Я женщину вдохнул и понял, что попал,
что не спасет меня мой внутренний нахал.
Я женщину вдохнул под подбородком
и понял, что она не будет сковородкой
меня встречать, когда я вдруг напьюсь,
или с мальчишника к рассвету возвращусь.
Я женщину вдохнул от шеи до ключицы,
увидел тень, мелькнувшую волчицы.
Она в кустах ждала, припав к земле.
Белела пасть и два зрачка – в огне.
Но те огни спугнули не меня –
под мышками кобылку без коня.
Я женщину вдохнул вокруг груди высокой,
запахло лесом, речкой и осокой.
Лишь издали принюхался к соскам –
как будто в Макавей шагаю в храм:
слоями воздух насыщают травы
так звучно, будто обонянья гаммы.
Я женщину вдохнул вдоль матовых предплечий –
пронес над нами кто-то восковые свечи.
Уже не помня, кто есть я и кто – она,
Я женщину вдохнул вдоль живота,
вниз, вверх, еще раз и по кругу –
вина и молока мне намешали в кружку.
Я захотел испить, я осушил пупок…
Я у доски один, я выучил урок,
но страшно стало у контрольной темы,
перебегаю вниз, где пахнут мелом
сырым ее шершавые коленки.
Я с бедер молока снимаю пенки.
И вновь я у черты, у половицы –
слились в одно кобылка и волчица.
Себя в себе пытаются настичь:
шерсть, пена, кровь, ловец и его дичь.
И этот запах все в себя вмещает,
пьянит, страшит, дурманит, возмущает.
Вдруг открываю – также пахла мать,
Когда я сквозь нее спешил наружу.
И своим морем наполняю сушу,
Не чтоб понять, а просто ощущать.
