«молчи на всех языках
какие вспомнишь…»
ChorusVenti. «Дыши и процветай».
XXX
все коридоры мира
начиная с гостиничных близ Тежо
все коридоры книг
все лабиринты комнат
и номера эпохи
включая и те в которых
будешь томиться после
тебя окружают
Мы будем читать судьбы
Мы будем писать пророчества
и верить в них взирая
на Фернандо глазами Рейса
XXX
Иногда возвращайся
за очередной порцией ужасов
воспламеняющих мозг
как старое пианино
где западает клавиша
в нужном месте
Я пытался сыграть
что-нибудь для танцулек
бала гогочущего маскарада,
чтоб танцевали
поверхностные мадамы
и пышущие здоровьем
падали точно замертво
подхватываемые мужами
Пианино лишь улыбнулось
скорее зови дантиста
безумие лучше
траурного беззубья
впрочем старое пианино
помнит потертой крышкой
смычок и скрипку
концерт окончен
скрипка ушла к другому
смычок без скрипки
все равно что
стихи без музыки
но следует продолжать
ощущение бала
оно долговечней
мины столетья
щей бытия
крепдешина для мертвых
фосфоресцирует ночь
там высоко
разложеньем небесных титанов
напоминая звезды
они до сих пор глумятся
над явью двуногих
танцуй и кружись
улыбка сильней слезы
надежнее нежности
правильней языка
улыбки сводят с ума
улыбки наводят ужас
но к ним мы еще придем
как торчащие не
на запретном товаре
а словом на ломке
на боли
на силе
с которой не справится
жалкое горе
XXX
Переполнились краны
обувь ныряет за ворсом ковра
булькает чрево подъезда
соседке на бигуди
бегут ледяные слезы
фыркает кошка
взобравшись на занавеску
Нижние этажи
погрузились в бездну молчания
верхние впали в ступор
выбрались из аквариума
рыбы и двинулись в третий подъезд
каменной атлантиды
советского производства
мы тоже соседи
живет на воде и песке
на сахаре соли
на музыке
на никудышной
и жесткой немыслимой тверди
вода пребывает
я лодку купил
и ласты
и даже скафандр
я жабры успел отрастить
ты готова на хвост?
на голос?
ты будешь манить моряков
станут все моряками
тем пеньем в котором
усладу нашел Одиссей
усладу проклятье
а рыбки все дальше плывут
все дальше плывут
за черту горизонта
XXX
Всё не расскажешь письмам возможно что двоеженца
на языке гомеровом зябнущим маргаритам
от невнимания а вообще нашелся
в загашниках сердца один да на всех постскриптум
ляжет туда где зима говорила «верю»
но потеряла нить взбалмошная белошвейка
кровь моя стала чаще кровавой мэри
свет проливать на черного человека
вот он сидит в кожаном в мятом своем прикиде
и за мухой безмолвья следит словно тень арахны
и думает о маргарине чувств с умащением маргариты
но плавятся в сем огне обнажившиеся контакты
и летят в это пламя крыльями бабочек мертвых
вспыхивающие мгновенно письма охапки писем
кубометр неживого леса с истиной в разговорах
с иероглифами на стекле с отпечатками пасти сфинкса
зима забирается в них чистота и взапрямь келейна
чем белее пространство тем ближе такие бабы
что только возьми за нетронутые колена
превращаются в хлопья снега в светлую оду жабы
XXX
Когда же ещё лунатичка тебя доведётся
солнцем моим назвать единственным солнцем
солнцем которое пишет картину мира
которое любит пенопласт зефира
солнцем которое после контрастного душа
волосы сушит?
Теперь лунатичка моя расскажу векам я
как передо мною тобою судьба благая
кофе варила в прикиде Евы
с душою гетеры с глазами девы
Хоть не был в чаше напиток сладок
мне жизнь казалась игрою радуг
Когда же моя лунатичка в ничто вмерзая
услышу паскудное «ты – мой зая»
когда тишину (эта вечно рядом)
низвергнем в пропасть корректно матом
да как же попавшему внутрь безмолвью
ответим покорностью и любовью?
Наверно так
просто жирной точкой
останутся небом тёмным и твердь непрочной
останутся лыба луны блестеть на моём паркете
да солнце твоё пламенеть в корсете
несносного тела
Вздыхаю тяжко
оставила плеть и ушла монашка
XXX
Я пытался тебя затащить в своё одиночество щупальцами бессилия. Ты поднимала для защиты руки и нервно просила меня не подходить ближе, держаться подальше от общества звёздного, но, ослепительно рыжая и восхитительная чертовски, ты сама хотела быть слабой и хрупкой, словно снежинка – вот и скрылись за всеми шлагбаумами и горизонтами недостижимыми, вот и нашли друг друга – точно вода и глина, или огонь и древо. Ты как бы справа – с тёмными закоулками… Я – абсолютно слева. Всё изменилось к чертям и уже собачьим. Горы свергаются. Гнутся прутья. От жизни мы больше с тобой не прячемся. Одиночество напоминает крупного осьминога до сих пор, но поднимаем его на смех мы: смотрим по вечерам порно, ночами врубаем техно. Ты однажды печальное сердце своё мне вручила. Хорошие песни! Я ношу его там, где такое темьё, что его ощущаешь, как перстни на пальцах пятернёй. Уснув, видишь мир, что иллюзией сшит. Я старался тебя затащить в пустоту – я пытался тебя защитить.
17.
...мир... иллюзией сшит... 
