Алло, отец, ну, как ты поживаешь?
К тебе всё тяжелее, с каждым годом, дозвониться.
Мне верить хочется, что ты там не скучаешь,
в иллюминатор смотришь и читаешь лица.
Алло, алло, отец, звоню тебе на небо.
Твой телефонный номер в Библии не сыщешь.
Крошу стихи и крошки письменного хлеба -
подбрасываю ввысь - ты ловишь мои мысли.
Я, кажется, устал, отец. Какая тяжесть
быть неудачником под шорох этих листьев.
Подует ветер - ты его отвяжешь,
гулять среди правобережных украинцев.
А помнишь речку? Как всё изменилось.
Теперь на нашем месте голенастый страус.
Скажу: из сына твоего не получилось
ни хрена. Прости меня, отец. Я извиняюсь,
за то, что кровь твоя кончается со мною -
всё меньше нежности для женщины, всё больше желчи.
Отец, ты словно в детстве машешь мне рукою,
а я стою на этом берегу - никчемный человечек.
Отец, отец - кричу тебе, но ты не слышишь.
Опять порвались провода с небесным царством.
Ложится солнышко на шиферные крыши,
уходит время, падает пространство.
Смотрю на верх, туда, куда нас закопают
всех. Осеняя лазурь - посмертная жилплощадь.
Вороны громко звякают ключами рая,
траву Европы жадно догрызает лошадь.
Эй, там, на облаке, Отец, какого чёрта
ты всё молчишь, молчишь - скажи хоть слово.
От всех стихов моих осталась только корка
и птицы режут воздух где-то над Босфором.
Отец, мне грустно. Что бы в этой жизни сделать
такого, что бы развязался узел сердца.
Прошла ещё одна бездарная неделя.
Ночь одинокая восточноевропейца.
