I
Маленькое солнышко нехотя выплыло в морозное ясное небо. Блестящие искры играли на огромных сугробах снега. Где-то издалека слышны скрипучие шажки медленно топающего школьника, который улыбается под стать пришедшей зиме.
Декабрьское утро всегда радует приятными новостями – ощущением приближающегося праздника, окончания скучной и совсем неинтересной учёбы, сопутствием волшебства и вдохновения. А ещё метель всю ночь разрисовывала узоры на окнах, окутывая землю в белую пушистую перину. Кажется, что пахнет свежей кожурой мандарина и веткой сосновой ели. Хочется бежать вперёд, лепить снежную бабу, бросать по друзьям снежки, читать книги у камина, смотреть с отцом рождественские фильмы, наблюдать, как мама печёт куличи. Но чаще хочется просто упасть в сугроб снега, щурясь от яркого солнечного света.
Снежинки меланхолично скользили вдоль розовых щёк. Антошка не мог пройти мимо высокой горки в такой радостный день. Дети веселились, кувыркались и всячески развлекали своих родителей, пока те сменяли улыбки на строгие жесты. Под рукой не оказалось санок, но был рюкзак. Антошка спустился с горки, словно с Альпийского холма, почувствовав полную свободу в груди и морозный свист над ушами.
За ним стремительно летел мальчик в вязаной шапке с бубонами, попутно выкрикивая:
- Берегитесь!
Мальчик свалил с ног топающего с тростью старика, который внешне был похож на дядюшку Скруджа, но оказался весел случившемуся ненастью:
- Ох уж эти детки! – дедушка поднялся и помог встать школьнику.
– Аккуратнее на поворотах, гонщик!
Шум городского рынка постепенно затихал. Там, по обыкновению, разгар покупок и продаж. Обязательные символы праздника, нужные предметы под руку и прочий блестящий хлам. Ёлки на любой вкус, пушистые, словно кот Персик и облезлые, словно соседский пёс. Гирлянды, игрушки, пиротехника, а ещё сотни пачек майонеза и килограммы зелёного горошка. Для Антошки, как и для всех остальных, одним из символов Рождества были конфеты и мандарины. Заметно, что в этот праздник их поубавится на столах, застеленных белыми скатертями – слишком дорого обходятся сладости для среднего человеческого кармана.
Сквозь толпу Антошка пробрался к самому красивому сказочному прилавку и потратил остатки денег со школьного обеда на шоколадный батончик. Он оставил его на потом, бросив в рюкзак, и подумав, что намного приятнее забыть о нём и в один прекрасный день обнаружить этот маленький, но приятный подарок.
Твёрдые шаги привели Антошку домой. По отцовским следам он пробежался по двору, махнув ладошкой рыжему охраннику в будке. Тот довольно вилял хвостом и таил в глазах надежду на вкусное угощение.
За дверями Антошка встретил теплоту и сонное настроение. Родителей как всегда нет дома, поэтому украшать комнату приходится в одиночестве. В гостиной стоит огромная пушистая ёлка, что выглядит ещё больше из-за уютных размеров комнаты. Рядом на покрывале спит тот самый кот Персик, ожидая весёлых игрушек на ветках и новогоднего веселья.
Антошка залез на чердак в поисках коробок с украшениями. Сколько здесь вещей! Наверное, всё, что исчезает из комнат, автоматически перемещается на чердак (или всё, что мешается под ногами). Может быть, домовёнок следит за порядком в доме? Так или иначе, чердак хранит в оседлой пыли многие воспоминания, споткнувшись о которые, непременно улыбаешься.
Этот наивный сон, присущие ему детские описания картин и сопутствующие избитые мысли все чаще тревожили холодными ночами моё понурое сознание. И завершающая сцена упоительного сновидения, когда отчётливо вырисовывается картина рождественского праздника: мама, уставшая от домашних забот, до сих пор печёт пироги на кухне, а отец входит в дом с хвойным духом, что предвещает красочный наряд пышной ели.
Воспоминание, словно иконой врезаются в память, и только на заднем плане можно рассмотреть горечь невыносимой неизвестности.
Только там, за внешним видом весёлости, скрывается ощущение надвигающейся правды - правды, призванной заменить собой кратковременное детство. Ощущение невыносимой тяжести и лёгкости бытия, доселе незнакомое маленькому человечку. Возводимая в степень взрослая жизнь, что непрекословно следует всеобщему канону общественной необходимости. Эхо губительных наставлений, эквивалентом заменяющее истину. И продолжительные бестолковые речи о человеческой жизни, вынуждающей искать смысл в каждом жесте, моменте, отрезке. Только на заднем плане скрывается подлинная ценность искусства – там, где художник оставил что-то для себя. И только там, в бессмысленном ощущении предстоящего разрушения я, маленький я, делал услугу себе взрослому – потому что осознавал, что путь к истине настолько тернист, насколько и неведом.
Всякий раз я просыпался. В действительности очередное зимнее утро отличалось от других только цифрой, а не волшебными образами или счастливым настроением. Может быть, для истинных волшебников (допуская их существование) зимнее утро могло быть неподдельно радостным событием, но я не позволял себе упоительных, от дел отвлекающих мечтаний. Нет, я верю в искренние чудеса, одностороннее добро, человеческую отзывчивость и сострадание. А ещё верю в пушистую перину, что была вчера за окном, в красавицу-ель, что в разноцветных огнях сияла всю ночь в гостиной. Я верю в Святого Николая и как все дети люблю подарки.
В этом году Святой Николай не пришёл в мой дом. Он не гостил в домах на улице Украинской, не дарил подарков детям с улицы Подснежника. Ни один ребёнок не обнаружил под пышными ветвями ели долгожданного подарка. Ни один тёплый дом не был наполнен духом Рождества, но так вынужденно хранил загадочную грусть о прошедшем.
Дело вовсе не в подарках. Материальная ценность каждого из них была ничтожна – разве нужно маленькому ребёнку многое для счастья? Уж тем более ценник с игрушки не интересовал малышей. Вот отсутствие Святого духа, из года в год исправно приходившего в канун Рождества и вместе с подарком оставлявшего надежду на новый светлый год – вот это намного хуже. Отныне дети, плохие и хорошие, послушные и забияки, никому не нужны, - по их мнению, и Рождество, как бы это печально не звучало, отменяется.
Так было в этот год – год разочарования и тревоги. Родители всячески подбадривали своих детей, отвлекая их делами более важными, чем трата времени на беспокойство по поводу пропажи какого-то старика. Времена года сменялись, и чем теплее было солнце, тем меньше мыслей было у детей по поводу Рождества. Все-таки они взрослели, развивались и познавали мир, интересовались и были уникальны в особенности, радовали родителей и огорчались разрушениям детских иллюзий. Мне пришлось взрослеть вместе с остальными, и быть свидетелем того, как Святой Николай не приходил целых десять лет.
На совершеннолетие я услышал очередную шутку в исполнении родителей – мол, ты же взрослый, поэтому должен знать, что Николая не существует. Я рассмеялся, но был рад, что родители до сих пор переживают из-за этого, как они сами говорили, пустяка. Отсутствие человека в моей жизни на протяжении десяти лет не переубеждало в отсутствии человека как такового. Хорошо бы списать все проблемы на древнюю отцовскую легенду, созданную для воспитания веры в иллюзорное волшебство. Но я-то знаю, что дела обстоят куда серьёзнее, потому что Николай жил вовсе не на Северном полюсе, а на краю соседнего леса, работая на местной игрушечной фабрике.
К слову, я тоже работал на этой фабрике. И каждый раз, наблюдая во сне ностальгические картины давно ушедшего детства и пытаясь отыскать ответ на главный вопрос, я просыпался и отправлялся на работу к своим друзьям. Я до сих пор искренне надеюсь, что однажды нам удастся возродить забытый всеми Рождественский дух.
II
Твёрдой поступью коротыш Бонифаций производил впечатление большого человека. Особенно, когда задирал выдающийся подбородок, сводил скулы и вглядывался в мифическое отражение эльфийской натуры: фирменная шапка в синюю полосу с бубоном надевалась исключительно в зеркале. Обычно, на заднем плане с карандашом в зубах застывало моё прорастающее из письменного стола измождённое тело. Бонифаций часто напоминал мне, что графоманство есть плод разгильдяйства и безделья, тогда как истинный поэт склонен к размышлениям и невротическим расстройствам.
- Вольнодумство есть предмет искусства! – торжественно восклицал эльф, заправляя синюю рубаху в более синие матовые штаны.
Маленькими ручонками каждое буднее утро он заваривал крепкий зелёный чай, вспоминал мамины молитвы и благословлял всё вокруг окружающее. Мастерскую моих снов он покидал пунктуально в восемь утра: игрушечных дел мастера ожидали Бонифация на лестничной площадке. К слову, дисциплина нашего творческого бардака соблюдалась благодаря авторитету моего соседа по кухне среди эльфийских сородичей.
Бонифаций звенел ключами, направляя за собой всю толпу единомышленников. Каждый из этих эльфов был точно таким же, как и его собеседник, прикрывающий ладонью сладкий зевок.
- Индивидуальность, - говорил старый Рудольф, - не имеет ничего общего с внешним видом. Эльфы очень интересные, если знать, на какую тему им хочется сегодня общаться.
Большинство малышей жили в соседних комнатках, где-то вблизи. Фабрика была настолько огромна, что я не был и в половине её тайных мест. Кажется, эти трудолюбивые друзья появлялись из неоткуда, пару часов работали в подвале и снова возвращались в своё прекрасное никуда.
- Вот ты, Уильям, где ты живёшь? – пришло мне в голову озадачить своего друга.
Уильям перестал вырезать из дерева образ будущей игрушки и на секунду задумался.
- Здесь, - он отвёл взгляд и молчал ещё несколько секунд. – Хотя, может быть и не здесь.
- Так не бывает! – я засмеялся ему в ответ. – Ты что же, не знаешь, где твой родной дом?
- Родной? Мать говорила, что отец посадил нас на корабль, когда мне было некоторое количество лет. Я тогда не умел считать.
- Что случилось?
- Ну, я вырос и всё такое. Эльфы тоже могут взрослеть.
- Нет, я о том, почему вы уехали?
- Мать умалчивает об этом, а я не хочу ей надоедать.
Эльф продолжил вырезать игрушку, а я рисовал чертёж следующей.
- И всё-таки я прихожу оттуда, - эльф поднял указательный палец кверху. – Там тепло и много хороших книг.
- А мама твоя где?
- По ночам она мне шепчет на ухо, чтобы я оставался добрым. Её голос часто приходит по ночам.
Бонифаций не прекращал верить в способность своих картин приносить радость детям. Он не считал подобные подарки проявлением самолюбия либо навязыванием творческих вкусов. Он любил рисовать, днями и ночами, пейзажи, города, образы и символы рождались в бесконечном потоке импровизаций. Когда речь заходила о новаторстве, он тяжело вздыхал и повторял, что больше ничего не умеет делать.
Солнце просачивалось сквозь маленькую форточку в подвал. Уильям сделал добродушного на вид медвежонка, которого в жизни никто не видел.
- В энциклопедиях множество интересных фотографий, - будто оправдываясь, заметил Уильям.
Ещё несколько идей воплотились в жизнь. Например, Луи усовершенствовал фигурку Святого Николая, разукрасив её в рождественские цвета. Он уверен, что нет ничего лучше, чем подарок в виде красивой фигурки.
- Его все забыли, - грустно произнёс эльф Святик.
Этот грустный малыш сам придумал себе имя, но никто не знал, что оно значит. Очень часто Святик был расстроен. Раньше друзья расспрашивали его, в чём дело. Но эльф не делился ни с кем своими секретами и, в конце концов, его грусть перестали замечать.
Луи весь оставшийся день играл на пианино. Он знал, что у Святика шумит в голове и всячески надеялся ему помочь, разыгрывая джазовые партии.
- На сегодня хватит, - произнёс Бонифаций, отмывая руки от красок.
Он работал мало, но продуктивно. За короткий отрезок времени мог нарисовать прекрасный лесной пейзаж, но на этом останавливался. Муза к Бонифацию приходила ежедневно, мимолётно вдохновляла и отправлялась прочь.
- Сегодня здесь уютно, - нарушил тишину Уильям.
Несмотря на лютые морозы за окном, на фабрике было необычайно тепло. И так было всегда: не знаю, что поддерживало температуру, но никаких печей, дров или труб я никогда не наблюдал. Будто волшебство витало в воздухе и не позволяло маленьким комнаткам охлаждаться.
Старый Рудольф поговаривал, что цивилизация к нам ещё не добралась. И доберётся ли? Необычайно чудесное место, лишённое злобы и пошлости. Как же хорошо, когда живёшь среди добрых существ. Вот бы так было навсегда.
III
Рутинный день, как правило, сменялся кратковременной незаметной ночью. С тех пор, как на фабрике укрепилась власть Клауса, жизнь Антошки обрела бесчувственный характер. Вселенная казалась безразличной как никогда, засыпающей при каждой земной просьбе. Творчество стало роскошью для того времени, которое стремглав неслось в безыдейную будущность. И хуже всего, что момент катастрофы не остался запечатлённым на фотографии времени: никто не заметил, когда именно всё изменилось.
Наверное, начало было простым и не предрекающим ничего плохого. Так уж получилось, что у фабрики и, в частности, в самом производстве игрушек появились трудности. Решение проблемы не имело конкретного объяснения, но, как и большинство необъяснимых вещей, было полярно: с одной стороны бытовало мнение, что естественный ход событий привёл нас к единой мысли – мысли, что так и должно быть. С другой стороны, многие живущие бок о бок с Антошкой придерживались мнения, что так называемая дальнейшая судьба им навязана, приготовлена. И не с помощью небесных сил Клаус захватил фабрику: это была экспроприация чужой земли, культуры и ценностей посредством силы, которая для приличия маскировалась в образ незыблемых, в будущем приводящих только к лучшему, перемен.
Первое, с чем столкнулись жители фабрики – игрушки было не из чего делать. Ресурсы для производства были опустошены, более того, внешний мир развивался невероятными темпами. В подтверждение этому была избалованность маленьких детей, которым обычные игрушки из деревяшек и веточек уже не нравились. Антошка и его верные друзья эльфы всячески старались придумать что-нибудь новое, воистину вобравшее в себя тот самый дух Рождества, но ничего не вышло. Клаус начал хозяйствовать на фабрике спустя несколько дней, и догадаться, была это миролюбивая договорённость или тиранический захват, можно было только спустя некоторое количество времени.
Вышеуказанный творческий застой жителей на фабрике был ещё одной трудностью. Неужели от наличия прекрасной и волшебной жизни идеи настолько иссякли, что перестали подпитывать то самое счастье? Кто-то уже говорил об этом, только шёпотом. Молчание и тишина воцарились в первые дни Клауса, словно сама смерть посетила этажи фабрики. И всё же невозможно представить, что случилось с верой в добро и почему затмение волшебства произошло одновременно с появлением чужих лиц в родном для Антошки месте.
Со времён изготовления первой игрушки Николаем прошло так много времени, что дети, ставшие первыми счастливчиками, уже давно состарились, а то и вовсе покинули земной рай. Интересно было бы узнать, о чём сейчас размышляет Николай – спустя столько лет. Жалеет ли о содеянном? Верит ли в себя? И как он справляется с ужасающим течением времени, что своими громыхающими волнами смывает целые города и строит новые? Мир обрёл новую действительность, принять которую могут далеко не все видящие, и то – прищурив глаза. И вот оглянувшись на прожитые года диву даёшься: какой контраст имеет жизнь, обвиваясь петлёй времени.
Антошка ежедневно наблюдал одни и те же виды на улице, видел одно и то же небо и воспитывал в себе истинную ненависть к схожести и серости будней. Происходило это невзначай, постепенно, нагнетая к вечеру каждого рабочего дня и растворяясь в полузабытых снах ночью. Невообразимо, как может резко опротиветь окружающий мир, если он остался тем же?
- Они надолго здесь? – спросил Бонифаций, пряча взгляд от гномов.
- Наверное, да, – грустно ответил Антошка. – До тех пор, пока здесь Клаус, будут и они.
- Не похоже, чтобы гномам нравилось работать здесь. И вообще, по-моему, они не предназначены для работы.
- Почему же? Они крепкие и выносливые. А не нравится, потому что заставляют работать. Против своей воли мало кому захочется хоть улыбаться, хоть плакать.
- Они будто в клетке.
- Они несвободны вместе с нами.
- Разве мы заслужили подобную участь?
- А они, думаешь, заслужили её? Мы такие же декораторы, как и гномы. Мы - часть единого организма, в котором теперь походим разве что на микробов.
Один из гномов держал в руках кусок тряпки красного цвета. Он так долго рассматривал её, щупал, что начал заливаться слезами. Возможно, он вспомнил свой родной дом или что-то, связанное с семьёй. И ткань могла быть для него не красной, а кровавой, как и воспоминания.
А ещё он мог вспомнить что-нибудь хорошее! Не обязательно лить слёзы по несчастью. Давно остывший отпечаток времени, что казался тёплым пережитым мгновением, мог вернуть те самые добрые эмоции. Хотелось бы в это верить.
- Почему ты плачешь? – спросил Бонифаций у гнома, бросив перебирать листовки от детей.
- Я не знаю, - гном вытер слёзы и показал тряпку, - я не знаю, что это такое.
- Ты о чём? Ведь это одежда.
- Ведь её кто-то носил. И она сделана из чего-то, что мне не ведомо.
Гном заметно разнервничался и бросил тряпку на пол.
- Нет, не хочу знать! Я так далёк от этого края планеты! Почему именно я…. почему именно я должен был покинуть родной дом ради этого чуждого здания? Мне противно здесь всё – от людей до работы, мне надоел ваш предводитель или кто он там…я хочу ненавидеть этот мир, ненавидеть вас.
- Мы к этому не причастны.
- Да знаю я, - гном поднял тряпку и бросил её в кучу к остальным.
- Послушай, я не могу тебе обещать, что со временем всё переменится к лучшему и так далее. Но я знаю, почему ты здесь, - твёрдо заявил Бонифаций.
- Почему же? – маленький гном затаил дыхание.
- Ты дешёвая рабочая сила, а если конкретнее, бесплатная, как говорят взрослые. Клаус использует тебя и твоих сородичей только потому, что может это сделать. Бежать некуда, и единственным выходом кажется довериться тому, что тебе пообещали. Но это неправда. Домой ты не вернёшься и семью свою больше никогда не увидишь. Я мог бы обнадёжить тебя возможным триумфом Николая над угнетающей нас силой, но это заоблачные мечты, потому что Николая давно никто не видел.
- Я это прекрасно знаю.
- Ну вот. Жаловаться на жизнь в данный момент бессмысленно – сожми волю в кулак и вместе мы попробуем перебороть это мгновение в нашей жизни.
IV
Маленькая каморка песочного человека не позволяла мне выпрямиться в полный рост. Он не любил отождествления с песком, который у самого вызывал ассоциации с гномами, что без конца месят свою застывающую кашу. Человек умел искренне смеяться, и задумчиво погрустить. Он говорил, что наша фабрика на самом деле маленькая, размером с какой-нибудь дом, и что мне необходимо самому увидеть, чтобы понять. Его белокурые волосы напоминали мне о лесных ёжиках, а клетчатая рубашка – о школьных годах. Он был настоящим странником Вселенной, которая хранила все его секреты. Иногда он забирался на крышу, целыми ночами смотрел на звёзды, а потом рассказывал мне смешные истории.
- Это называется цемент, - поправил я своего друга.
- Что-что? Ах, да. Эти гномы, которым интересны только цифры, оружие и наслаждения. Но ничего не приносит им большего удовольствия, чем застройка собственной планеты.
- Как думаешь, мне стоит отправиться к нему?
- Рано или поздно, тебе придётся это сделать. Не забывай только, что когда-то ты тоже был ребёнком.
- Я себя всегда чувствую малышом. Наверное, потому что вокруг одни эльфы.
- Ты настоящий великан! - посмеявшись, подметил песочный человек.
Он всегда был моим светлым воспоминанием о детстве. Как-то раз он пришёл ко мне домой, и, освещая своими кудрями всю гостиную, поздравил с Рождеством. Никогда не забуду его довольное лицо, когда я распечатывал подарок. Там была маленькая книжечка про лётчика и его хорошего друга, которая осталась в моей памяти навсегда. Я пообещал однажды написать свою книгу и подарить её песочному человечку.
- Не представляю, что ты там напишешь, Антошка!
Он задумался на секунду, а потом внезапно, будто вдохновившись летним воспоминанием и вдохнув воздуха в полную грудь, произнёс:
- В детстве я в шутку называл тебя сопливчиком.
Я помнил, что когда-то и у меня было полным-полно времени. Небеса были радужными, а головокружение от усталости в удовольствие. Тогда я замечал, что листья на ветках деревьев шелестят, когда поднимается сильный ветер, и волны на море становятся выше по той же причине. Сначала я думал, что люди плачут только тогда, когда им больно. Потом решил, что плачут от страха. И, наконец, сообразил, что это одно и то же.
Я замечал, что после папиного зевка мне непременно тоже хотелось зевнуть. Удивлялся быстротечности дня и неуловимости ночи. Знал, что красивый цветок рано или поздно завянет. Слышал музыку буквально во всём, что касалось моего уха, и не понимал, почему другие люди не удивляются вместе со мной. На выходных я просыпался раньше, потому что слышал запах маминой выпечки. Рисовал на окне странные символы во время дождя. Читал допоздна книги, потому что боялся, что завтра не проснусь. В общем, и раньше я по-настоящему жил – только по-другому, взаправду что ли. И теперь появляется жгучее желание обвинить в этом кого-то – и на ум приходит только время.
Песочный человек обладал редкостным даром. Но это был скорее крест, что напирает на твою спину и прижимает тебя к земле, чем ванильный запах осуществимой мечты, взмывающей в поднебесье. Он был знаком со смертью, что однажды поделилась с ним своим секретом. И теперь он знал о каждом ушедшем из мира живом существе, что отражалось в содроганиях его тела. Как только смерть спускалась на землю – человек одёргивался. Неудивительно, что никто не хотел с ним общаться, так как считал такое поведение странным.
Он часто повторял, что со смертью каждого человека умирает неведомый мир. А я многократно жаловался на непонимание жизни. Помню, маленький мальчик умер от болезни. Надежда, сверкавшая звёздочкой, угасла. Ведь человеческий организм в силах перебороть любой недуг! И всё-таки денег, собранных с рук помощи неизвестных людей, не хватило на операцию. Вот и жизнь, и её наивные черты, быстро погружённые во мрак смерти. Мальчик был слишком хорош для нас или ему судьба предрекала вечные страдания? И почему всегда нужно забыть плохое и жить, претворяясь, улыбаясь и радуясь жизни, будто ничего и не было?
- Тот мальчик был храбрым и очень сильным.
- Ты знал его?
- Я ему дарил свою книжку. Он выглядел счастливым.
Мы молчали, разглядывая далёкий огонёк в окне. Мы любили помолчать вместе.
- Зачем нам нужны деньги?
- Видимо, чтобы нам разрешили жить в этом мире, – ответил песочный человек. – Ты должен упорно трудиться, чтобы заработать копейки, которые помогут протянуть тебе ещё день. Ты можешь придумать что-нибудь превосходное, что усилит и без того всемогущую систему. Она ждёт, пока ты предложишь ей или себя или свою идею. Также ты можешь воровать, обманывать и уничтожать морально и физически людей, зарабатывая на этом деньги. Можешь попытаться отыскать счастья в любимом занятии, наивно предположив, что тебя поджидает успех. Идеалисты говорят, что мы должны прожить свою жизнь, не обращая внимания на деньги. Только не договаривают, что их наличие даёт возможность не беспокоиться ни о чём.
- Мы работаем ради материальных благ и сами себе строим тюрьму.
- Всё довольно просто, и не требует длинных разъяснений. Каждый ребёнок знает, в чём заключается оплошность и одновременно порок этого мира.
- Ну что же, я отправляюсь на поиски Святого Николая.
- Надеюсь, ты найдёшь ответы.
Я покинул его скромную лачужку, в которой только и были, что книги и цветы в горшочках. Будущее настигало его в самые неподходящие моменты, как он любил говорить. Песочный человек никогда не огорчался происходящим событиям в жизни. Он продолжал любить свою родную планету, на которой исправно трудился.
V
Золотистые вьющиеся волосы и мягкая изящная походка. Среди прочего беспорядка сие милейшее создание показалось Антошке сладким миражем, охмеляющим в средоточии непонимания. Девушку звали Анна, и она словно вырвалась из сказки прямиком в трагедию, персонажи которой всё ещё грезили о былом волшебстве. Она не могла быть настолько прекрасной внутри, как и снаружи, потому что была дочерью Клауса.
Узнав об этом, Антошка, естественно охладел к Анне, но только до следующей встречи. Ему, как и прочим влюблённым, отныне хотелось узнать о ней всё. Интерес, особенно протяжённый, поневоле рождает убеждённость, что человек прекрасен. Одержимость мерцает на подмостках мозга, словно вспышка света в замедленном повторе. В свою очередь, свет, блеклый и откровенно уставший.
Анна порхала в красном платье день напролёт. Этим она раздражительно действовала на рабочих, мысли которых были далеко от фабрики, и являлась усладой для глаз рассеянных и просто пытающихся отвлечься игрушечных фантазёров. Никто не понимал смысла её времяпровождения в компании трудяг. Анна не присматривала, не контролировала и вообще слонялась без толку от мастерской эльфов до самого приюта сирот и Королевского сада. Вряд ли она понимала, что здесь происходит: слишком много в ней было инфантильности и легкомыслия, присущей юным девушкам.
Бонифаций перестал рисовать. Главная причина, конечно же, новые законы и полное отсутствие свободного времени. Клаус не заставлял работать жителей фабрики, но за невыполнение плана полагалось наказание – никто до сих пор не посмел увиливать от работы, поэтому само наказание осталось чем-то устрашающим, но не знакомым.
- Немыслимо, как много людей на фабрике, – отвлёкшись от шитья, заметил Бонифаций. – Мы никогда не делали так много игрушек.
- Детей стало больше, - ответил Антошка. – Может, оно и к лучшему, что наше производство расширяется.
- Игрушки-то одинаковые! Нет, ты посмотри, все сделаны под копирку, под один эскиз. Раньше каждому ребёнку мы были в силах подарить что-нибудь особенное, только для него: мягкая игрушка, картина, статуэтка, книга с иллюстрациями, в конце концов! А сейчас для всех детей подарок един – будь то красный мини-Клаус или ещё какая-нибудь прихоть новых хозяев.
Кружась в лёгком танце, Анна приковала к себе внимание Антошки. Покрутив в руках красного Клауса, только сделанного собственными руками, Антошка оглянулся и увидел в руках каждого эльфа, сидящего на своём рабочем месте, такую же игрушку.
- Что ты здесь делаешь? – грубо обратился Антошка к своей возлюбленной.
- Прости, что? Ах, здесь так хорошо!
- О чём ты говоришь?
- Здесь так прекрасно, душа желает вырваться прямиком в небеса! И почему вы такие грустные? Ведь это ваш дом, и от него веет теплом и добротой.
От услышанных слов по телу Антошки пробежал озноб.
- Ты здесь чужая!
- Зачем вы так со мной? Я ничего плохого не сделала.
- Зато твой отец сделал. Зачем вы вторглись в наш дом?
Анна молчала.
- Зачем привезли с собой угнетённых гномов и заставили нас вместе работать? Зачем вы отправились на край земли? Ради игрушек?
- Дети. У нас общая цель – мы хотим нести волшебство в их сердца.
- До чего же смешно! Дети беспокоят вас в последнюю очередь. Ты знаешь, что Святой Николай каждое Рождество дарил детям подарки? Дарил! Он не требовал с их родителей денег и не стучал в каждое окно, напоминая о неуплате или задолженности! На то оно и волшебство, что противостоит вселенскому эгоизму и желанию насытиться!
Антошка так громко кричал, что все работники внимательно стали его слушать. Анна, в свою очередь, изменилась в лице.
- Производство игрушек, будет тебе известно, требует затрат – материальных и физических. Ты сегодня обедал?- не скрывая недовольства, спросила Анна.
- К чему тебе знать про мой обед?
- Потому что твоя еда была приготовлена из продуктов, которые были куплены на деньги, заработанные от продажи игрушек.
- Моя еда приготовлена из того силоса, который растёт за забором! А точнее, из овощей, растущих на огороде одной очень хорошей семьи! А фрукты мы выращиваем в Королевском саду.
- На вид ты взрослый. Но внутри сущий ребёнок. Тебе пора узнать, что настоящая жизнь – это не твои грёзы и мечты. Будь мужчиной!
Антошка не любил, когда ему указывали что-нибудь делать. Особенно, когда не понимал что.
- Нет, это ты перестань жить в своих иллюзиях! Пойди к своему папочке и узнай, почему он не даёт нам кормить сирот.
- Потому что он взял на себя эту обязанность.
- Ага. Значит, он такой хороший, потому что всем помогает? Ты знаешь, откуда с вами прибыли гномы?
- Они искали работу, и отец их великодушно принял к себе.
- Довольно. Нам ещё предстоит узнать, кто из нас должен повзрослеть.
Антошка отвёл Анну в подземелье к гномам – именно там они жили и отдыхали в свой единственный выходной. Подземелье было неким подобием кладовки, только очень просторной и сделанной эльфами с исключительным вкусом: на стенах повсюду были изображения из сказок и различных приключенческих историй. Раньше здесь хранились запасы на зиму, но теперь хранить было нечего.
Гном качался на деревянном стуле у входа и читал пожелтевшую книгу. Увидев незваных гостей, он резко вскочил и убежал в подземелье.
- Странно, – сказал Антошка. – Я с ним знаком. Неужели не признал?
Путники открыли дверь и спустились по каменной лестнице вниз. Гномы стояли в ожидании.
- Что с вами? – спросила Анна, когда увидела их яростные лица.
- Очевидно, они не рады тебе, - догадался Антошка.
- Что вам нужно? – спросил один из маленьких работников.
- Ваша история, – твёрдо ответил Антошка. – Расскажите, как вы сюда попали. Расскажите всё, что когда-то говорили мне.
- А что, дочь Клауса ничего не знает о своём отце? Вот так новость, – гном засучил рукава и показал шрамы на запястьях. – Видишь? Есть ещё на спине и ногах. Всё потому, что мы не хотели покидать родной дом.
Гном рассказывал свою историю до тех пор, пока Анна в ужасе не сбежала из подземелья. Она была очень напугана, ведь правда не так приятна, как о ней говорят.
Антошка не стал останавливать Анну. Вместо этого он поинтересовался причинами явной озабоченности гномов, и оказалось, что они уже давно копают подземный туннель, чтобы сбежать с фабрики. Работы ещё очень много, к тому же гномы вынуждены осуществлять свой план только ночью, когда приходят уставшие с игрушечных цехов. Поэтому цель достигается вяло и через силу, но что не отнять у гномов, так это желания.
- Неужели вам так тяжело здесь? – спросил Антошка.
- Нам не тяжело, мы просто хотим вернуться домой. Мне нравятся игрушки и то, для чего мы их делаем. Но я не могу здесь находиться, не зная, что там на моей родине и как живёт моя семья.
Через мгновение тишины он, подумав, добавил:
- Да, нам тяжело.
VI
- Ты ещё ребёнок, - уверенно проскрипел Рудольф. – Говорят, что ты книгу пишешь?
- Да, и очень хочу отыскать Николая.
- А в чём, собственно, необходимость?
- Не знаю, чувствую что-то неприятное. Будто нить оборвалась внутри, и я пытаюсь связать концы заново.
- Только не говори, что тебе нужно увидеть, чтобы поверить! Это чёрствые взрослые любят повторять себе под нос.
- Нет, но…
Рудольф продолжал медленно разжёвывать траву, при этом его глаза задумчиво смотрели в одну точку, и этой точкой была лужа.
- Что ты видишь? – внезапно спросил Рудольф.
Я подошёл к нему, и мы вместе всмотрелись в лужу.
- Я вижу мальчика и рогатого оленя.
- Мне больше напоминает дряхлую вешалку и мечтательного ребёнка.
Сколько помню Рудольфа, у него всегда был красный нос, словно не угасающий фонарь. И всегда он жаловался на собственную старость, хотя мне никогда не казался больным или слабым.
- Я давно не был в упряжке, а значит, настолько уже стар. Сейчас молодые олени намного продуктивнее работают, хоть и не являются опытными в своём деле. Много ума не нужно, чтобы доставлять игрушки – всего лишь знать нужный маршрут. В остальном Николай подскажет, если что.
- Скучаешь по нему?
- Конечно! Хорошие времена были. Помню его ещё молодым, когда он ходил и в метель, и в бурю с огромным мешком на плече. Он успевал за ночь обойти несколько близлежащих деревень. Я знаю, что ему было непросто. Николай хотел принести каждому ребёнку подарок, но не всегда удавалось.
- Погода?
- Не только она. Раньше он делал простые игрушки из веток, сухих деревьев, камешков, и даже иногда из льдинок. Времена меняются, уже большинству детей подобные самоделки радости не приносят. Сейчас это дрова для камина, а не воображаемые друзья с бумажными одеждами.
После внезапного грохота, дверь холодильника открылась и оттуда выпал Снеговик. Из круглого снежного шара появились его руки, то есть веточки и он стряхнул с себя иней.
- Ты же Снеговик, не делай вид, будто на тебе пальто! – рассмеявшись, произнёс Рудольф.
- Мне нравится. Чувствуешь себя хоть на секундочку человеком. Ах, да! Я слышал разговор об игрушках?
- Я рассказывал Антошке о давно забытых временах.
- Ну, если вам интересна главная проблема, то это ресурсы. Да-да, так говорили помощники Николая. Игрушки ведь нужно из чего-то делать, чтобы всем хватило и каждому угодить. Поэтому Николай открыл фабрику, в которой мы, собственно, и живём.
- Что за ресурсы? – в недоумении спросил Рудольф.
- То, из чего игрушки делают. Раньше – сухие деревяшки, а теперь – железо, пластмасса и всякие безвредные материалы.
- И откуда они берутся?
- Я почём знаю. Всякие поставщики, лесные друзья, волшебные духи. С этим вопросом к Николаю.
За окном уже смеркалось. Впервые за целый день я обратил внимание на погоду.
- Я чувствую что-то злое, что приближается очень быстро.
- Зла не существует, - уверенно ответил Снеговик.
- И что это значит? – недовольно спросил Рудольф. – Как нам тогда распознать добро?
- Попробую объяснить. – Снеговик вместе со мной засмотрелся в окно. - Зла не существует – это абстрактное понятие, подразумевающее под собой нечто плохое и причиняющее боль. В основном, это люди – люди, которые творят невесть что, и люди, которые разрушают жизнь другим людям.
Он посмотрел на меня и нахмурился.
- Для ребёнка понятнее – зло есть зло. Ему нельзя говорить, что большинство людей, с которыми ему так или иначе придётся встретиться, будут, проще говоря, плохими. Лицемеры, эгоисты, лжецы, воры, предатели, убийцы.… Представляешь, о чём будет думать ребёнок, если услышит подобное? А так всё безболезненно – зло, значит зло. Все, кто плохо делают – злые. Если будешь плохо поступать и причинять страдания другим – значит ты на тёмной стороне. Если б каждый родитель мог объяснить своему ребёнку, что значит быть на стороне зла – думаю, мы бы избавились от этого понятия. То, что происходит с каждым – это воспитание и среда формирования мировоззрения. Если ты родишься среди плохих людей, твой шанс стать хорошим невелик. Посмотри на меня – я ничего не видел, кроме холодильника. Со мной не о чем говорить, но я, наверное, добрый. Это потому что со мной обращались хорошо и плохого жеста или слова я никогда не видел и не слышал. Так с каждым человеком – воля случая: среди чего и кого родишься, тем и будешь. Родишься среди деревьев – будешь деревом, родишься среди троллей – будешь троллем. С людьми также – среди них тоже есть и деревья, и тролли, и Бог знает что.
Снеговик немного расстроился, но сделал вывод.
- Да, моё мировоззрение ограничивается станком и холодильником, но ведь я рождён был здесь, но то есть... живу здесь.
- Ты ведь не настолько глуп! – заступился Рудольф. – Ты как человек – читаешь, слушаешь, наблюдаешь. В остальном – ты странное явление, даже в мире детских иллюзий.
- Говорящий старый олень куда страннее! – с хохотом вмешался в разговор Уильям.
В руках у него был огромный мешок, и он тащил его с трудом.
- Куда это ты? – спросил я у своего друга.
- Детям отнесу на следующую неделю.
- Я помогу тебе.
- Это для голодающих? – Рудольфу также стало интересно.
- Не совсем, то есть…не говори так.
Мы замолчали одновременно. Получился внезапный хор молчания. Сначала я чувствовал грусть, потом недопонимание и, наконец, очнулся в страхе.
Снеговик обеспокоенно обернулся вокруг, поправил морковку и грустным тоном заговорил:
- Знаете, ребята, зима переживёт всё. И голод, и холод, и тёплые объятия. Здесь дело только в твоём отношении – что для тебя колкий мороз, что терзает градусник? – Снеговик обратился ко мне.
- Показатель того, что нужно тепло одеться, прежде чем выйти на улицу.
- Правильно. А для профессора-физика – это мерило. Для рыжего пса, сидящего на привязи – следствие увеличения порции на ужин. Для гаснущего солнца – кратковременность земного внимания.
- Как же плохие люди?
- Ты справишься. У каждого человека свой умопомрачительный взгляд, который он сам принимает за истину. Страдания бесконечны, а, может, и нет, только зима закончится, сменившись весенним теплом и вечной надеждой на взаимное счастье.
- Ты же растаешь и превратишься в лужу?!
- У меня есть холодильник.
- А он не так-то прост! – грубый, но добрый смех Рудольфа, казалось, разносился эхом по всей фабрике.
- Ты меня совсем не знаешь, – загадочно ответил Снеговик, и мы неожиданно распрощались на этой белоснежной ноте.
ID:
761078
Рубрика: Проза
дата надходження: 18.11.2017 23:27:48
© дата внесення змiн: 18.11.2017 23:27:48
автор: Antoshka
Вкажіть причину вашої скарги
|
Дякую 
Добротні мемуари... Певно, автобіографічне... 
