Пусть на кону лежит столица – в музеях Города дворецкие в ливреях:
Вперед шальная императрица, и расступитесь поскорее ротозеи
Гламур доподлен в речитативе под романтически февральский холодок –
Бредем по парковой аллее от Параджанова в морозный вечерок.
Осколки солнечного ветра на зависть новых киевских клошар,
Увы, давно без сантиментов совок в ничтожестве забвению предал.
Пусть продавали Сергея люди, довлел над коими партийный красный клир,
Уходит время, и о них забудут, а Параджанов мир нам солнечный открыл.
Но если Золушки ещё вздыхают, мол, не хватает им карет на политес,
Жена ничуть не унывает. Она одна моя принцесса из принцесс.
Хоть на Крещатик синематограф давно забыли провести в грядущий век,
Но начертал на нем автограф седой усталый бесшабашный человек.
Мы с ним по-русски поговорили, хоть на армянском и украинском вполне
Поговорить с ним не позабыли, а он чудил на коллажах в вечерней мгле.
И витражей его душевных не пресекали взоры строгие старух,
И был билет к нему нетленным – прошла жена вся в восторге: «Дуй на двух!»
И я на том же кабриолете мечты роскошной пережившей времена.
Играл с маэстро в одном квинтете с эС Параджановым – зэка.
А тот писал, что зла не будет, когда скончался заключенный под совок,
Так вши и те блин, хоть и не люди, бежали с тела, недоеденного впрок.
И плыли рыбы в одном оркестре, где партитура в зону присланных мадонн,
Сливались с рыбами в инцесте – от Зэкрыбтреста в мире попранных икон.
Василь Васильевич в перчатках нам подавал, позвольте выдумать, манто
И мчал за нами на запятках в историй будущих цветное шапито.
Вперед моя императрица, коль скоро прочим подавай укромный мир –
Давай по Киеву промчимся, где Параджанов так отчаянно любил….
