Она ощущает себя ненужной облезшей кошкой,
Которая жадно пьет с недопитых мисок
Он пытается не смотреть ей в глаза,
Отягощенный своими грехами,
Перед тем как захлопнуть двери,
С затаенной нежностью целует ее в висок
Томаш всегда возвращается.
С запахом чужих женщин, перебитым чужими духами.
И тогда он становится самым чужим,
Самым далеким, кажется, дальше уже не бывает
На огромной кровати их разделяют
Даже не какие-то километры, а тысячи световых лет.
Иногда она не выдерживает: -
«Томаш, ты можешь больше не уходить, это меня убивает».
А потом они оба молчат, потому что оба знают ответ…
И она, как в песок зарывается в белые простыни,
Извивается, как змея и беззвучно стонет
Эта рана просто не успевает зажить,
Каждый раз, освежая границы живого надреза,
Томаш не может не уходить, это болезнь,
Мерзкая липкая жижа, волна в которой он тонет,
А потом он сильней прижимает ее к себе и шепчет:
« Я люблю лишь тебя, Тереза, Тереза, Тереза».
