Иногда он поёт.
Его руки, смуглые и сильные, покрыты татуировкой, едва ли не такой же старой, как и он сам. Его глаза с неестественно большими радужками полны текучего янтаря. Он низкоросл и слегка сутул. Время песок и ветер тщательно высушили и отполировали его фигуру, но почему-то оставили здоровыми зубы. Он безволос.
Сейчас он сидит на скрещенных ногах и улыбается, глядя на восток. Ему кажется, что у самого горизонта, почти на пределе видимости, собираются дождевые облака и он радуется им как ребёнок. Солнце нещадно палит ему спину, но солнце – последнее, от чего он мог бы ждать поблажек в этом пустынном краю. Оторвав взгляд от горизонта он снова принимается за работу, не удостоив царственное светило ни единой лишней каплей пота. Он по-своему горд.
Его работа длится уже много ударов сердца. И с каждым выдохом она приближается своему естественному концу – его смерти. Но, пока он жив, работа идёт. Он делает игрушку. Он неприхотлив в материалах. Глина, дерево, камень – его сухим и горячим от полуденного солнца рукам всё равно из чего извлекать её простую и привычную форму. Он делает игрушку. И всякий раз бросает, остановившись на середине пути. Он по-своему мудр.
Он молчалив. Иногда, когда что-то неожиданно пойдёт не так или работа прервётся раньше, чем он рассчитывал, он резко набирает в грудь воздуха, словно собираясь сказать что-то. Иногда слову даже почти удаётся сорваться с его губ, но слова подвластны ему не больше и не меньше, чем собственная жизнь. Поэтому он молчалив.
Он вырезает на кусочке дерева линии – точь в точь узоры на его руке. Он проводит розовым языком по высохшим губам и едва заметно улыбается. Всё-таки будет дождь. Он улыбается чуть шире. Он смотрит прямо на солнце. Его белые зубы горят отраженным светом, в его янтарных глазах разгораются всё новые и новые искорки. Он бросает недоделанную куклу на горячий песок и отправляется на поиски очередного убежища на ночь.
Он идёт, слегка приплясывая, совершенно не замечая песни, льющейся из его иссохших уст. Иногда он не властен над своими словами так же, как и над собственной жизнью. Только его рукам подвластно всё. Его руки – мудрые и тёплые. Им не важен материал, будь то камень, окалина, кости или живая плоть. Они всегда готовы нащупать, согреть и извлечь Её из чего угодно. Но он всякий раз обрывает работу не дойдя одной четверти. И всякий раз неосмысленная песня льётся всё увереннее и громче. Он просто невообразимо стар.
Однажды, примерно на середине середине пути, что-то отвлечёт его. Он сдержится – он властен над своей жизнью. Но спустя много тысяч мгновенных бесконечностей нужное слово всё же пробьётся сквозь заслон его гнетущего молчания. И руки его – из глины, песка, воздуха или пучка травы – совершенно не значимо из чего, вылепят Ее. И тогда наконец его добровольное изгнание окончится – он отправится к морскому берегу, на поиски янтаря.
