаграждены признанием публики. И были счастливы, как дети: ведь это означало, что тому добру, радости, небесному вдохновению, что мы передавали людям, невозможно перекрыть дорогу. И я, несмотря ни на что, продолжал работать, записывая музыку где угодно и на чем придется. А с годами научился писать в голове, что бы я ни делал и где бы ни был.
Одним из самых первых моих успехов стала моя игра на оргáне. Я сделал это не нарочно, просто, оказавшись в монастырской церкви, увидел величественный оргáн, немедленно подбежал к нему, взгромоздился на скамью и заиграл. Монахи, обедавшие в это время в тамошней столовой, с первыми звуками оргáна повскакивали из-за стола и сбежались, чтобы послушать. Когда я закончил, слез со скамьи и обернулся, они стояли, чуть дыша, с раскрытыми ртами.
Позже, когда мы приехали в Италию, меня уже на руках вынесли к оргáну через всю толпу под грохот аплодисментов. И все время в Италии меня засыпáли моими портретами и признаниями в стихах, пошли заказы на оперы, мессы, симфонии… Хочешь знать, каким был результат? Я получил высочайшую награду — орден Золотой шпоры. Это означало, что отныне я возведен в ранг Рыцарей! Такой чести ни один четырнадцатилетний мальчишка вроде меня никогда удостоен не был, этот орден считался очень редким и только для взрослых! Представляешь?! Правда, я поигрался, поигрался этой позолоченной штучкой и по возвращении домой подарил ее своему любимому Пимперлю, обмотав ленточку вокруг его шеи. А что с ней еще делать — не съесть же…
Узнав обо мне, Филармоническая академия вызвала меня на экзамен, после которого приняла в свою компанию, удостоив звания compositore, которое тоже считалось взрослым-взрослым! Редким-редким! Я же не знал, что на подготовку давалось аж 4 часа, за которые следовало решить одну «очень сложную» композиторскую задачку. Мы с ангелом справились за полтора…
Но никакие награды ничего не значили перед лицом зрителей и слушателей из высшего общества, когда, став уже взрослым, я пытался их пробудить и расчувствовать своей музыкой. В 30 лет я был на пике славы, имел немало учеников и получал большие гонорары, как вдруг случился обрыв этой яркой ленты судьбы. Мою оперу «Свадьба Фигаро» венское общество не восприняло, и после этого отношение ко мне резко изменилось. Я потерял заказы, учеников, благосостояние семьи покатилось под откос, и наконец я оказался весь в долгах как в шелках, всеми забыт и никому не нужен. Казалось, из этой ямы меня уже ничто не вытащит.
И тут я узнаю, что «Свадьбу Фигаро», даже без меня, поставили в столице Чехии Праге. Успех был столь громким, что меня немедленно пригласили в этот город. Когда я приехал, то был ошеломлен: Прага буквально помешалась на моей опере, мелодии из нее растащили на музыку для танцев, их распевали на улицах и даже играли в пивнушках. Нас с ангелом буквально носили на руках. В благодарность пражанам я написал и исполнил для них «Пражскую симфонию» и вскоре, работая с удвоенной энергией, поставил новую оперу — «Дон Жуан». На премьере я так долго стоял перед оркестром и публикой с поднятой дирижерской палочкой, ожидая, когда смолкнут эти нескончаемые овации, что у меня едва руки не занемели.
И все-таки самой моей значительной победой стала опера-сказка «Волшебная Флейта». Каким я был ребенком, таким и остался… Она была поставлена уже не в Праге, а снова в Вене, которая на этот раз исправилась и приняла мое произведение с подлинным восторгом. Ведь «Флейта» — волшебная, чему тут удивляться…
Это была совсем новая музыка для общества, до сих пор неслыханная. «Флейта» стала нашим с ангелом самым высоким откровением для людей, и они давали нам понять, что всё-всё услышали: за год прошло почти 100 представлений, еще за три года — 200! Со своей «Волшебной Флейтой» мы воспарили к небесам. Сначала в воображении… а потом и действительно. Не знаю, кому пришла в голову догадка поставить на могиле Моцарта статую Ангела. Тот, кто это сделал, лишь в одном ошибся — что Ангел Плачущий. Нам с ангелом и по сей день не до слез, честное слово! Уже два с лишним столетия мы с улыбкой наблюдаем, как наши творения множатся, исполняются, ставятся на сценах всего мира, став частью культуры и детей и взрослых. Мы добились своего — нас услышала целая планета! И мы счастливы!
Никогда не расставайся со своим ангелом, мой дорогой, никогда. Для этого не так уж много и надо — просто оставаться ребенком. Сколько бы тебе не было лет и чего бы ты только не повидал, не вытерпел, не пережил — оставайся в душе ребенком. Мы надеемся на тебя, и весь мир ждет, когда ты станешь для него по-настоящему великим. Каким ты и есть по сути.
ID:
894752
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Байка
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 12.11.2020 13:10:12
© дата внесення змiн: 12.11.2020 13:12:49
автор: Богдан Ант
Вкажіть причину вашої скарги
|
