Я помню.
Глаза, раскрашенные одиночеством в цвета кофе, солнца и запахи стронция. Молчаливое согласие в них, согласие с миром, что был давно прожит и похоронен в прошлом, как и согласие с самим собой. Пики тонких, игольно-серых льдин, сомкнувшихся вокруг темного зрачка непроходимо-плотным кольцом. Ощущение сердца в далекой их бездне; строптивого, неупокоенного, как мертвецы на средневековых погостах, ярого, растекающегося битвой по вязкой алой крови в тонких венах.
По этим глазам легко читались оттенки молчания. И злость, да. Тогда еще в них была злость, выросшая раньше времени, как дети из интерната. Она змеилась по узорчатым линиям, острилась в ресницах, отражалась в изгибе губ, который едва ли можно было назвать улыбкой. Скорее, отчаянием. Подобное бывает у загнанных в клетку зверей: знаешь, что уже не умрешь, а жить - нет никакой надежды. Надежду в клетку не спрячешь.
Я помню.
Стены комнаты были расписаны тушью, как фарфоровая маска в давно прошедшем сне. Порой, той же тушью были написаны строки по сгоревшей бумаге и пепельным в своей похожести душам. Окна были тронуты небесной синевой и горько-кофейными взглядами. Книги пахли временем и были обласканы холодными пальцами со всей нежностью неспокойного сердца. Одежды были черными, потому что твари не ходят в белом. Страх тоже был...прятался в паутине под потолком и на антресолях, где пылились старые рисунки, детские и потому немного добрые.
Я помню.
Были зеркала - мало, но честные. Отражавшие суть, а не внешность, как мы привыкли видеть порой. От отражений было больно на душе и терпко на губах, как от крови или горько сваренного (на полыни) кофе. Веяло пустотой и какой-то обреченностью быть. Свет на кончиках пальцев и в раскрытых ладонях казался просто насмешкой...быть может, потому, что в сердце было темно и глухо, как в питерских подворотнях и закрытых залах музея. Любопытство и страх. Они влекли к этому заброшенному сердцу, искажали реальность, провоцировали на веру в собственные, неумело раскрашенные, иллюзии, радужные осколки серого мира. Отраженного звали - богом, проклинали - дьяволом, забывали болезненно и не до конца, словно бы испив раз свет из ладоней, теперь захлебывались необходимостью этого неправильного, жестокого, инъекционного света. Необходимость шла откуда-то из сердца, из обнищавшей души или соскучившихся по ласке глаз. А пальцы скользили по губам и дрожащим грезам, касались, как лезвиями, вен чужих мыслей.
Отдавались добровольно, как смерти.
Забывались в объятьях, до хрипа в не-свободных от сигаретного дыма или горького запаха амбры, легких, забывали, как зеркала.
А я помню.
ID:
220629
Рубрика: Проза
дата надходження: 07.11.2010 10:02:20
© дата внесення змiн: 26.01.2013 19:13:35
автор: H&N
Вкажіть причину вашої скарги
|
