1
Я часто перечитываю полюбившиеся мне книги – особенно те, которые «зашли» еще в детстве. Но годы идут, копится опыт, собираются контекстные сведения об авторах и текстах, и перечитывание изменяется. В школьные годы я брался в очередной раз за повесть Аркадия Гайдара «Школа», чтобы вновь пережить приключения главного героя. Потом это чтение служило другой цели – я не так погружался в книгу, как возвращался в другое время, на 10, 15, 20 лет назад, и в тот свой возраст. Потом я не без помощи критиков рассмотрел гайдаровский стиль и оценил его лаконичность, сжатость, прозрачность и насыщенность. А дальше лежал еще один уровень перечитывания, на котором текст сам собой увязывается с фактами вне его.
В «Школе» Гайдар упоминает свой «потешный флот», который состоял из садовой калитки и плота-сверхдредноута. Флотилия Бориса Горикова, Яшки Цуккерштейна, Тимки Штукина и Федьки Башмакова боролась за владычество над заросшим тиной прудом с объединенным флотом соседских мальчишек, Пантюшкиных и Симаковых. Баталии разворачивались нешуточные, а еще противники предпринимали диверсии; однажды к Борису примчался гонец с вестью, что враг пытается угнать дредноут. Мальчишки кинулись спасать свой флагман; завидев их, вражеский флот бросил свою затею и поспешил в свой порт. Кратко посовещавшись, адмиралы Борька и Федька организовали погоню, чтобы дать врагу решительное сражение и выиграть войну за пруд. Пока неповоротливый дредноут готовился к выходу в море, Борис и Тимка начали преследование вражеских кораблей на садовой калитке; но на калитке за быстроходными «крейсерами» было не угнаться. Гайдар пишет: «Оставалось только дать им уйти в защищенный порт или загородить дорогу, рискуя выдержать смертельный бой. Я решился на последнее. Сильным ударом шеста я поставил свой плот поперек пути. Первый вражеский плот с силой налетел на нас, и мы с Тимкой разом очутились по горло в теплой заплесневелой воде. Однако от удара плот противника тоже остановился».
Не могу сосчитать, сколько раз были перечитаны мной этот и другие эпизоды, но только теперь я вдруг понял, что Гайдар в «Школе» предсказал свою судьбу. Точнее, не предсказал, а выбрал – в точности по древнему изречению: поступок формирует привычку, привычка создает характер, а характер определяет судьбу. Гайдар всегда поступал именно так, как на том пруду, и выбор между «дать уйти» и «выдержать смертельный бой» неизменно делал в пользу последнего. Летом 41-го он просился в армию, на фронт, но его, давно и бесповоротно комиссованного по состоянию здоровья, не взяли. Тогда Гайдар корреспондентом отправился в прифронтовой Киев; там он не сидел в штабе в ожидании новостей, как другие репортеры, а ходил с бойцами и в атаки, и в разведку. Однажды по Хрещатику бродил пьяный сержант, размахивая заряженным пистолетом; и гражданские, и военные разбегались от него, а Гайдар не стал: он пошел прямо на хулигана и отобрал у него пистолет. Потом, когда Киев был взят, он из-под огня вынес на себе раненного комбата, а тот, когда пришел в себя, чуть не застрелил Гайдара, на котором была немецкая плащ-палатка. А потом, уже в немецком тылу, он в очередной и последний раз выбрал смертельный бой: он шел во главе группы партизан, заметил немцев за насыпью, криком предупредил своих, бросил гранату и получил пулю – прямо в сердце. Товарищи Гайдара были спасены – это с их слов позднее воссоздали этот эпизод, приведенный в книге Бориса Камова «Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров».
Я не хочу сейчас вдаваться в другие околицы его творчества и еще меньше – в общественно-политические оценки. Но мне кажется, что это достойный пример писательской честности: автобиографический персонаж ничуть не приукрашен, дан без всякой рисовки и кокетства. Все по-честному, все, как в жизни; нет здесь ни магии текста, ни пророчества, ни сглаза – просто это был такой человек, по-другому он поступать не мог и писал, как жил. Разумеется, протагонисты другими не бывают, иначе какие же это протагонисты? Но здесь мы имеем тот случай, когда жизнь состоялась, и, по Солону, о ней позволительно судить. Во всем главном автобиография Гайдара ни на йоту не уклонилась от правды – как и он сам от пули, которая поставила в ней финальную точку.
2
Лешек Колаковский сказал однажды, что нет никакой морали; есть ежедневный, ежечасный личный выбор. Повесть «Школа», а точнее, фон, на котором разворачиваются ее события, - прекрасное полотно, подтверждающее и даже упреждающее мысль Колаковского. Главный герой повести, ученик Арзамасского реального училища Борис Гориков, рассказывает о своей детской жизни, а фоном ей – затянувшаяся Первая мировая война, февральская, а затем октябрьская революции и гражданская война. Тот же фон – и в «Крушении империи» М.Козакова, и в «Тихом Доне» Шолохова, и в «Марше Радецкого» Й. Рота, и в «Докторе Живаго» Пастернака, и много где еще. И, наверное, всегда сквозь эту страшную и грубую ткань продернута та самая, сугубо личная нить, которая в «Школе» представлена очень последовательно. Потянули за нее – и развалилась империя, «в три дня сдулась», и даже не одна, а сразу несколько; личный выбор – вот что определило судьбу престолов и господств, а вовсе ни какие-нибудь антагонистические противоречия и прочие глобальные вещи. По крайней мере, такое у меня постепенно сформировалось ощущение – а я «Школу» перечитываю, наверное, раза два в год с тех пор, как прочитал ее впервые классе в четвертом. Но эти контрапункты так мастерски вплетены Гайдаром в захватывающий сюжет и лаконичный текст, что заметить их непросто; достигнув конца главы, эпизода или даже страницы, я восклицал, как Иван Бездомный: «Умоляю, дальше!»
Итак, первый момент: отец Бориса, солдат 12-го Сибирского стрелкового полка, присылает письмо с фронта не почтой, а через знакомого солдата; ведь отправь его почтой, и разведка с контрразведкой и прочими старательно вымарают все лишнее, а писателя, пожалуй, и упекут куда подальше. А вскоре отец и вовсе дезертирует и тайно прибывает домой, в Арзамас. В смятении и суматохе этого события Борис забыл дома тетради, опоздал в школу и заслужил два дисциплинарных взыскания, всего – три часа после уроков на штрафной скамье. Но время на скамье тянется ужасно медленно, и он совершает едва ли не самый тяжкий проступок – убегает со штрафной скамьи. При этом он долго колеблется, но, в конце концов, решается, потому что отец не побоялся дезертировать; совершая этот поступок, Борис отмечает, что «все так странно» - то есть он уже ощутил свое новое состояние, свой выход за устоявшиеся рамки и готовность выходить снова. Борису ставят тройку по поведению – а это значит, что при малейшем замечании ему грозит исключение из училища. Вскоре отца его арестовали, осудили и казнили, и сразу же вслед за этим происходит февральская революция, отречение царя от престола и наступает «свобода». Тут Гайдар в нескольких ярких и кратких эпизодах дает читателю понять, что Борис – не просто мальчик, которому на голову свалились испытания и приключения; он – один из множества, вся страна отринула старые авторитеты и установления, пришла в движение, которое только и можно назвать по-ленински: верхи не могут, низы не хотят.
Борис всегда носит с собой маленький маузер, подаренный отцом; когда классные активисты постановили, что он должен оружие сдать, он отказался, а при попытке отобрать у него оружие силой, выхватил пистолет, выстрелил в пол, разогнав одноклассников, выпрыгнул из окна и убежал. А далее события принимают неожиданный оборот, я даже не сразу понял, что такого странного в этом ничтожном эпизоде: Борис приходит домой, и мать предупреждает его, что его исключат, если он не сдаст пистолет в милицию. А ведь только что ему грозило исключение за самый мелкий проступок – а вот теперь, после стрельбы из боевого пистолета в полном детей классе, ему не грозит НИЧЕГО, достаточно лишь сдать пистолет. То есть под напором человека, по своему личному почину вышедшего за рамки, система подалась, прогнулась! – и Борис, ощущая свою силу, отказывается сдать маузер.
Более того, поразмышляв немного, он решает бросить школу! – и в самом деле, немыслимо оставаться в социальном статусе школьника, если ты только что взломал систему, носишь в кармане боевой пистолет и даже готов его при случае применить. И такой случай ему представился вновь уже очень скоро, в куда более грозной ситуации и с куда более тяжкими последствиями. Борис убегает из дому и едет в Нижний к дяде, надеясь, что тот, как и отец, большевик; дядя как раз таковым не являлся и отправил мальчика обратно; по дороге поезд обстреляли то ли грабители, то ли повстанцы, он от поезда отстал, очутился один в лесу, повстречал там незнакомца, сговорился идти с ним вместе в отряд товарища Сиверса, а дня через два застрелил своего нового попутчика – потому что тот оказался юнкером, пробиравшимся на Дон к своим, и Бориса собирался убить. И вскоре Борис оказывается в одном из красных отрядов, и война для него становится делом повседневным. А ведь всего каких-то полгода назад он учился в школе, строил плоты для игрушечных баталий на гнилом пруду, запускал воздушных змеев, боялся школьных учителей и инспекторов и вообще – он даже не мысли не допускал, что такой прочный и устоявшийся мир может рухнуть в одночасье, а он окажется не жертвой под его обломками, а одним из тех, кто своим личным, ежедневным и ежечасным выбором привел к гибели одну империю и дал начало новой, светлому царству рабочих и крестьян…
…пройдет не так уж много лет, и Гайдар запишет в своем дневнике, что снова «снились убитые мной на войне люди». Потом еще, томимый мучительным ожиданием ареста, он зашифрует в повести «Судьба барабанщика» весь ужас 30-х годов с их бесконечными и непредсказуемыми арестами «врагов народа» и сиротством их никому не нужных детей. Парадоксально, но эта шифровка принесет ему первый крупный успех и даже по-настоящему большие деньги; но еще более парадоксальным кажется то, что теперь почему-то личный выбор больше ничего не может изменить в ходе истории. Вероятно, историческая ситуация изменилась, и теперь уже и верхи могут, и низы хотят, а личный выбор до предела сужен или даже совсем упразднен; да и как, в самом-то деле, восставать против того, что ты сам и построил?..
А всего только через несколько десятилетий все повторится, и то, что вчера казалось нерушимым, распадется снова, и ни верхи не смогут, ни низы не захотят удерживать старый порядок. И об этом будут написаны новые книги – но совсем по-другому, в другом стиле и даже на другом языке, например, бесподобная «Московіада» Андруховича. Но суть от это не изменится ничуть: нет никакой морали, есть только ежедневный и ежечасный личный выбор, а совпадение личного выбора миллионов проворачивает подзастрявшее колесо истории.
…все-таки Гайдар, советский или нет, прежде всего – хороший писатель. А это куда важнее, чем советскость или язык, потому что настоящая, хорошая литература объясняет, как устроена жизнь, и если когда-нибудь рухнет какая-то империя, то именно так, как уже записано в книгах. Начнется все с единственного письма, доставленного с оказией вместо почты, а закончится… Читайте у Гайдара.
ID:
853991
Рубрика: Проза
дата надходження: 08.11.2019 05:54:11
© дата внесення змiн: 08.11.2019 05:54:11
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
