3.
Два года назад.Лето.
...воздух толчками и пульс на три счета...
(Арбенина)
А я, брат, боюсь, а ты, брат, не бойся...
(БГ)
Суббота.17-00. Саня Квакин появился, как всегда, внезапно, вернувшись из очередной заграницы, розовый, полный впечатлений и красочных историй.
- Как Прага? - поинтересовался я. Он всегда был то в Праге, то в Будапеште, то еще в каком-нибудь месте, куда необходимо ездить людям со стабильными доходами и достаточным количеством свободного времени, для того, чтобы своими рассказами о прагахбудапештаххургадах вызывать в слушателях ощущение бесконечности и разнообразии мира.
- Прага - хорошо! Прага - это гуд! Все подробности - потом. Собирайся, едем прыгать с парашютом.
- С каким парашютом? Уже поздно, - у меня ухнуло сердце. О прыжках мы мечтали года два, геройствовали друг перед другом, рассказывали друзьям, как мы к этому готовы, но реальных шагов по направлению к аэроклубу не предпринимали.
- Я договорился, сегодня инструктаж, завтра прыжок, - продолжал Саня, притаптывая от нетерпения в коридоре.
- У меня денег нет, - нашелся я быстро.
- Я заплачу! - это уже было серьезно. Я сразу поверил, что инструкторы ждут, самолеты заправлены топливом, снаряжение подготовлено и деваться не куда. Летчик в кожаных крагах, галифе и очках времен Первой мировой стоит, опершись на фанерный фюзеляж "Ньюпорта". Я так живо себе это представил, что мочевой пузырь переполнился впечатлениями.
- У меня голова болит, - вспомнил я об обеденной пятиминутной боли, которая прошла легко, без таблетки.
Саня выпучил на меня глаза, как лейтенант подразделения "СМЕРШ!" на дезертира. Я пошел одеваться. " Инструктаж ни чего не значит" - убеждал я себя - "послушаю наставления. Повишу на лямках, подергаю кольцо. Завтра на аэродром не поеду. Ну, вас на фиг!"
Всю дорогу до аэроклуба мы резвились, я тем более, решив, что прыгать не буду. Квакин испытывающее на меня поглядывал, но мое лицо подозрений не вызывало.
В клубе царила деловая беготня. Нас встретили радушно, но парашютисты - это клан, и мы это почувствовали, клан делал сдержанный книксен, клан принимал наличные от чужаков, клан хлопал тебя по плечу, объяснял, как разблокировать запасной, советовал не пытаться удержаться на ногах при приземлении и не скрывал, что он - клан. А мы - прохожие и бензин для "кукурузника". Мы - новый купол. Мы - поездка на соревнования. Чтобы попасть в клан, надо не перестать бояться, надо желать этот страх. Надо разучиться без него жить.
Для начала мы заплатили положенную таксу, страховку, подписали подозрительные бумажки про отказ от претензий к клубу (у Сани дрожала рука) и выслушали теоретическую часть. Вкратце она звучала так: не бойтесь, все под контролем, если что-то не так, есть запасной парашют, но это редко, практически никогда, все отработано, если парашютист погибнет - на девяносто процентов это его вина. Это - купол, это - стропы, шаг, ноги не разводить!, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, кольцо, осмотреть купол и стропы, вытащить этот шнурок из этой петельки, не бойся звука высотомера!, ветер в лицо, поворот влево, чуть вправо, колени и стопы вместе!, валимся на бок, гасим купол...Аллилуйя! Получаем сертификат. Фото на память (не надо делать идиотские улыбки!).
Мне понравилась девушка-инструктор по имени Лена, ее спокойные объяснения, улыбка и стройные ноги. В нашей группе "перворазников" было еще три парня и две девушки. Итого семь человек, включая меня и Квакина.
- А часто парашют не открывается? - задала интересующий всех вопрос одна из девушек.
- Почти всегда открывается, - Лена безмятежно улыбалась.
- Ну, а процент-то, какой?
- Почти сто процентов, - ничего не может нарушить добродушие человека, совершившего двести пятьдесят прыжков.
- Но не сто? Не сто процентов?
- Почти сто. Система надежная. Армейская.
- У вас в клубе разбивались люди?
- Последний раз в 92-ом. (это обнадеживало!)
- А кто купола складывает? - подал голос Квакин.
- Мастера. Спортсмены. Вот, посмотрите - уже укладывают. Через двадцать минут вы САМИ выберете себе уложенный купол. Мы запишем номер, завтра утром вы его получите на складе.
- А почему - САМИ? - спросил я, содрогаясь в предчувствии ответа.
- Чтобы ваша судьба зависела от вас, - я так и думал! Право выбора меня всегда пугало. Лучше бы мне сказали: "Держи. Это - твой".
- А пока купола укладывают, - улыбнулась Лена, - пройдем к самолету и потренируем выход и действия при посадке и размещении.
Мы потянулись за Леной на летное поле. Перед бескрылым бипланом (очень символично!) она нас выстроила в шеренгу по одному, распределив по росту и весу. Я оказался первым. Мне это крайне не понравилось.
- По команде руководителя вы заходите в самолет, в колонну по одному, начиная с самых легких (заходим!), рассаживаемся. Колени вместе, в сторону выхода под углом сорок пять градусов (это чтобы не мешать друг другу и оставить проход для выпускающего, салон узкий), плотнее друг к другу, еще плотнее. Смотрим на выпускающего инструктора...
Пока Лена рассказывала об алгоритме наших действий, я, сидящий в неудобном кресле и в не удобном положении ближе всех к страшной двери, понял, что из самолета есть только один выход.
- ...если кто-то почувствует себя плохо или не сможет совершить прыжок, инструктор переводит его в кабину пилота, где он и остается до приземления...
Самолет садится на поле, розовые от пережитых ощущений, мои друзья сдают купола, обмениваются впечатлениями, меня выводит пилот...Я вспотел от этой живописной картины, которую только что сам и нарисовал. Нет, только один выход! Я даже забыл, что решил завтра не прыгать!
-...ждете звукового сигнала. Но действия производите только по команде инструктора...
- а если я не услышу сигнала или команды? - Квакин был глух на одно ухо, отит - последствие рыбалки или охоты.
- Услышите, - Лена хитро прищурилась, - услышите.
Потом мы старательно прыгали из мертвого самолета на пожелтевшую за лето траву, держа при этом ноги строго по инструкции вместе, правую руку на воображаемом кольце, а левую - на такой же, воображаемой, лямке. Стукаясь подошвами кроссовок об грунт, я решал, пить завтра с утра "феназепам", или нет, поможет, или нет. Решил не пить - вдруг лекарство притупит внимание, и я наделаю роковых ошибок. Я забыл, что завтра не хочу прыгать!
- Молодцы! - похвалила нас Лена, - а теперь - получать шлемы, ботинки, купола и подгонять снаряжение.
Когда меня навьючили парашютными мешками, натянули каску, передавив горло ремешком и, затянули все лямки, центр переживаний переместился в область солнечного сплетения, кроме нарастающего страха появилась боязнь асфиксии, я тяжело дышал, потел, криво скалился братьям и сестрам по добровольному несчастью.
- Они еще за это деньги берут! - прошипел кто-то из нашей группы.
- а мы, дураки, даем, - добавил Квакин, пытаясь без ущерба для равновесия поднять с пола жуткие ботинки, выданные на складе. В двух парашютах (запасной на животе, основной - за спиной) он напоминал ниндзю-черепашку из одноименного мультика. Только не такого ловкого. Маленький шлем выдавил его упитанные щеки в сторону носа. Я невольно засмеялся.
- Ты чё, не боишься? - удивленно спросил он.
- Боюсь. Очень. - признался я.
- По тебе не скажешь.
- По тебе тоже.
- Я ночью буду бояться. Меня уже сейчас колбасит.
- Я не засну, - я представил эту ночь перед прыжком, тишину, один на один с собой. И безразличные теплые собаки. И Люся посапывает мирно. На что я это променял! Легче не уходить из клуба до утра.
Номер моего парашюта - 4212. При всем желании, ничего кармического я в этих цифрах не нашел.
Ночь прошла еще хуже, чем я предполагал. Прыжки были назначены на шесть утра, и к этому времени я стал похож на свой труп недельной давности. Часов до двенадцати ночи мы еще перезванивались с Квакиным, подбадривая друг друга, а потом я остался в одиночестве.
- Тебе это надо? - спросила сонная Люся.
- Надо! - убеждал я больше себя, чем ее, - мне надоело быть рахитом. Мне надоело, что я не могу. Мне страшно. Страшно прыгать и страшно отказаться. Я потом не смогу жить...
- Но Андрюха отказался...
- Он по телефону отказался. А я уже там был. Меня записали. Утром скажут, что еще один испугался...Даже не скажут, улыбнутся.
- Вот проблема! Не надо ехать и все. Кто там о тебе думать будет...
- Я поеду.
- Выпей феню, - так мы называли дома "фенозепам".
- Да, можно наколдыриться в хлам, наширяться и колес наглотаться. Тебя выкинут как мешок. И вспомнить не о чем. Да и не испытание это...
- Я не буду считать тебя трусом.
- Сука, Квакин... Он меня будет трусом считать. И я сам. И не в трусости дело, а том, что все могут, а я - нет. Давление там, нервы, блядь, всякая херня... Я только боюсь сознание потерять, но поеду, - я вышагивал по квартире и курил одну сигарету за другой. Собаки с кровати следили за моими хаотичными перемещениями.
- Я люблю тебя, кися. Если ты не поедешь, я тебя меньше любить не буду.
- Спи. Завтра в пять меня разбудишь.
- Хорошо, любимый, - Люся заснула через несколько секунд, а на меня обрушился липкий ужас.
К четырем утра я докурился до рвоты, пытался читать, но не смог понять ни одного слова, лег в кровать, обнял питбуля и попытался согреться. Меня бил озноб. Внезапно меня озарило - завтра в 6-30 я буду героем! Как бы я не переживал, не боялся, после прыжка все будет по-другому. Боятся все. Ни кто не увидит мои холодные, дрожащие руки, мою бессонницу, не подсчитает, сколько раз я бегал в туалет, я перейду в разряд тех, кто смог. Я буду одним из...Ухватившись за эти мысли, я успокоился, согрелся и размечтался о светлом послезавтра.
Пора заняться спортом!
Незаметно, я заснул...
Разбудил меня настойчивый телефонный звонок. Еще не открыв глаза, я понял - это Квакин. Меня, нежного и сонного, кто-то злой и спокойный окатил ледяной водой, но я не вскочил с кровати, меня парализовало, а он - стоял и смотрел, как я задыхаюсь от бешенного пульса, как лопаются сосуды у меня в глазах, как я судорожно вожу руками по простыне в поисках телефонной трубки: "я не поеду, я не поеду!!!" Звонок замолчал, я нашел трубку, неотвеченный вызов - КВАКИН, 5-10 АМ. Пропади все пропадом! Мобильник снова ожил, на дисплее - КВАКИН. Как я его ненавидел в этот момент, розовощекого, желающего не только быть Матросовым, но и пытающегося, за компанию, меня затащить на амбразуру!
- Да, - ответил я голосом безнадежно больного.
- Спишь, старая лошадь? Одевайся, через пятнадцать минут буду, - Саня сам был на взводе.
- Я не поеду, голова болит сильно. Таблетки глотаю.
- Не выдумывай. Одевайся быстро. Еду, - и положил трубку.
Я натянул одеяло до подбородка и решил не вставать.
- Не поедешь? - Люся спросонья еле выговаривала слова.
- Нет, давление долбит.
- Правильно, спи. Квакин трезвонил?
- Мг.
- Вот неугомонный!
-Спи.
Я зарылся носом в Люсиных волосах, пытаясь спрятаться от Сани и от парашютистов. Они собрались возле кровати и жгли мне спину презрительными взглядами. Опять звонок!
- Сань, я же сказал...
- Выходи. Я под подъездом. Через две минуты начну сигналить. Тебя соседи без парашюта из самолета выкинут.
- Сейчас выйду.
- Не в трусах выходи, а готовый! Две минуты. Конец связи...
Я напялил на себя первую попавшуюся одежду, влез в тапочки и поплелся успокаивать Квакина. Он стал бы сигналить, если бы я не вышел, он разбудил бы весь квартал, он орал бы под окнами и кидал бы камни в стекло. Он такой - ему плевать. Деваться было не куда. Тапочки были свинцовыми и еле отрывались от земли. Ноги заплетались, а в груди закипала спасительная злость. Я готов был обидеться на Саню и разругаться с ним в прах. Только бы не ехать, только не ожидание самолета! По пути я закурил. Голодный желудок не протестовал. Он умер. Умерли трицепсы и жевательные мускулы лица. Умер поэт и бродячий философ. Остались спортивные штаны и футболка, не плотно набитые соломенным хламом.
- Ты чё, одурел! Мы же опаздываем! - Саня был бледен и собран.
Все наспех придуманные отговорки стали не актуальны, как только возле машины я увидел молодых саниных племянников, этаких экстрималов Интернет-поколения, смышленых как сеттеры и равнодушных, как гепарды после обеда. Они меня хорошо знали, я их знал много лет, деваться было не куда, мои первые слова должны были решить, какое клеймо будет отныне красоваться у меня на лбу. Все напряглись, свора молодых квакиных с интересом рассматривала мою домашнюю обувь.
- Ну, проспал я, чего шум поднимать, - заворчал я, - пять минут. Я быстро. Не орите под окнами. Мне тут жить еще.
-Оптимист! Жить ему здесь! Пусть парашют откроется сначала, - Квакин не мог сдержать облегчения.
Лица у всех потеплели, мы пожали друг другу руки, Квакин вытащил из багажника какие-то ботинки ("Дорогие! Американские! На Интернет-аукционе купил!"), все уважительно закивали головами, пощупали пупырчатую кожу американцев, меня опять поторопили, и, я пошел экипироваться.
Пока я натыкался на все углы в квартире в поисках подходящей одежды, проснулась Люся.
-Едешь?
-Да, - ответил я шепотом.
- А чего ты тихо так? Я уже проснулась. Вещи ищешь? Я тебе вчера все сложила в коридоре. Там "комуфляж" твой, кроссовки, футболка синяя, бейсболку мою возьми, а то голову напечет...
- А почему синяя? - удивился я не тому, что жена все приготовила вчера, а цвету выбранной футболки.
- Ты знала, что я поеду?
- Поедешь, поедешь. Одевай синюю, она глаженая.
- Зачем гладить футболку на прыжки? И кроссовки не нужны, нам ботинки дадут.
- А на аэродром ты босиком пойдешь?
Внизу коротко просигналила машина. Собаки навострили уши, готовые залаять.
- Вот, блядь! - зашипел я,- соседи с ума сойдут. Квакин, сука, неймется ему, убью, просил же, как человека. Не сигналь! Не сигналь!
- Иди уже, а то и правда всех разбудит.
Продолжая ругаться сквозь зубы, я вылетел на улицу. Квакин, сидя на капоте, курил, а один из пацанов коротко нажимал на сигнал. Второй развалился на заднем сиденье машины.
- Вы что, охуели совсем! Я же просил! Дебилы, бля, шило в жопе...
Все заржали, как молодые кони перед боем. Я тоже, невольно, рассмеялся. Мы разместились в салоне, Квакин рванул машину так, что резина на колесах завизжала от ужаса, вычерчивая черные косые полосы на асфальте и оставляя клубы сизого дыма в воздухе.
Взлетное поле блестело утренней тишиной. По этой дорогой медовой полировке кто-то водил дрожащей гравировальной машинкой, поганя ее безнадежно и бесстрашно. Самолет. Деловитые механики запускали и глушили двигатель. Он трещал, срывался на вой, глох - этот далекий игрушечный самолетик - пускал густые выхлопные облака, был неказист и, временно, не вызывал опасений. Если бы не звук. Он напоминал, что ЭТО может летать. Может поднять тебя в воздух и выплюнуть на землю с высоты тысячи метров. Я заставил себя оторвать взгляд от самолета. Поле залатали выгоревшими от солнца брезентовыми простынями. На них неровно разбросали парашютные мешки, каски и пары уродливых ботинок. Кто-то серьезный ходил с планшеткой и ручкой, заставляя всех расписываться, два "перворазника" тащили стол, полосатый конус повис на мачте (ветра нет), пилот торопился в сторону здания диспетчерской - идеальная картинка утренней здоровой суеты. Если смотреть с другой стороны забора. Если смотреть по телевизору. Если думать об этом дома.
- Перворазники, подойдите ко мне! - Лена махала рукой возле одного из брезентовых полотнищ, - всем к врачу на осмотр.
ВРАЧ! Вот, кто может меня спасти. Он сразу заметит мою тахикардию, повышенное давление и бледность. Он не допустит меня к прыжкам! Я спешил к врачу, я был рад встрече с ним, первый раз в жизни был искренне рад встрече с человеком в белом халате.
- Как самочувствие? - равнодушно спросил эскулап. Он не сжимал мое запястье тонкими пальцами, не разглядывал, пытливо, зрачки и не пытал тонометром. Просто спросил: "Как самочувствие?"! А что я мог ответить, когда за спиной симпатичные девчонки, друзья и просто, малознакомые люди? Что я, дрожащий, мог ответить? Что я умираю? Что сердце колотится, как у кролика? Что я сейчас грохнусь в обморок?
- Замечательное самочувствие, - подписал я себе приговор, поражаясь своему голосу и звенящей в голове пустоте.
- Прекрасно! Следующий.
Все. Точка. Приличные отмазки закончились. Остались подвиг и позор. Ничего лишнего. Ничего сверх этих двух путей. Все просто и обнажено, как хлеб, как штыковая атака, как выкурить сигарету, родиться и умереть, как "Хэннесси ХО", как собственное имя, как "Старик и море", как...Господи, помоги!
В прекрасном, забытом детстве, я мечтал об этих переживаниях со своими друзьями, я воевал с фашистами, взрывал вражеские поезда, ходил в разведку, терпел пытки гестаповцев, я желал этого больше, чем увидеть голую учительницу химии... Но сейчас... Я так полюбил жизнь, ее приятные мелочи, тревоги и обломы, что любая опасность для нее, вызывала временный паралич, стремление забиться под кровать и, сидеть тихо-тихо. И не дышать. Пока не уйдут злые дядьки, пока мамины шаги не зазвучат на лестнице, не звякнут, успокоительно, ключи...Стрелки часов замерли, убивая движение воздуха и мысли, нет ни вчера, ни сегодня. И завтра не будет.
Толстый - мой школьный друг - сидел на полу своей комнаты, старательно разглядывая план космического корабля, который мы разрабатывали целую неделю. Нам по четырнадцать лет, мы безнадежно таинственны и счастливы. Я прочитал много научно-фантастических книг и разбирался в фотонных и плазменных ракетных двигателях не хуже какого-нибудь Айзека Азимова.
- Тут надо разместить баки для топлива, - Толстый тыкал карандашом в чертеж, - а тут - люк.
- Баки не нужны. Главное - стартовать. Плазменный двигатель работает на чем угодно. Хоть на старых газетах и мусоре. Из космоса будем ловить молекулы, и превращать в плазму...Ну, и все отходы пойдут в дело, и куски астероидов.
Толстый уважительно на меня смотрел, но, видимо, сомнения его не покинули окончательно.
- Скорость должна быть световая. - надул он щеки, густо усыпанные веснушками.
- Будет световая, - авторитетно заявил я, - мощности хватит. А вот, посмотри, тут - скафандры, тут - кислородные запасы...
- Слышь, если мы полетим на всю жизнь, нам нужно больше людей взять... И девчонок...
Я и сам об этом думал, но хотел, чтобы Толстый первым начал разговор.
- Согласен! Нужна команда. Давай составим список.
- Наташку возьмем? - быстро спросил Толстый.
Я густо покраснел. Весь мой энтузиазм черпался из надежды взять с собой Наташку.
- Подумаем, - спокойно сказал я, - может, пригодится. Она надежная.
- Будет помощником капитана, - он сам был в нее влюблен. Как, впрочем, и половина нашего класса, - капитану необходим помощник...
Толстый осекся. Вопрос с капитаном долгое время оставался открытым. По сути, претендентов было два - Толстый и я. Но официально, ни кто еще не вступил в должность. И тут меня осенило:
- Такому кораблю нужны два капитана. Один не справится.
- Правильно, - его конопатое лицо просияло, - правильно! Такой громадный кораблище. Мало ли, что случится.
Щекотливый вопрос был решен к обоюдному удовольствию. Список кандидатов на полет быстро рос. Герметичный мир космического корабля окружил нас своим титановым корпусом, защищая от алчного империализма, будущих революций, инфляций, неверных жен и триппера. Лазерные пушки уничтожали метеориты и врагов. Запасов кислорода и воды хватит на всю жизнь. До отъезда Толстого в Грецию оставалось 12 лет. До прыжка оставалось двадцать лет. До убийства...Нет, все по порядку.
- Все на поле! Последний инструктаж и подгонка снаряжения! - Лена пыталась выстроить наши непослушные тела в шеренгу.
Господи! Где ты? Где Толстый, где Люся, мама, папа, Андрюха, соседи и друзья? Почему я один стою на этом поле в неудобном снаряжении и задыхаюсь. Кто эти чужие люди? Где милый Квакин? Это не он. Его подменили. Я одинок в этом узком пространстве между твердым небом и желтой землей! Мне тут тесно. Выпустите меня! Я все понял, довольно. Я знаю, теперь, почему люди покорно идут на казнь, почему не рвут зубами горло конвоира, у них свело челюсти, у них слабые руки, у них нет времени на мелочи, надо успокоить сердце, надо подумать о чем-то важном... А вдруг, казнь отменят?!!! Самолет поломается, не дадут коридор...? Мотор гудит, щелкает затвор, посылая патрон в последний путь, цепочка обреченных втискивается в брюхо аэроплана, тесно, очень тесно, я не выдержу, быстрей бы, да взлетай ты, сука, каска давит, дайте воздуха, зачем открыли дверь?!!! Пристрелочный парашют, хочу на землю, неужели сейчас, СИГНАЛ, я его услышал, его невозможно не услышать, приготовиться, я сам, без рук, что я ТУТ делаю?! - там пустота... Облака!!! Я смогу, я смогу, ясмогуясмогу, я смогу, ГОТОВ? "Готов!" ПОШЕЛ! Я....Ххыы...
Трава. Я видел каждую травинку. Я улавливал все запахи земли. Земли. ЗЕМЛИ! ЗЕМЛИ!!! Вокруг меня приземлялись парашютисты и начинали перекрикиваться, сворачивали снаряжение, торопились уйти с поля. Непослушными руками я быстро комкал шелк, толкал его в мешок, меня шатало от адреналинового опьянения, сквозь вату только что пережитого до меня доносился радостные возгласы Квакина, я кричал в ответ, он радостно орал, не понимая меня, только индейские гортанные звуки победы, без слов, жесты счастливых друзей, смешные каски можно снять, огромное, далекое небо, мы там были, мы спустились с него, это наше небо, наша рыжая трава, наши женщины, я скальпировал свой ужас, он оживет, потом, обрастет щетиной, раскрасит лицо боевой краской, но я буду готов. Спасибо, Саня, спасибо, брат
остальное - здесь http://zhurnal.lib.ru/j/juhin_s_w/oper.shtml
ID:
83517
Рубрика: Проза
дата надходження: 11.07.2008 17:00:11
© дата внесення змiн: 11.07.2008 17:00:11
автор: Юхин Сергей
Вкажіть причину вашої скарги
|
