(Заключительная глава повести "Пересказанная история".)
Это произошло в конце ноября.
С чего можно начать, так с того, что эта осень была насыщена превращениями. Незнакомый город превращался в малознакомый город. Кроны деревьев превращались в очертания домов, а кое-где и в полоску неба. Незнакомое место работы превращалось в новое незнакомое место работы. Неузнаваемые лица незнакомых людей превращались в узнаваемые лица незнакомых людей. А в чьей-то личной жизни неопределённая определённость превращалась в определённую неопределенность.
Яркие осенние цвета не шли городу – этой нашей новой пристани. Эти цвета город размывали. В моей памяти улицы смешивались между собой, и оттого весь город никак не мог предстать передо мной в своём цельном виде. Зато ненастная осенняя погода очень соответствовала городу и как будто приводила его в порядок. Именно в такие дождливые серые дни, когда переходишь от улицы к улице, ощущаешь монолитность города, его структуру, и в такие моменты можно даже запечатлеть некий панорамный пейзаж у себя в воображении.
Не было снега. На протяжении всей осени. Женя говорил, что снег стоит ожидать во второй половине ноября. Также он говорил, что с метеорологической точки зрения такое позднее выпадение снега – это нормально. И что погода следует своим закономерностям. И что эти закономерности обладают динамикой. Женя любит говорить кратко… но… долго. (Мне всегда было интересно, как у него устроены мысли в голове – они тоже такие же краткие, или всё же они запутанные и витиеватые, а конечный результат даётся сложным процессом перекрещивания и фильтрации?)
Я не ведаю метеорологическими процессами и статистикой, я просто знала, что этому городу необходим был снег, чтобы избавиться от своей серой оболочки, чтобы получить белое лицо. В этом белом лице я надеялась увидеть, наконец, то, зачем я сюда приехала. И я бы предпочла сказать: зачем мы сюда приехали, но Женя не понимал меня и не придавал значения моим разговорам касательно этой темы нового места проживания. Для него переезд был связан с работой и больше ни с чем. Он не мог принять во внимание предположение, что такие вещи, как переезд, не проходят просто так, а влекут за собой последствия на эмоциональном и даже, если не побояться сказать, на ментальном уровне.
Этап наших отношений не складывался до определённого момента. И на это повлиял наш переезд. И мне, и Жене казалось, что мы делаем шаг навстречу друг другу. Но наши ожидания оказались иллюзией. И я видела, что Женя ни за что не хотел признавать это. Я же просто терялась, боялась, что не смогу помочь ему разобраться. Что-то в наших отношениях начинало ускользать от меня. Ускользало это посредством погружения в среду нового для нас города. Я видела причину именно в нём – в городе. Но это не было оправданием, я не искала для себя оправданий. Всё, что было сделано, было сделано правильно. Так я считала и старалась подбадривать себя.
Всё кардинально изменилось за короткий промежуток времени. Удар, который настиг нас, невозможно было ожидать, он был неотвратимым. Женя попал в реанимацию…
Реанимация. Слово, больно ударяющее в сознание. Когда я узнала о том, что случилось, когда первый приступ шока прошёл, я только и могла крутить у себя в голове это слово. Реанимация, реанимация. Было так, словно это слово пульсировало у меня в сознании. Или как будто моё сознание, даже скорее подсознание стремилось найти, обнаружить через это слово какой-то сигнал в неведомом для меня направлении и неведомым для меня образом.
Меня не пустили к Жене ни ночью того кошмарного дня, ни на утро, ни на следующий день. А я отчаянно считала, что должна пройти, пробраться к нему. Я не могла просто сидеть в стороне. Поэтому я не могла, не хотела ни с кем разговаривать. Там, в больнице, были Женины родители, несколько родственников, друзья, какие-то знакомые по работе. Они пытались успокоить меня. Да, пытались, хотя я и не помню ничего определённого из этого. Ни одного сколько-нибудь внятного разговора. Кажется, все сходились на том, что главное, а это такое понятие, которое очень уместно использовать при ничего хорошего не сулящих обстоятельствах… так вот главное в том, что самого худшего не случилось, и нужно теперь надеяться на лучшее. Надеяться, говорили они. Я не могла надеяться. Почему? Я не смогла бы объяснить тогда, не смогу и сейчас.
Мне нужно было разобраться, что произошло. Раз уж я не могу повлиять на то, что происходит. Так я решила. То, что я сделала, было необъяснимым ни для кого. Я отправилась на то место, где всё случилось… туда, где Женя был сбит машиной.
Итак, вечером в пятницу 23 ноября произошла авария. Что я знала тогда, это то, что столкнулись две легковые машины, одна из которых пыталась обогнать другую по встречной полосе, но не успела закончить обгон. Не успела закончить обгон, потому что какой-то грузовик возник словно из ниоткуда. Возник прямо на пути у первой машины. Эта первая машина попыталась затормозить и вернуться в свою полосу, но то ли это было сделано нерасчётливо, то ли отказали тормоза, да только первая машина турнула вторую своей передней правой частью в заднюю левую часть другой. Обе машины развернуло (то ли это уже водители неудачно попробовали вырулить?), и вторую отнесло прямо к тротуару. Прямо туда, где стоял Женя, собираясь переходить улицу. Женя, должно быть, отступил назад, избежав прямого удара от машины, но та всё же задела его по касательной своим левым передним углом. Женя не сумел удержать равновесия, возможно ещё и вдобавок споткнувшись или поскользнувшись. Он упал. Неудачно упал. Ударился головой прямо о бордюр. Это то, что я знала тогда обо всём происшествии. Дальше, я знала, приехала скорая, вернее, она даже просто проезжала мимо, то есть здесь очень повезло, что так скоро Женю смогли отвезти в реанимационное отделение. Он не успел потерять много крови. Всё, дальше я ничего не знала, ни о характере его травмы, ни о том, как его привезли, ни о том, в каком сознании он был при этом. Ничего больше…
Оказавшись около регистрационной и направляясь к выходу, я начала ощущать потемнение в глазах. Это происходило в виде неких тёмных вспышек, когда на несколько мгновений всё вокруг погружается в сумерки. Мне представилось, что я нахожусь в тёмной комнате, и мне необходимо найти в каком-то потаённом уголке некий важный предмет. Я вышла на улицу. Меня трясло. Каким-то транспортом я добралась до той самой улицы и того самого перехода. Я замерзала, казалось, что тот день был намного холоднее, чем предыдущий. Кругом – лишь поток машин и поток людей. На меня давило желание, чтобы просто сесть, упасть и ничего не видеть. Я взяла себя в руки. Я старалась увидеть то, чего здесь сейчас не было. Вот, Женя должен был идти по этой тротуарной дорожке, ближе к левому краю. А вот тут он должен был выйти на переход. Он был неспокоен, я увидела это. Он пребывал в раздумье. Но при этом он не был не в себе, он был внимателен к тому, что происходит вокруг. Подуло морозным ветром. Но это как-то очень странно на меня подействовало. В голове что-то словно прояснилось, и меня перестало трясти. Мне захотелось осмотреть всё как можно тщательней.
Утренний дождь, машины, люди, ветер, может что-то ещё, смели собой все следы произошедшего, так, как бы всё и случилось не здесь и не вчера. Я оглядела всё, что могла. Не менее семи раз перешла ту улицу туда и обратно. Ничего необычного. Всё банально и жестоко. И зачем я сюда пришла? Что я могу понять? Как это поможет Жене? Если б я могла, я бы разнесла в пыль весь бордюр, да и перекопала бы всю улицу поперёк, чтобы никакая машина бы по ней не ездила. Но это не помогло бы сейчас Жене. Мне надо уйти отсюда.
Что-то произошло раньше. До того, как… как столкнулись машины. Что-то случилось с Женей. Он уже чувствовал себя плохо… до того, как произошла авария. Он бы не попал в неё, он бы не поскользнулся, он бы не оказался в реанимации, если бы не… если бы не что? Только если бы не что? Я не врач, я не могу ничего предположить. Знать бы только хоть какие-нибудь симптомы. Как он шёл по этой улице? На что смотрел?.. Опять задул ветер. Опять стало очень зябко. И, того и гляди, пойдёт дождь. Или снег?.. Небо… словно серая вязкая масса, давящая на тебя всей своей фигурой. Так и липнет к глазам. Небо! Вот такое, серое. Вот источник напряжения!.. А здесь Женя должен был свернуть. Дальше идти нет смысла. Это случилось где-то здесь. О чём он думал тогда? О чём? Нужен какой-то образ. Город? Улица? Небо? Небо… Не могу на него смотреть сейчас. Но и не могу не видеть. Надо идти дальше. То есть как бы обратно. Как бы, ведь улица становится уже не той, что была несколько минут назад. Та – осталась лишь проекцией в твоей памяти… (Неужели я гонюсь за проекцией в чужой памяти?)
Мои ноги оледенели. Я едва их чувствую. С каждым шагом холод пробирается всё глубже и глубже в меня. Почему мне так важно было находиться тут теперь? Почему мне нужно было пытаться понять, что произошло вчера? Что произошло – то не исправить. И я уже просто не могу смотреть на это небо, оно словно повсюду. Я ищу какую-то связь с Женей. Но он сейчас там, где я не могу для него ничего сделать. Но могла бы… могла бы я сделать что-то раньше? Чтобы… чтобы Женя сейчас мог идти по этой улице рядом со мной… Я не могу не укорять себя. Я хочу быть нужной ему. Нужной сейчас.
Дальше тупик. Не знаю, почему я сюда свернула. Наверное, я иду машинально. Сколько времени прошло после того, как я вышла из больницы? Я не знаю, ведь я не смотрела тогда на часы. Должно быть, прошло полчаса или немного больше. Что же я искала?
«Что ты ищешь». Надпись на стене, граффити, слова написаны снизу вверх, сбоку от них прорисованы звёзды. На секунду я осталась наедине с пульсацией города… Впечатление, что ты можешь чувствовать, как все картины событийной жизни этого города выплывают из-за некой грани, а затем заходят за эту грань. А дальше выплывают новые, и это воспринимается как пульсация… Мне стало страшно, и… ещё холоднее. Но впечатления и чувства, пришедшие из каких-то тайных внутренних уголков, переполнили меня и дали прилив сил. Из всего, что я могла почувствовать, я сконцентрировалась на одной вещи. И я пошла обратно. В больницу. Я не спешила теперь. Я увидела (или почувствовала), что мне нужно оказаться рядом с Женей в заданный момент времени, и тогда картина может сложиться. Заданный момент времени не имел отношения к тому, что отмеряется часами. Это нечто, связанное с «пульсацией». Тогда для меня всё это было совершенно ясным и не требующим иного подтверждения.
Пошёл снег. Вернее сказать, шёл снег. Я не заметила, как он начался. Я обратила внимание на перемену цвета улицы. Значит, до этого какое-то время я совершено была погружена в свои мысли и чувства. А теперь нет. Не знаю, почему, но мне стало любопытно. Я даже остановилась, чтобы осмотреться. Опять же, всего лишь на одну секунду, но этого было достаточно, чтобы чувства снова переполнились новыми впечатлениями.
В конце концов, поднялся ветер (в который уже раз), снег перестал падать, а я дошла до дверей больницы. Все мои страхи ударили в меня с новой силой, едва я посмотрела туда, дальше, вглубь.
Дойти до нужно коридора оказалось сложной задачей. От страха я начала путаться. А боясь ошибиться дорогой, я спрашивала, как мне пройти, у случайно попадавшихся мне на пути работников персонала. Почему-то они не могли дать мне верных ориентиров, либо я не могла правильно понять их указания, и мне всё время приходилось корректировать свой курс. Долго промотавшись, но я добралась. Добралась, будучи уверенной, что ничего не понимаю в расположении чего-либо в этой больнице.
Я прошла за дверь, куда не должны были пускать никого посторонних. Почему мне удалось пройти в этот коридор, не знаю. Почему я направилась туда, тоже непонятно. (Как можно догадаться, я и не была уверена в том, куда попала.) В предреанимационный кабинет меня уже не пропустили. Однако я успела приоткрыть дверь и заглянуть туда. Дальше произошло следующее. Я увидела врача, уставшего и измождённого, который, тем не менее, явно к чему-то готовился. Готовился, при этом, очевидно, размышляя и перебирая разные варианты в голове. Я совсем не понимала, что он делает на столе с медицинской утварью, но мне было понятно, что он что-то выбирает. Дальше ко мне подскочил один из его ассистентов и начал резко, но тихим, приглушённым голосом, что-то мне выговаривать. В этот момент на меня обратил внимание и первый врач, он покосился на меня краем взгляда, но выражение его лица при этом нисколько не изменилось. Я подумала, что сейчас меня выставят и закроют передо мной дверь, но дальше случилось нечто, неожиданное для всех. Кто-то что-то сказал, достаточно громко (но я всё равно не поняла, кто и что). И врач, и его ассистент изменились в лице. Врач заспешил через весь кабинет к двери, ведущей, очевидно, в реанимационную. Ассистент испытующе поглядел на меня, указал мне жестом оставаться на месте, затем, убедившись, что я не собираюсь идти за ним, не спеша также отправился в реанимационный кабинет.
Я осталась стоять там, где была, в дверях. В голове совсем не было мыслей. Было нависшее ожидание. Я не пыталась тогда догадаться, что произошло. Сколько времени прошло в ожидании, я не знаю. Наконец, ко мне вышла медсестра и аккуратно вывела меня в общий зал ожидания. Что она говорила мне, я не помню. Тон её голоса был бодрый. Но ничего явного о состоянии Жени она не сообщила. А я была не в состоянии что-либо расспрашивать.
Дальше были ещё часы ожидания. Наверное, уже была ночь, когда к нам (родственникам и близким) вышли врачи, чтобы донести информацию. Было сказано много осторожных, но ободряющих слов. К этому моменту ко мне уже вернулась способность трезво соображать. Я поняла, что состояние Жени стабильное, угроза жизни миновала, и он идёт на поправку. Никаких опасностей уже нет.
Это уже потом, спустя несколько дней, я узнала некоторые подробности. Я узнала, что в тот день состояние Жени оценивалось как стабилизирующееся. Пока ближе к вечеру не началось внезапное ухудшение. Врачи начали срочно готовиться к реанимационным процедурам. Была опасность остановки сердца. В общем-то, она и случилась, остановка. Несмотря ни на какие действия врачей. Предпринятые меры должны были помочь, но не помогали. Всё грозило кончиться плохо. Пока… вдруг действительно состояние Жени не начало меняться. Так, словно все предпринятые реанимационные действия запоздало, но возымели эффект. Именно в это время главный врач выходил в предреанимационную… Говорили, что этот момент невозможно с чем-либо сравнить. Таким выдался тот памятный, а в какие-то моменты и беспамятный день.
Следующая интересная подробность, которую я узнала, была в том, что Женя некоторое время не мог поверить в то, сколько времени он пробыл в больнице. Когда он смог разговаривать, то он постоянно и настойчиво пытался узнать, как долго он действительно находится в этой больнице, сколько дней прошло с того времени, как он потерял сознание на улице. Ему казалось, что его специально не хотят беспокоить чем-то «лишним», хотят внушить то, что он находится больнице считанные дни (он-то был уверен, что на самом деле несколько недель, а то и месяцев). И не доверял он до тех пор, пока ему не показали регистрационные документы. А затем уже он смог поговорить с нами – с родными, близкими, друзьями, и все сомнения его развеялись. Однако я чувствовала, что-то здесь оставалось недосказанным.
Уже после того, как Женя выписался, ближе к середине декабря, я, пересказывая некоторые подробности того периода, которые узнала от врачей, осторожно упомянула о том вроде бы забавном моменте, когда Женя не верил врачам о времени его нахождения в больнице. При этом упоминании между нами как будто что-то появилось, вспыхнуло и пробежало. Тема эта оказалась совсем не безобидной. Женя категорически не стал говорить ничего по этому поводу, совершено не обращая внимания на мой испытующий взгляд.
То, что произошло дальше… трудно дать этому описание, да и совершенно непонятно, от чего отталкиваться. Наверно, единственное, с чего можно начать, это то, что Женя ненавязчиво, мимоходом, между делом стал расспрашивать о событиях прошедшей осени. При этом Женя шутил и говорил, что ему нужно привести в порядок память. Что ж, в этом и правда не было ничего такого сверхъестественного или подозрительного. И всё бы было ничего, но… эти воспоминания сотворили со мной невообразимое. То, чего я ещё никогда не испытывала. То, о возможности чего мне никто не сообщал. (Ну, невозможно было бы об этом сообщить в виде рационально поданной информации.)
Итак, как неизбежное следствие, я поняла всё то, что произошло с Женей. Поняла, потому что сама прошла через нечто подобное. Прошла, но забыла. А теперь (с подачи Жени) вспомнила. Причём такая странная ситуация никоим образом не связана с провалами в памяти. Нет, здесь дело в избирательности связующих её элементов. Оказывается, некоторые связи могут оставаться скрытыми, незадействованными и при этом память остаётся целостной с точки зрения «внешнего наблюдателя» (ну и, разумеется, с точки зрения собственного сознания тоже).
Итак, ещё раз, я поняла, почему у Жени возникло недопонимание относительно проведённого времени в больнице. Он действительно попал в больницу в сентябре, и я знаю это. То, что затем, когда он пришёл в себя, оказался конец ноября – это следствие определённого «перехода», который совершил Женя. Всё, то, что происходило с ним за то время, пока он находился в реанимационном отделении, находило отражение в тех событиях, которые он переживал в своём «переходе». Я знаю об этом, потому что сама также совершила подобный «переход». Совершила и забыла. А потом вспомнила. Именно то, что я вспомнила, позволило нам с Женей обо всём поговорить совершенно открыто и ничего не утаивая. Это был незабываемый и увлекательный процесс. Мы могли делиться мыслями друг с другом так, как будто это были наши общие мысли. Но я не знаю пока, как об этом можно рассказать, и не ставлю себе такой цели.
Теперь, вероятно, самое время указать цель, которая была поставлена при составлении этих заметок (или повести – кто-то решит, какое название уместней). Я рассказываю историю Жени, историю его «перехода» из одного повседневного мира в другой. Всё то, через что прошёл Женя, я пересказываю от его лица, так, как это бы он рассказал сам. В заключении, которое даётся сейчас, я рассказываю и поясняю, как это выглядело со стороны, чтобы дать связующее звено между этим переходом и повседневным миром.
Эта пересказанная история для её читателя подходит к концу. Для нас с Женей это уже является началом для чего-то нового, ещё неизведанного.
Остаётся лишь добавить, что если эта история будет кем-то записана и передана на чтение, то это точно не будет записано с моих, Жениных или чьих-то ещё слов. Эта история будет передана иным, бессловесным путём. Её рассказчику не останется ничего другого, как принять на себя авторство этой пересказанной истории.
Вот. Почти всё. Три, два, один…
Постскриптум:
Как-нибудь выберете для себя время, чтобы посмотреть на осеннее пасмурное небо. Знаете ли Вы, что самый волшебный цвет неба – это серый? Я не шучу. Его волшебство состоит в том, что на его место можно подставить абсолютно любой цвет. Вы понимаете, что это означает? Человек способен видеть будущее. Человек способен загадывать себе будущее. Вот, всё.
С дыханием осени,
Мария.
Следующие слова уже пишутся от имени человека, которому ничего не остаётся, как принять на себя авторство данной повести.
Необходимо дать два толкования к происхождению этой повести.
Первое. То, которого придерживается сам автор повести. Итак, повесть является историей, рассказанной Марией, которую, однако же, невозможно документально предоставить читателям, ибо она не является жительницей никакой из стран, представленных на политической карте мира. Тем не менее, история полностью рассказана Марией, и автор повести ничего от себя к ней не добавлял. И всё же, автор убеждён в том, что если эта история оказалась в итоге в его руках в конкретном месте и в конкретное время, то это неслучайно. И все совпадения (как и несовпадения) конкретных деталей в мире этой повести с миром, в котором проживает автор, тоже неслучайны. Таким образом, эта трактовка (и только она) обеспечивает целостность восприятия повести, но в то же время она не может быть объяснена с рациональных позиций.
Второе. То, которое должно быть принято при абсолютном неприятии первого толкования. Итак, повесть является библиографией событий, образы которых автор увидел в альбоме «Reanimation» музыкальной группы Linkin Park. Все главы повести имеют соответствие трекам в альбоме «Reanimation», в некоторых случаях пара треков в объединении представляют одну главу. Хронология повести полностью соответствует хронологии альбома. Все описанные в повести события имеют отражения в треках. Такая трактовка может быть объяснена с рациональных позиций всесторонне и всецело.
Итак, какую бы трактовку ни выбрал для себя читатель этой повести, в любом случае повесть эта окажется пересказанной историей, а её автор выступит в роли пересказчика. За сим автор раскланивается и объявляет, что:
«Пересказанная история» завершена.
ID:
809980
Рубрика: Проза
дата надходження: 14.10.2018 19:43:09
© дата внесення змiн: 14.10.2018 19:43:09
автор: untalented
Вкажіть причину вашої скарги
|
