Было страшно идти, деревья обступали сплошной стеной и загораживали обзор, их раскидистые ветви, кромешно черные, скрывали призрачный свет луны, искажали тени и порождали сумрачных монстров. Маленькая фигурка, тепло укутанная и от того неуклюжая, медленно передвигалась под сенью леса, сама, зимней ночью, отмечая куда лучше поставить ногу, а где может быть скрытая яма. Кроме скрипа снега под ногами человека не было слышно никаких звуков. А тот, казалось, искал что-то, все время оглядываясь по сторонам, неуверенно топчась на месте и поворачивая вспять. Луна уже прошла треть своей обычной тысячелетней дороги, когда человек наконец нашел то, что искал. Он стоял около камня, высотой в человеческий рост, что с незапамятных времен стоял в этом лесу и уже врос в землю. Небольшая полянка вокруг камня давала доступ луне, и снег сверкал под ее призрачными лучами, как сказочный.
Небрежно положив полупустой рюкзак в снег, человек снова нырнул в полутемную чащу леса. Он механически собирал из под снега небольшие палки, сучья, нашаривая и выкапывая их негнущимися от холода руками. Снег быстро осел на перчатках, превратив их в ледяные рукавицы, на шапке шарфе, делая их частями диковинного рыцарского убранства.
Маленькие веточки, большие разлапистые еловые ветки, старые гнилые сучья
Промерзлые ветки никак не хотели разгораться, ветер в одно мгновение тушил огонек и засыпал его сверху снегом для верности. Человек, сидя прямо не снегу, не проявлял никаких признаков беспокойства, казалось, ему совсем некуда спешить. Раз за разом он зажигал спички, подкладывал бумагу для растопки и маленькие щепочки для растопки. Огонь загорался медленно и неохотно, словно жалуясь, зачем его потревожили в неподходящее время, протестующе выстреливал искрами и трещал смоляными ветками, со зла кидался дымом в лицо. Человек же вовсе не обращал внимания на это безобразие, задумчиво вороша угольки палкой и размышляя о своем, изредка подкладывая в пламя еще одну ветку. Пляска луны на снегу, отсвет пламени, темная стена деревьев, крупные хлопья снега, что медленно падали с черного неба придавали ночи зловещий, нереальный окрас.
Медленно, словно боясь потревожить суровую красоту момента, человек поднялся с пылающей веткой от костра, взмахнул ею в воздухе, рисуя замысловатую фигуру и тихонько засмеялся. Мрачный валун в белом одеянии высился по другую сторону костра, безмерно далек к быстротекущему моменту. А человек направился к нему, небрежно помахивая пылающей веткой, рассыпая искорки позади себя, словно отмечая свой путь в неизведанном. Заледеневшая рука в перчатке аккуратно, даже бережно, очистила один бок камня от снега, погладила неровную поверхность, словно скульптор перед началом работы примеривался к куску мрамора, что со временем станет его величайшим творением.
- Ненавижу! – крик эхом разнесся по лесу, встревожив уснувшую тишину. – Ненавижу вас всех! Мрази, сдохните! Я ненавижу вас! – ночь проснулась окончательно и уставилась на тусклый кружок света и фигурку человека, что в исступлении колотил горящей веткой по камню. Искры сыпались во все стороны, беззвучно гасли в снегу, оседали на одежде, оставляя за собой черный след. Перед глазами мелькали фигуры, лица, слова эхом колоколов звенели в голове, глуша разум и вырываясь наружу сиплым ревом и одним лишь «ненавижу!». Все прошлые обиды, слезы, горечи вставали из глубины души и требовали своей очереди высказаться. Забытое детство, усталая юность, растерянная зрелость подошли к краю и требовали места в первом ряду над пропастью.
- Ненавижу тебя! Ты предала, ты оставила меня! Как ты смела! Ты, тварь, как ты смела оставить меня в одиночестве, когда я так просила остаться! Сука, я любила тебя! Больше жизни! – каждое слово отмечал новый взмах огня, рассекая искрами невидимое лицо, что как наяву стояло перед глазами. Не было камня в лесу, и ночи, и костра, не было ничего, кроме огня в руках и лица перед глазами. и стремления причинить боль, такую же сильную как досталась ей.
- Я ненавижу тебя! – ветка догорела, и трухлое дерево рассыпалось кусочками вокруг. – И тебя тоже! – новое лицо встало перед глазами, а в голове пронеслись новые слова и воспоминания. – Люблю и ненавижу одновременно! Как ты смела, скотина, мразь такая, дать мне обещание и не выполнить его. Как ты смела дать надежду и отнять ее! Сука, убью, тварь! – руки ударяли камень, сжимаюсь в кулаки и разбивая в кровь костяшки. Мозг, затуманенный обидой, с мазохизмом фиксировал в сознании каждый удар, каждую сломанную косточку и упивался этой болью, смаковал ее до капли и требовал продолжения. – Ты клялась мне! А я, как дитя верила! Ты убила меня. Ненавижу, - голос садился на морозе, кричать становилось все трудней, холодный воздух заползал в легкие и студил тело. А крик требовал выхода, рвал связки и душу. И слов не стало. Остался только неистовый крик, надрывный, идущий из всего тела. Руки разбивали себя о камень, стремясь причинить боль телу, окрашивая снег кровью, а крик разбивал душу, в надежде то ли убить ее, то ли вылечить.
Умолк и крик. Человек упал на колени, прижимая к груди искалеченные руки, уставившись глазами в пустоту. Его не было здесь, была лишь оболочка. Человеческое тело и костей и крови, которое била крупная дрожь. А человека не было. Его не существовало вообще. Он умер. И в то же время – он был жив. Он чувствовал боль, она поглощала его сознание. Он чувствовал жар, он медленно растекался по телу. Чувствовал холод. А себя – не чувствовал вовсе.
Глаза невидяще смотрели в пустоту. – Так вот оно как, когда тебя нет, - губы еле слышным шепотом обращались к последнему собеседнику, который еще оставался с ним. Или человек хотел в это верить. – Так хорошо, спокойно. Просто пустота. Можно закрыть глаза и представить что ты плывешь куда-то, в темной-темной воде. Знаешь, пустота, она ведь не страшная. Мне вот сейчас совсем не страшно. Мне тепло. Я старалась, я правда старалась, как могла. Думаю, ты видел. Или я хочу себя этим утешать. Смешно даже, только ты знаешь, что я думаю, еще раньше меня. Я устала. Я просто адски устала. Я не хочу так жить, я не хочу такую жизнь. Чудес ведь не бывает, не для меня и не в этой реальности. Я устала собирать себя по кусочкам каждый день. Я устала жить в одиночестве. Я слабый человек, признаю. Я хочу легких путей, подсказок и решений! Я хочу здесь, сейчас и теперь, а не потом, когда-то и возможно! Потому что так нечестно. Для меня это нечестно! И счастье не надо заслужить. Оно или дается, или нет. Я устала ждать, верить и надеяться. Не имеет смысла говорить тебе все это, скоро меня и так будут судить. Это я для себя оттягиваю момент.
Медленно, с трудом человек встал на ноги и потянулся за рюкзаком. Руки, избитые об камень и скованные морозом, протестующе вопили при каждом движении, тело отказывалось двигаться вообще и шло на чистой боли и упрямстве. Пальцы отдавали неимоверной болью, когда, подчиняясь воли мозга, вытаскивали из рюкзака бутылку и нож. Скрипя зубами и приглушенно рыча, человек вытащил из горлышка бутылки пробку и щедро полил жидкостью руки. Сорванное горло издало нечеловеческий крик, когда спирт коснулся сбитой кожи и мяса, разукрашивая снег новыми узорами. Тело содрогнулось в агонии и новая волна боли пронзила каждый нерв. Человек упивался ею, с наслаждением встречал каждый новый спазм и схватку, стремясь возвратить себе самого себя.
И ничего больше не болело, нервы исчезли, выжженные дотла, тело сдалось, отпуская контроль, а мозг продолжал смаковать остатки умирающей души, облизывая каждый покалеченный кусочек, растирая его в пыль, разрывая в клочья, чтобы ни единого воспоминания, ни единой памяти не осталось о том, что она вообще была. И душа рассыпалась, разрезая себя на части, вскрывая старые швы и первые раны, поглощала и радостно встречала пустоту, стремясь исчезнуть в ее кислотной дали без следа. Душа тоже устала.
Бутылка опустела. Человек хотел остаться абсолютно трезвым и сохранить себе память до последнего. А ведь путь можно было упростить, отключить себя, свой разум. Но это же слишком легко, жизнь не приучила его так поступать. Пальцы с трудом сжали рукоятку ножа, выпирая сломанными косточками и разорванной кожей. Но боли в них не осталось. Как может болеть тому, кто умер, кого уже нет?
Кончик лезвия медленно водил вдоль руки, очерчивая линии вен на посиневшей коже, прокладывая чертеж для будущего рисунка, маленькими пунктирными линиями крови отмечая первые мазки. Человек встал. Он все же раньше был человеком, и у него была гордость. Вокруг медленно светлело, ночь подходила к концу, медленно уступая дорогу солнцу, что встретило бы новый день без сожаления. И камень, что серел мрачной громадиной впереди, светлел, на нем едва различимо чернели угольные дорожки и запёкшаяся кровь, отмечая собой присутствие человека. Пошатываясь, человек вернулся к камню, ступая по собственной крови, как по величайшему ковру. Это было даже интересно - тебя уже нет, а часть тебя осталась. Со снегом уйдет и она, смытая водой, и даже памяти не останется. Разве что какой то цветок взойдет на его месте.
- Конец немного предсказуем, не так ли? Увы, не могу порадовать оригинальностью, - губы еле шевелились, отмечая неслышимые слова к несуществующему миру.
Человек оперся о камень и стоял, озирая мир. Еще на мгновение продлить ожидание, еще удержать в себе надежду на чудо, что явится в последний миг. Пустота. И он слился с ней, позволил подхватить себя и отдал в ее управление тело, со стороны наблюдая, как поднимается нож, как в последний раз проверяет начерченный узор. Человек слушай свой последний вдох и последний стук сердца.
И он сломал нож. Металл разлетелся от удара о камень десятками осколков, больно впился в руку искореженной рукоятью.
- Ты не сломаешь меня. Я выживу тебе на зло.
ID:
323561
Рубрика: Проза
дата надходження: 20.03.2012 15:14:23
© дата внесення змiн: 20.03.2012 15:14:23
автор: stasy.green
Вкажіть причину вашої скарги
|
