- Было то седой, как вершины Сарматских гор, стариной. Во времена древние, как и склоны их, гораздо старше деревень и городов, что нашли приют в долинах тех гор, как сказывала моей бабке ее, а ей, кто знает, может и ее бабка, - сидя на низенькой, источенной едва ли не насквозь, шаткой скамье, почти шепотом вещала старуха, протягивая сухие, обтянутые тонкой бледной кожей и перепачканные мукой руки к сидящему на полу мальчишке, словно бы желая напугать его. Несмотря на число, давно уж перевалившее за тысячу, вечеров – и это учитывалась только «взрослая» жизнь пострела – когда, сидя у скромного очага, эта полуслепая, закутанная вне зависимости от погоды в свой латанный-перелатанный балахон, эта ветхая, потрепанная и утомившаяся гнездарка коротала вечер с самым младшим из всего выводка в семье внука, мальчуган, распахнув свои большие зеленые глаза, внимал ей, как и в первый раз.
- О чем бишь я? – лукаво улыбнувшись своим беззубым ртом, продолжала она свой рассказ, - в те времена объявился в краю нашем дракон, прилетел он ни с востока, ни с запада, ни с юга, ни с севера, а ежели, откуда и прилетел, так никто этого доподлинно не знал. Бесчинствовал он, али нет, да жить людям невмоготу стало, вот и кликнули рыцарей, богатырей разных. Кто в битве пал, костей не собрал, кто деру дал, как чудище увидал. Но нашелся один паренек, принц – не принц, силач – не силач, вот он хитростью дракона и взял, опоил его снадобьем, да во сне голову ему и отрубил. А дракон-то похитрее вышел, заместо одной головы – две отрастил, и тут уж даже самые храбрые опустили руки. Девиц требует дракон – девиц подадим, злата жаждет – принесем, вин заморских пожелает – добудем, авось, две головы кормить легче будет, чем четыре. А паренек-то тот и сгинул, герой, не герой он был? - а взамен одной беды две зараз добыл. Так и повелось в краях наших с тех самых пор: дракона прокорми, а там уж и сам живи, а то, что дань девицами берет, что ж, зато другим пожить дает. Вот и мотай на ус, малец, сказочке приспел конец.
Часто моргая, Януш, а именно так звали правнука рассказчицы, окончившей замешивать хлеб и отставившей теперь кадку в сторону, сидел все так же на полу, замерев и почти не дыша.
- А что же, бабця, и никто дракона не видал?… - хотел было снова справиться мальчуган, как осекся, поймав на себе строгий, гневный взор, устремленный из-под седых косматых бровей старухи, едва не выронившей куль с мукой, ставшей внезапно похожей больше на ведьму из сказок, чем на бабцю, мать его деда, которого, как говорили, тоже величали Янушем.
- Не приведи Господь, милок, - сжалившись над испуганным ребенком, уже более ласково обратилась к нему старуха, - не приведи Господь, на веку нашем свидеться с тем, о ком и поминать-то без надобности грешно! Вот вытянешься, ума наберешься и не будешь такими вопросами люд честной изводить, а пока сиди себе, малец, на полу да мешай в печи золу. А то гляди, скоро батюшка воротится, не успеешь и глазком моргнуть!
Мальчишка, босой, в нелепых штанах, из которых уже, эдак, четверть века назад вырос его отец, и которые держались на плотно скрученной бечевке, бросился тут же к огню, чтоб раскидать головешки по сторонам и, наконец, поставить испечь хлеб. Длинная его рубаха волочилась бы следом по полу, если б не была подшита и заправлена в эти самые, что ни на есть, всамделишные шаровары, а оно так и зимой теплее, и летом свежее. Януш и его бабця, которую, кстати, все звали Мартой, когда сама она имени своего уж давно не помнила, жили в большом, очень аккуратном и чистом, но бедном доме, стоявшем под холмом, вдали от остальных домов деревни. Здесь было тихо и житье-бытье семьи нарушалось лишь небольшим стадом, что на рассвете во главе со старым погонщиком лениво плелось на выпас, а с вечерней зарей – назад, да тетеревом, который токовал время от времени в густых зарослях неподалеку от дороги. В остальном, к ним, как и ко всем односельчанам, бывало, наведывалась лиса и сборщик из префектуры, но, быть может, чуточку чаще, но что поделать, где искать защиты, когда живешь вдали от всех? Вот домашние и думали, что так оно и положено.
Отец Януша, впрочем, как дед его, как и дед деда, были в деревне этой золотарями, да только не теми, что украшения выделывают. Работа, не ахти какая, но кто-то ж должен выгребные ямы чистить. А там, гляди, и в город вызовут, ежели кому надобность будет вывозить содержимое оных. Платили им мало и нехотя, считая, что за такую работенку и того довольно, а спрашивали с золотарей поболе, чем с прочих, думая, что те монету лопатой гребут, да в воз швыряют. И в церкви с них подаяний собирали чаще, хоть вся семья золотаря стояла всегда с самого края; и на ярмарке, стоило жене его объявиться там, цена на ткани да на сласти младшеньким вдруг начинала расти, как опара. Детишкам его в приходской школе жилось несладко, ладно, хоть все они рослые были и крепкие, но и им изредка на орехи доставалось, там, где одному не под силу было справиться с сыном золотаря, на выручку друзья-товарищи боевые приходили. Так они и жили, не в почете, но и не в богатстве, как и положено тому, кто с телегой да с клячей, с ведром да с лопатой ямы выгребные день напролет вычищает. Тут уж, хоть в платье разрядись, хоть в шелка и парчу оденься, хоть жемчугами, золотом обвешайся, хоть маслами заморскими облейся, хоть и усы закрути на иностранный манер, все одно к одному – стоять тебе на службе у выхода, чтоб лишний раз соседям на глаза не попадаться. Не то чтоб злые они были, соседи то бишь, а жизнь такая была, всякий за свой кусок хлеба дрожит, всякий шкуру на себя тянет, всякий готов локотком ближнего подпереть, чтоб тот не упал, конечно. Так и жили, говорю, – коли не обобрали сборщики податей, коли лиса курятник не проведала, то и праздник в доме, святок веселее. Ртов у золотаря много было, да почти все бабы: дочка, жинка, мамка, тетка, еще и бабка столетняя, мужики-то с работой такой хоть и не сладко жили, так хоть недолго! Сын дело отца продолжал, семью кормил, дом чинил, дрова запасал да делом своим занимался. Дочки его, уж если свезло мужа найти, уходили в деревню жить, а уж если нет – сидели до инея в косах старыми девами на хозяйстве: пряли, шили, веретено крутили, варили каши, пекли хлеба, в огородах возились, скотину кормили, ягоды- орехи в лесу собирали, заготавливали на зиму соленья, хозяина дожидались и за детворой присматривали. Зато уж жена у золотаря была сокровищем, кто ж замуж за него пойдет, как не трудолюбивая и покладистая, любящая девушка, чтоб души в нем не чаяла, чтоб против воли родительской пойти не боялась, чтоб делить с ним скудный стол и в радости была готова, и в беде. Сын ее – Януш, был мальчиком прилежным и любознательным, и, раз занесла его нелегкая в школу, то читать на радость отцу он уж точно научится, кто знает, куда нас судьба сведет! Отца он с пеленок слушался, бывало, еще совсем малюткой, лежал Януш в колыбели, плакал, а как золотарь домой возвращался, то замолкал тут же – во всяком случае, так ему говорили и мать с бабкой, и бабця Марта. Рос он быстро, сильным и ловким, настоящим красавцем, да только часто тумаков получал, потому что был простоват и очень уж любил задавать глупые вопросы, дома – родителям, в школе – учителям, в церкви – служкам, на улице – городовым и дружинникам; и полбеды, когда бы спрашивал он о чем попало, нет же, куда там, мальчика интересовал один только дракон.
«А зачем дракону вина?», «А что он делает с драгоценными каменьями?», «Большие ли у дракона крылья?», «Одинаковые ли обе его головы?»,
«Где он обитает?», «Куда отводят девиц, предназначенных дракону?»,
«Ест ли он их, и, если ест, живьем или зажарив?»,
«А почему ему выбирают лишь красивых девиц, когда можно было бы отправить некрасивых?» или такие, например:
«А вы видели дракона?», «А ваш папенька?», «А его папенька?», и так еще, еще и еще. Никто не любил таких глупых, назойливых, ненужных вопросов, в этом краю вообще не принято было говорить о таком предмете, как дракон, а уж, тем более, в подобной манере. Что, да почему, да зачем, да где, это были вопросы, не подходящие для беседы о нем. Когда и сколько, вот что интересовало и простой люд и высокопоставленных граждан тех краев, в городах ли, в деревнях, когда и сколько отдавать дракону было важно каждому мужчине, каждой женщине. Они создавали комитеты, специальные службы, управы, чтобы в срок и как надобно подготовить подношение; в каждом захолустье работала своя префектура, контролировавшая сбор и отправку необходимого количества даров; в школах еще несмышленышам прививали чувство долга перед обществом, подвластным дракону; в церквах проповедники называли его господство не иначе как благом, ведь, в противном случае, всех неминуемо ждала бы череда войн и куда более ужасных завоеваний и кабалы. Да что греха таить, появление столь величественного поработителя положило конец бесконечным набегам и нескончаемой агрессии ненасытных соседей, желающих отхватить то, что по праву – и это, конечно же, сомнению не подлежало – должно было принадлежать им. Теперь же все они старались держаться подальше от земель, которые отныне принадлежали одному дракону. Некоторые наиболее рьяные поборники воцарившегося мира приписывали эту заслугу и судьбе с ее чудесной прялкой, и даже самому Господу Богу, призревшему беды края и таким вот образом избавившему эти земли от распри и кровопролитья. Если так, то пути Его воистину неисповедимы. Как бы там ни было, годы в тех местах текли своим чередом: находилось место и суровым будням, и светлым праздникам, как всегда и везде бывает в жизни; все так же справляли свадьбы, рождали детей и хоронили своих покойников; все так же одна пора года сменяла другую; вырастали новые дома и приходили в упадок старые и ветхие.
Янушу шел шестой или седьмой год, он был все таким же докучливым непоседой, любознательным во всем, что касалось дракона и не очень прилежным во всем прочем. Все чаще односельчане, родители однокашников мальчишки, учителя, городовые и даже сам настоятель с возмущением обращались к его матери, жалуясь на ее чадо, а мать лишь просила их подождать – вот вырастет и поумнеет, обязательно поумнеет. Что еще могла сказать бедная женщина? А вечером Януша ожидал очередной суровый выговор, а иногда еще и порция березовой каши, стоило ему особенно раздосадовать своим поведением кого-то из соседей поважнее. Зима в тот год выдалась необычайно холодной, с метелями и вьюгами, работы не было, да и кому в такую погоду есть дело до выгребных ям? Золотарь ходил в лес, ставил силки на зайцев, но и те, видать, прятались по норам. Снаружи свирепствовали снежные бури, но в доме всегда было тепло и уютно, хотя и несколько голодно. Затянувшаяся суровая зима унесла с собой старую бабцю, которая отправилась теперь на небеса, где ее давно уж заждался прадед, зато лишь сошел снег, и пришла самая теплая и солнечная, которую только помнили старожилы, весна, Господь одарил Януша крохотной сестренкой с нежными золотистыми волосами. Наверное, так бывает всегда, и испокон веков за ужасно долгой морозной зимой приходит небывало яркая весна, за одной жизнью ступает следом иная, а за всякой главой поспешает следующая, и так до бесконечности.
ID:
493644
Рубрика: Проза
дата надходження: 19.04.2014 21:09:15
© дата внесення змiн: 19.07.2015 22:50:55
автор: soulowner
Вкажіть причину вашої скарги
|
