На самом деле её звали Лида, а чаще Лидка. Мать звала её вечером с улицы именно так: «Лидка! Домой!». И она неслась, что есть духу, она была послушной девочкой. Я на её месте клянчила бы погулять ещё, и только потом нехотя поплелась домой с недовольным лицом, но она - никогда. Я всегда считала её родителей слишком строгими, особенно отца, вернее отчима, а ещё точнее родного дядю. Рассказывали, что её родной отец умер, а мать вышла за младшего брата покойного мужа, который взял её с двумя детьми - племянниками, а потом у них родился и свой общий ребёнок, мальчик Васька. Лидка была рыжая и конопатая, с зелёными глазами без ресниц, она их почему-то постоянно выщипывала, от этого веки почти всегда были воспалённо-красные. В общем, ещё та красавица. Но овал и выражение её лица удивительно напоминали икону Божьей матери. Вот и прозвали её Бозенька или просто Бозя. Она сначала обижалась и даже плакала, но потом перестала, а со временем и кличка исчезла. Уж больно необычная была эта кличка. Мы узнали друг друга в очень раннем детстве, мне кажется, что я знала её от рождения, по крайней мере, я не помню той части своей жизни, когда не знала Лидку. У нас были какие-то странные отношения. Если мы встречались на улице случайно, то потом уже проводили всё время вместе, пока её мать не кричала своим зычным голосом привычное «Лидка, домой!».
Если же наша встреча была условленна и заранее назначена на точное время, она могла на неё просто не придти, или как мы говорили, не выйти на улицу. Потом она, конечно, объясняла причину, но это было так невразумительно, что проще было не спрашивать.
Всё и так понятно: отец нашел ей занятие - нянчить Ваську или подметать двор. Они жили в обычном для того времени своём доме, построенном в лучших традициях раскулаченных переселенцев из Украины. Дом был построен из самана, оштукатурен и побелён известью, с летней кухней во дворе и небольшим огородом, с обязательным высоким забором, с воротами, виноградной беседкой, крылечком и скамеечкой в тени раскидистых акаций.
Именно там мы проводили многие дни и вечера, когда позволяли ей родители, или если они уезжали на своей старенькой «Победе» по делам в соседнее село, откуда все они были родом. Это село было известно ещё одной очень важной достопримечательностью - там все варили или, как говорят знатоки, гнали самогон! Поэтому туда иногда ездили "заправляться" этим зельем, а, может быть, возили самогон на продажу или просто для себя.
Лидка не очень любила туда ездить, поэтому часто оставалась на хозяйстве, присматривала за домом вместе с цепным псом непонятной породы без глаз и ушей. В этом коме сваленной собачьей шерсти нелегко было различить голову и хвост. Он бегал на цепи по проволоке через весь двор, и зайти к подруге просто так было практически невозможно. Она должна была держать пса за цепь, но делала это так по-девчоночьи неуклюже, что шанс быть укушенной за попу всегда оставался реальным. Поэтому я предпочитала оставаться за воротами, на крылечке, на лавочке под тенистыми акациями. Туда и приходила моя рыжая Лидка, когда справлялась со всеми поручениями уехавших родителей, «родаков», как она их часто тогда называла. У нас в запасе была большая половина дня, пока из-за поворота в клубах поднятой пыли, не появлялась старенькая грязно-голубая «Победа» Лидкиного отчима. Мы успевали попрощаться и разбегались в разные стороны до следующей встречи. Время, проводимое нами вместе, имело обыкновение заканчиваться быстрее, чем нам хотелось бы. Мы могли бесконечно долго болтать ни о чём, или наоборот обсуждать конкретную тему. Но больше всего на свете мы любили смеяться. Так смеялись только мы с Лидкой - до колик в животе, беззвучно и громко, тыкая друг друга пальцами под рёбра, широко открывая рот, или просто валялись по земле, изнемогая от смеха.
Потом ещё долго болели мышцы живота, и кашель забивал дыхание. Но мы так любили смеяться, мы не могли жить без нашего сумасшедшего смеха. Мы почти не смеялись в наших уличных компаниях, где мальчики рассказывали пошленькие анекдоты, а девочки пели блатные песенки про трагическую любовь шута и королевы. Мы переглядывались и улыбались. У нас была своя тайна - мы умели смеяться просто так, ни над чем, катались на траве от смеха всегда, когда приходил такой момент, что удержаться уже было невозможно. Мы любили смех, любили жизнь, любили друг друга. Потом мы незаметно повзрослели. И хотя я была старше Лидки на целых два года, она гораздо раньше стала расцветать и преображаться.
Исчезли куда-то веснушки, кожа приобрела молочную белизну, ярко красные волосы теперь спадали медово-медными локонами на её узкие плечи. Ресницы выросли и нежно оттеняли зелёные глаза. Она стала похожа на икону ещё больше, но над этим теперь уже никто не смеялся. Она стала женственной и милой, её округлые формы заставляли многих девочек призадуматься, а мальчиков замолкать, когда она проходила мимо. Я же росла в основном вверх и в голову, как любил говаривать мой отец. Мои руки и ноги вытягивались за лето до такой длины, что рукава и штанины превращались автоматически из длинных в короткие. Ростом я была почти на голову выше подруги, состояла из костей, сухожилий, мышц и огромных синих глаз в пол-лица, да ещё были длинные, ниже пояса волосы, чаще всего сплетённые в две косы или затянутые в конский хвост. Внешне мы были такие разные, но душевное и духовное родство было невероятно сильным. Мы так хорошо понимали и дополняли друг друга, что, казалось, ничто и никто на свете не должен и не сможет когда-то разлучить нас. Но время шло, мы незаметно выросли. Пришла пора, когда подруга вдруг стала поговаривать об учёбе в техникуме или училище после восьмого класса. Она училась «так себе», средне, без особого интереса, поэтому такой ход её мыслей был вполне логичен.
Наверное, родители ей это посоветовали, а она подхватила и начала фантазировать, как любила делать это всегда со мной, а со временем и без меня, при всяком удобном случае. Но дело-то было в том, что я заканчивала десятый класс в тот же самый год, когда Лидка восьмой. А мне уезжать учиться в Москву сам Бог велел. Я была «круглой отличницей», правда такое определение меньше всего подходило к моему облику. Так что ни у кого, кроме меня самой, не было сомнений, что уж я-то точно поступлю в МГУ, на любой факультет по своему выбору. А Лидка, конечно, не хотела оставаться в школе ещё на два года, она желала перемен в жизни, как все нормальные подростки. И она не хотела ходить в школу, где уже не было бы меня. И как выяснилось потом, она не могла больше жить в доме своего отчима. Но это всё позже.
А пока: последнее лето вместе, неизвестность и загадочность будущего с удовольствием замещалось прекрасным и реальным сейчас, теперь и сегодня. Мы наслаждались тёплыми днями, яркими впечатлениями и переживаниями, которые так характерны для подростков всех времён и народов. Это тонкий возраст, это прекрасное время. Время зарождения первых чувств и неповторимых переживаний. Самое сложное и самое замечательное время в жизни человека. Взрослая жизнь уже открыла тебе свои объятия, но ещё есть совсем немного времени, чтобы побыть ребёнком, остаться под крылом родителей, под защитой высших небесных сил. Ты как бы зависаешь вне времени и пространства и наслаждаешься жизнью, прислушиваешься к себе и каждый день открываешь что-то новое, иногда настораживающее, но чаще радостное и приятное. Это лето было нашим последним общим летом, и мы это знали. Потом только учёба, подготовка к выпускным экзаменам, моё поступление в университет, её надежда на поступление в техникум. Всё как-то не совсем ясно, нечётко, размыто, непонятно. Не хотелось думать о том времени, казалось, что если о нём не говорить и не думать, то оно не наступит. От этих разговоров сосало под ложечкой и у меня и у Лидки, становилось не по себе, портилось настроение. Поэтому мы решили наше последнее лето не испортить, отдохнуть, по настоящему насладиться обществом друг друга, запомнить это время, это место, эту часть нашей жизни навсегда. Мы как будто чувствовали, что уже никогда не будем так близки и счастливы как в то лето, последнее наше лето, такое же жаркое и солнечное, озорное и весёлое, как мы сами. Именно этим летом мы стали называть друг друга иначе, чем раньше, мы произнесли другие имена, и они стали нашими вторыми именами. Я назвала её Лика. Это было имя, в котором отражался и её божественный лик, и новый женственный облик, и такой загадочный, почти божественный образ. Лика была мягкой, податливой, она слушала меня и всегда подчинялась. Но за этой внешней податливостью скрывались невообразимо сильный дух и почти мужская сила характера. Как это сочеталось в ней, я тогда до конца не могла понять. Я выглядела лет на пять моложе Лики, длинноногая, какая-то тощая дылда, с едва заметными округлостями на теле. Сейчас была бы модель, тогда - девочка-подросток, мечта любого спортивного тренера, ищущего себе подопечную для занятий лёгкой атлетикой или прыжками в высоту. Но, увы, они сильно опоздали. Мою любовь к подвижным играм и спортивным снарядам постепенно вытеснялась любовью к слову. Я уже делала первую пробу пера. Это были уже не просто школьные сочинения, зарисовки или экспромты для друзей и стенгазеты. Это были стихи о любви, о юности, мечты и фантазии, воплощённые на бумаге. Это было творчество. Лика стала первым слушателем и читателем моих творений, лучшим ценителем, самым добрым критиком. Ей нравилось всё, что я читала, всё, что я написала, подозреваю, что я вся, целиком, ей просто нравилась. Она чувствовала моё магическое воздействие на свою юную душу, принимала его полностью и безоговорочно. Не буду кривить душой, я, конечно, ощущала некоторое превосходство в интеллектуальном, духовном развитии над своими одногодками. Я много читала, размышляла, анализировала, была иногда категорична в своих суждениях, иногда излишне саркастична, но достаточна умна.
А вот рядом с моей Ликой всегда оставалась самой преданной и любящей подругой, никогда не показывала своё превосходство, всегда терпеливо объясняла, учила её правильно мыслить, рассуждать. Лика впитывала всё как губка, она была хорошей ученицей. Её мир расширялся и обновлялся, обогащался новыми впечатлениями после новой прочитанной мною книги, или увиденным мною новым кино. Она умела слушать как никто другой. Она смотрела на меня внимательно, не отвлекалась, не перебивала, казалось, не дышала, чтобы не помешать ходу моих мыслей, моим словам, которые волшебным потоком вливались прямо ей в душу. Она слушала меня часами, не уставая. А когда уставала я от собственного красноречия, она тихонько переводила дух и переваривала полученную информацию. По глазам я видела, что она всё ещё в моей истории, в мире моих фантазий и грёз. Со временем они становились её фантазиями и переживаниями. Мне не было жаль расставаться с ними, я себе ещё придумаю много всего, много чего.
Она очень рано почувствовала магическое воздействие Слова на свою юную душу, интуитивно понимая его Божественную природу. Именно Слово было ей жизненно необходимо, как витамины для роста и развития ребёнка, как йод для беременной женщины, как чистый воздух и родниковая вода для горца. И, как оказалось, главным и определяющим был именно он,- неиссякаемый, божественный источник Слова... А не мои слова, как я тогда думала…
Итак, последние каникулы, последнее лето вместе! Что там впереди? Не хочется думать, а пока: пока в разгаре май, цветение скромной сирени и небесно-голубых ирисов в палисадниках возле свежевыбеленных к майским праздникам домов, и роскошь алых тюльпанов на просторах ковыльных степей, ещё не выжженных нещадным солнцем этих жарких широт. Мы просто рвались к этим свободным пространствам, наши юные тела требовали выхода накопившейся за зиму энергии. Уехать с подругой за тюльпанами, ещё и ещё раз полюбоваться этими дикими местами, насладиться простором, свободой, попытаться «забежать за горизонт», смеясь, упасть в мягкий, пока ещё цветущий ковёр разнотравья, вдыхать аромат чабреца и горькой полыни. Находить самые красивые тюльпаны и не сметь их сорвать, чтобы не разрушать эту хрупкую, возвышенную красоту великолепного холста, разрисованного природой и подаренного нам самой жизнью. В легоньких ситцевых платьицах, простоволосые и босые, мы неслись на встречу сильным порывам степного ветра, как молодые и быстроногие антилопы - сайгаки, которых можно было увидеть здесь же, пасущимися на необъятных цветущих просторах. Мы задирали подолы платьев и наполняли их ветром, смеясь и радуясь тому, как они хлопали на ветру, подобно парусам бригантины в океанских просторах. Радость переполняла наши юные сердца, а тела ощущали полёт, ликование молодости и стремление ко всему прекрасному и неизведанному.
Мы открывали впервые весь этот огромный мир и отдавались этому миру в полное владение: это мы пришли, мы готовы жить, мы хотим стать взрослыми, мы откроем все тайны мира и обязательно станем счастливыми! Жизнь неумолима и так быстротечна. Пришло время, и мы разъехались - каждая по своим жизненным маршрутам, ведомая только своей судьбой, предначертанной Небесами. Мы как-то сразу потерялись, долго не виделись, не переписывались и узнавали друг о друге только со слов каких-то общих знакомых. Но странное дело, мы не стали от этого чужими, искренне переживали друг за друга и радовались любым новостям, которые доходили до нас благодаря «сарафанному радио».
Лика всё успела в жизни сделать раньше и основательнее. Она рано созрела как личность, получила интересную профессию, вышла замуж, родила сына, занялась своим бизнесом.
А я ещё долго «искала себя» сначала в науке, потом в литературе, театре…
Я немного недоумевала, почему так получилось? Ведь я никогда не была инфантильной, ленивой, именно у меня был напористый и целеустремлённый характер, но в своей дальнейшей жизни я часто проявляла неуверенность, нерешительность, излишнюю осторожность.
Так в чём же секрет Лики? Я решила узнать всё сама. Я приехала почти инкогнито, остановилась у родственников, узнала, где можно её найти. Был тёплый нежный июньский вечер. Сумерки опускались на землю, не спеша, укрывая причудливыми тенями силуэты людей и деревьев, делая их совсем неузнаваемыми, незнакомыми. Я шла по аллее своего детства, по той же пылящей дороге, по длинной улице юности прямо по направлению к популярному месту отдыха местной молодёжи - уютному кафе с прекрасным названием «Лидия».
Музыка доносилась из динамиков, громко разговаривали слегка подвыпившие парни, девушки занимали самые удобные для обзора столики, туда-сюда сновали официантки с подносами. Пахло хорошим кофе и цветущим жасмином, вечер обещал быть нескучным. Я тихонько присела за последний столик в самом неосвещённом месте кафе и стала наблюдать. Я умела наблюдать за людьми, за процессом их общения, что-то понимала, что-то домысливала, рисовала в своём воображении героев моих будущих книг, погружалась в свои грёзы и фантазии. Часто я не замечала течение времени, иногда мне удавалось оставаться незамеченной очень долго, и тогда я уходила в свои размышления и внутренние монологи, не видя никого вокруг. Но не в этот раз! Затаив дыхание, опустив голову, стараясь не привлекать к себе внимания, я всматривалась из-под опущенных глаз, в пространство возле кафе, изучая его по периметру - от небольшой танцевальной площадки до зелёной изгороди.
Она появилась неожиданно за стойкой, рядом с микрофоном, окинула хозяйским взглядом свои владения, сдержанно приветствуя завсегдатаев кафе, напомнила, что курить и распивать крепкие напитки в её кафе не принято, здесь люди культурно отдыхают: слушают музыку, пьют кофе, кушают мороженое, иногда танцуют и даже читают стихи...
Внешне она почти не изменилась за эти годы. Но в её манере говорить, убеждать персонал, я вдруг увидела что-то очень знакомое и поняла - я увидела в ней себя! Много лет назад я вот также рассказывала и втолковывала Лике часами напролёт свои теории и философские изыски, инструктировала, учила отстаивать свою точку зрения, а она тихонько слушала, впитывала, поглощала. Она была замечательной ученицей, моя Лика!
А я, сама того не желая, забрала у неё мягкость и податливость, нерешительность и уязвимость, которая проявлялась во мне с годами всё отчётливее, иногда помогая, а иногда очень мешая мне в жизни. Ошеломлённая своим открытием, я сидела и уже, не прячась, откровенно любовалась подругой. Она давала последние напутствия и инструкции официантам. Я подумала, что она сейчас сядет в машину и уедет, немного заволновалась и слегка привстав, придвинула стул. И тогда она посмотрела прямо в мою сторону, замерла на секунду на месте, как будто приходя в себя, и, не спеша, направилась прямо к моему столику. Это было как в кино, когда замедляется скорость кадров.
Она шла спокойная, уверенная в себе, потряхивая своими медными волосами, и улыбка чуть трогала её прекрасное, утончённое лицо.
Я, вдруг, вспомнила ту маленькую Бозю, Бозеньку, которая плакала когда-то из-за своего прозвища, но не от обиды, как думали все мы, а потому, что её, рыжую, конопатую, такую некрасивую сравнивали с Девой Марией.
Да, она верила в Бога, читала Библию, жила по Заповедям...
Я очнулась, почувствовав на своей руке прохладу лёгкого прикосновения. Тоненькая серебряная цепочка скользнула по моему запястью, и я едва успела рассмотреть маленький образок Божьей Матери на шее Лики, когда она наклонилась и нежно поцеловала мою руку. Мы смотрели друг другу прямо в глаза, и все слова в этот момент были лишними. Мы обнялись и тихо заплакали…
ID:
270221
Рубрика: Проза
дата надходження: 14.07.2011 18:29:49
© дата внесення змiн: 15.07.2011 07:09:53
автор: miss Blues
Вкажіть причину вашої скарги
|
