Всем наврала, мол, «на морях с ухажером»,
А сама поехала в деревню к бабушке депрессию забивать жором.
По возвращении даже на унцию не потолстела,
Ноль загара, приехала, как лист бумаги, белая.
По–кривому ты лыбишься в тон со своим «все нормально»,
Из корней волос сыплет перхоть, будто кто притрусил окалиной,
А клыки пожелтели, как у полудикой собаки,
Им бы мяса людского и кровь из серебряной фляги.
А когтям впиться в клетку грудную по самые локти,
Выдирая аорту, на ухо шепнуть: «Мне так плохо,
Раздели со мной боль, не лукавя, случайная жертва».
Но ты молча натягиваешь полосатые гетры,
Моешь голову, красишь ресницы, тонируешь кожу,
Оставляешь, как Скарлетт О‘Хара, в нескором «потом» все, что можешь,
Вытираешь с разбитой губы кровавую пену
И выходишь. Выходишь. Выходишь.
Выходишь на сцену.
