Я женщину изящную знавал,
чей вздох был птичий нежен и крылат;
ах, каждый жест её был словно бал:
сколь теней жило в светлости палат!
О добродетелях её богам судить,
иль Донну, Спенсеру (я не с одним
из них ещё спою в пылу седин).
Она желала! трогая, меня
она учила оборотам, стойкам,
касаньям, кожей белою маня;
я ел с руки её, по крохам только;
она всё жала-- я же следом грёб
бедняк, трудясь для корысти её
(но всё ж косили славно мы вдвоём).
Влюблённый князь идёт в огонь и в грязь:
заслышав фальшь, она вздувала губы;
она играла в это, в таясь;
мои глаза-- к её коленям: "тубо!"
Она замрёт для отдыха порой,
а нос с бедром отринули покой
(круги в кругах-- таков её покрой).
Зерну пасть в ниву, сеяно-- пожать.
Я-- мученик не своего движенья.
На что свобода? Вечность постигать.
Клянусь, она-- мой камушек на шее.
Но вечность кто сочтёт по дням?
Её блужданья впрок моим костям...
(Волненье тела --время для меня).
перевод с английского Терджимана Кырымлы
I Knew a Woman
I knew a woman, lovely in her bones,
When small birds sighed, she would sigh back at them;
Ah, when she moved, she moved more ways than one:
The shapes a bright container can contain!
Of her choice virtues only gods should speak,
Or English poets who grew up on Greek
(I'd have them sing in chorus, cheek to cheek.)
How well her wishes went! She stroked my chin,
She taught me Turn, and Counter-turn, and stand;
She taught me Touch, that undulant white skin:
I nibbled meekly from her proffered hand;
She was the sickle; I, poor I, the rake,
Coming behind her for her pretty sake
(But what prodigious mowing did we make.)
Love likes a gander, and adores a goose:
Her full lips pursed, the errant note to seize;
She played it quick, she played it light and loose;
My eyes, they dazzled at her flowing knees;
Her several parts could keep a pure repose,
Or one hip quiver with a mobile nose
(She moved in circles, and those circles moved.)
Let seed be grass, and grass turn into hay:
I'm martyr to a motion not my own;
What's freedom for? To know eternity.
I swear she cast a shadow white as stone.
But who would count eternity in days?
These old bones live to learn her wanton ways:
(I measure time by how a body sways.)
Theodore Roethke
