(продолжение)
РАУНД ПЕРВЫЙ. ОНА
– Итак, Эммануэль, «что день грядущий нам готовит?» Или, кто у нас в своей жизни такого наворотил, что самостоятельно справиться не может?
Наталья Викторовна Малик. Среднестатистическое имя. Сколько лет? Тридцать пять. У-у-у-у, опасный возраст! Женщина ещё свежа и хороша собой, если не запущена, конечно, и уже, мужикам на погибель, осознает свою силу и красоту. Так чё пришла тогда? Для кризиса среднего возраста, вроде, рановато. Муж гуляет? Или любовник бросил? И – «ах, доктор, у меня дэпрэссия!» Что сказала бы ты, дорогая? Знаю-знаю: Доброруднев, ты поверхностен, и поспешен в своих решениях. Спорнём, депрессия на почве неразделённых чувств? Молчишь? Ну, что ж, проверим, где он тут – «Серёгин ноготь». Это ведь твоя идея, Эммануэль, – корень проблемы называть «Серёгин ноготь». В память о давней истории и о том, что все сложные вещи имеют супер-простое объяснение.
– Андрей Николаевич, – из-за двери высунулся вздёрнутый в задорно-пацанячем изломе носик Лёли – аспирантки, секретарши, помощницы и ещё кучи всего, взваленного на её хрупкие девичьи плечики и умненькую не по годам головушку, – кофе дать?
– Доброе утречко, душа моя! – Улыбнулся отечески, – кофе дать! Есть там кто?
– Идёт!
– Как она?
– Красивая!
– Ага. Ну, тогда спроси, что будет пить, раз красивая. И не мурыжь в приёмной.
– Добро! – Это было любимое Лёлькино словцо, она кучу ненужной лексики им заменяла, чем несказанно радовала страсть как любившего побалагурить Доброруднева.
Та-да-а-ам! Вот оно – явление проблемы психотерапевту! Сколько лет, а он так и не научился не волноваться, адреналин прямо зашкаливает. Глубоко вдохнув, Доброруднев поднялся из-за стола.
Дамочка и впрямь красива, Лёлька не соврала. Красотой безусловной, яркой и броской. Соломенная копна кудрей, с нарочитой небрежностью забранных в свободный узел, смуглая не по сезону кожа, сочные, мастерским росчерком очерченные губы и голубые глаза за тенью ровно - волосочек к волосочку - накрашенных ресниц. Безукоризненно деловой наряд, безукоризненно ладная фигура. И вежливая маска на безукоризненном лице. Блеск и жуть!
– Доброе утро! Разрешите представиться: Доброруднев Андрей Николаевич. А Вы – Наталья Викторовна?
– Зовите меня по-европейски – Натали, – произнесла безукоризненная особа низким мелодичным голосом, и в проёме растянутых в приветливо-дежурную улыбку губ трогательно беспомощно блеснул слегка косоватый зубчик.
Ух! Доброруднев вдруг воочию представил график уровня тестостерона в своём организме. Всё внутри от блеска этого чудесного зубика встало по стойке смирно.
– Ну, ладно, Эмма, ладно! Не смейся. Признаю: не только внутри, но и снаружи. А помнишь, ты как-то сказала в приступе жалесной нежности к мужскому полу: «Максимум, что может в такие минуты мужчина, так это – отдавать отчёт в своей реакции. Ни справиться с ней, ни изменить её вам не дано. Бедняги!»
– Итак, Натали, – не выдал своей реакции, – давайте начнём с выпивки. Я буду кофе. А Вы не стесняйтесь, капризничайте. Если для откровенности нужно спиртное, мы найдём.
– Правда? – брови приподнялись ровно настолько, чтобы не образовались морщины на лбу, – а можно мартини?
Да, барышня явно не из скромниц! Доброруднев направился к бару, нашёл нужную посудину. Плеснул мартини и даже оливку булькнул. Эти манипуляции привели организм в порядок и настроили на деловой лад. Жестом пригласил клиентку в кресло в дальнем углу кабинета у небольшого столика, куда вездесущая и незаметная Лёлька уже поставила их кофе. Протянул выпивку и сел напротив:
– Говорите!
– Я не знаю, с чего начать…
– А Вы не задумывайтесь о том, с чего начинать, как продолжать. Расскажите так, как рассказывали бы старой подружке. Натяжек немного, подружка ведь и впрямь уже не молода, – Доброруднев комично-женским жестом поправил за ухо воображаемый локон.
Она рассмеялась и расслабилась.
– Мне сказали знакомые, что Вы, Андрей Николаевич, очень им помогли. У меня похожая ситуация, – развод. И я прошу Вас о помощи.
– В чём, по-вашему, она должна состоять? Вы хотите, чтобы я помог Вам пережить процесс развода?
– Нет, Андрей Николаевич! Я люблю своего мужа и не хочу развода. Я прошу Вас сделать так, чтобы его не было.
– Ты не зря с утречка куролесишь в моей голове, Эммануэль! Вот и явный привет от тебя: аккурат, та же ситуация, что свела нас когда-то вместе. Может, это шанс всё исправить? Может, судьба предлагает сделку? Типа: исправь все сейчас. Помоги этой красавице избежать развода, реабилитируйся в моих глазах за ту неудачу, и я верну тебе твою Эмму! Глупо было бы не рискнуть, а, Эмма? Мы немало уже спасли разваливающихся семей, так может пора перейти количеству в качество?
Поскольку Эмма внутри него молчала, Доброруднев решил пойти стандартным путём – выиграть время и присмотреться к этой безупречной Натали.
- Давайте тогда по порядку. Расскажите мне всё с самого начала. Например, как Вы познакомились со своим мужем.
– Он меня отбил.
– То есть?..
– Ну, как отбивают женщин у других мужчин. Он отбил меня у своего шефа.
– Рискованный поступок.
– Руслан вообще человек риска.
– Любит крутые горки?
– Не знаю. Я об этом не задумывалась, – аллегории она, похоже, не поняла, – просто мой муж из тех, про кого говорят «крутой». Не в смысле бывших братков, или бандитов всяких. Характер у него крутой. Но меня это никогда не касалось.
Она задумалась. Доброруднев, не перебивая, исподтишка наблюдал. Вот расслабилось немного лицо и на безупречном фоне, как на загрунтованном холсте, появились первые краски. Слегка наморщился гладкий лоб, и между глаз проступила продольная морщинка.
– То есть, с Вами он другой?
– Да. Был. У нас – замечательная семья!
Доброруднев сразу же уловил характерную нотку: он всегда слышал, когда пациент доказывает что-то ему, врачу, а когда – самому себе, пытаясь убедить в том, чего на самом деле нет.
– По количеству таких моментов совсем не сложно вычислить процент лжи, а Эмма? Вот у тебя такой процент был, пожалуй, самым низким. Иллюзии – не твоя стихия.
– Замечательная? – Самый простой способ подталкивать разговор – это повторять ключевые слова с вопросительной интонацией. Ничего лучше ещё не придумали, главное – тщательно дозировать нотки сомнения в голосе.
– Да, именно, – замечательная! – Рыбка-Натали наживку проглотила, – мы никогда не ссорились. С моим мужем просто невозможно поссориться.
– Ух ты! Это ж почему?
– Ну, невозможно и всё. Он не кричит, не психует, не ругается. Даже голос не повышает.
– А что же он делает, когда злится? Или он не злится никогда? – Здесь сомнения в голосе слегка приправились иронией, – легонько, без фанатизма.
– Нет, ну, злится, конечно. Но он тогда говорит ещё тише. И ты понимаешь, что лучше не продолжать. Но это бывает очень редко. Чаще всего он просто молчит.
– И часто он молчит? – Это искреннее, сочувствующе.
– Нет. Я же говорю, у нас замечательная семья. Руслан очень заботится о нас с сыном. Нашему мальчику шестнадцать. Представляете, муж всё делает, что нужно в школе. Я на родительские собрания хожу, только если праздник какой устраивается. А так – Руслан всё сам. Мы шестнадцать лет вместе, а муж мне до сих пор кофе по утрам готовит. Он рано встаёт, говорит, утреннее время самое продуктивное. Ну, что ещё? Наши друзья нам завидуют. Они-то уже почти все по нескольку раз женились-разводились. Мы у них как эталон счастливого брака. У нас всё есть – достаток, квартира, дом, у мужа хорошая работа, машины там, домработница.
– Да-а-а… Заметь, Эмма, как изменились за десять лет атрибуты счастливого брака. Для тебя важно было… как это ты там шутила? – «Главное, Хведя, шоб тибе панимали, шоб ты сам сибе панимал!» И дети. А сейчас есть машины, квартира, дом и даже домработница. А вот сын в этот прейскурант как-то не вписался. Даже имени не назвала.
– Да, по нынешним временам, вы – вполне успешная пара, – слегка подогрел остывающие страсти Доброруднев.
– Ну, а я о чём! Совершенно не понимаю, почему муж, который носит тебя на руках, ничего не жалеет, покупает дорогую одежду, машину, готовит всякие вкусности по праздникам и по выходным возит на экскурсии и пикники, приходит и говорит «разводимся». Я не могу этого понять!
– Ну, что я Вам скажу, милая Натали, – Доброруднев постарался, чтобы его голос прозвучал максимально по-отечески, – я и сам пока не понимаю. Поэтому, налью Вам ещё мартини, и давайте вернёмся к началу. Расскажите мне, всё-таки, как вы познакомились. Вы сказали, он Вас отбил?..
– Да, – она успокоилась и пригубила спиртное движением, не оставляющем сомнений в ежедневном повторении, – он отбил меня у своего тогдашнего начальника. Я была тогда… Я тогда была невестой его начальника.
– Ха! Ещё одна женская штучка, подсказанная тобой, Эммануэль! Длина паузы между «мой» и «муж» позволяет вычислить не только наличие законной жены у так называемого «мужа», но и градус взаимоотношений. И перспективы перехода «мужа» гипотетического в мужья с пропиской в паспорте рукой фальшиво-монументальной труженицы Загса. Судя по паузе в данном контексте, шансы Натали были невелики.
– Вы собирались пожениться? – Главное, чтобы «не верю» по Станиславскому не прозвучало слишком явственно.
– Да, мы очень хотели, но были некоторые обстоятельства. Вы понимаете?
– Как не понять! Типовой сценарий таких историй мы с тобой, Эмма, написали лет сто назад. Ой, извини, дорогая! Не сто – десять. Он не уступает в оригинальности американским боевикам. Там, разозлённый похищением любимой, главный герой прибывает на заброшенный завод. («Штаты – страна с самым большим количеством заброшенных дымящихся заводов на метр киноплёнки», – так ты, кажется, тогда сказала) Его там ловят, долго бьют, он стойко терпит и не отвечает злом на зло. И только когда главгад обижает его девушку, тот рвёт все цепи и убивает злодея. Но не насмерть. Достреливает, как правило, девушка, чтобы доказать жизнеспособность идей феминизма, пардон, – равноправия. Они целуются. Душещипательная музыка. Финальные титры.
А здесь – в этом типовом сценарии – отхвативший кусочек от пирога финансового благополучия, слегка припыленный Ромео встречает юную, ни в чём, кроме охоты на состоятельного мужика, не искушённую Джульетту. Охи, вздохи, цветы, ухаживания… три дня. Далее – фейерверк большой и чистой любви. В постели. Пылкие обещания. Не менее пылкие напоминания и слёзы. После три тысячи сто тридцать первого напоминания вскрывается некое препятствие – наличие законной жены. Старой, страшной, как смертный грех, но – вот ведь трагедия – неизлечимо больной, которую благородный Ромео никак не может бросить, в силу исключительных душевных качеств. Если слегка обескураженная открывшимися обстоятельствами Джульетта не уйдет сразу (что стоило бы, кстати, сделать в данной ситуации), то продолжительность игры в «потерпи ещё немного, любимая» будет прямо пропорциональна степени наивности вышеназванной любимой. Вот такое кино. Но мы это с пациенткой обсуждать не станем, верно, Эмма?
– Я понимаю, – кивнул, – обстоятельства бывают разные.
– Ну вот. Мой, – опять эта пауза, – жених был старше меня. Очень любил. Ни в чём не отказывал. А Руслан… Он тогда только переехал в столицу из Харькова. Его перевели владельцы фирмы замом к моему… Можно я имя не буду называть? Сейчас это очень известный человек. Он, кстати, так и не развёлся, – Натали не заметила, как рассекретила причину, по которой жених не стал мужем.
– А Руслан? – Экс-жених был Доброрудневу уже не интересен.
– Он потом говорил, что это была любовь с первого взгляда.
– А Вы? – Тупеешь всё-таки в присутствии красивой женщины: «а он?», «а Вы?»…
– Нет, я так сказать не могу. Мы познакомились на праздновании десятилетнего юбилея фирмы. Руслана нам представили как зама и возможного преемника. Сначала он мне даже не понравился. Показался каким-то грубым и… простоватым что ли. На нём эта рубашка с бабочкой так странно смотрелась. А потом, уже ближе к концу вечера, я случайно на него натолкнулась и облила шампанским. Такая, знаете, классическая сцена. Стала извиняться, а он сказал, что всё простит ослепительной красавице. И так посмотрел… Ну, с этого и началось. Цветы, пирожные мои любимые, игрушки всякие забавные. Разные мелочи приятные. Он как-то умудрялся оказываться в нужное время рядом. То руку подаст, то подвезёт. И, что самое удивительное, совсем не приставал, не наглел. Будто бы ждал моего решения. А тут наш шеф ушёл на совсем другую работу. Я по понятным причинам стала тоже собираться. Но Руслан сказал, что не отпустит. Я, естественно, была ему благодарна. Вот в тот самый первый раз у нас и получился сын. Но, как только мы узнали, сразу же поженились. Он был таким заботливым. Как бы на работе не уставал, каждый вечер гулял со мной, говорил, что ребёнку нужен свежий воздух. Он косметолога во время беременности и солярий мне запретил, - для малыша вредно. Я после родов ребёнка кормить не могла, так Боречка был всё время на муже. Он носился с ним, пеленал, зарядку делал, даже массаж для грудничков освоил. От рождения учил Боречку плавать. Представляете? Меня, чтобы не нервничала и ребёнка своим страхом не заражала, к ванной не подпускал.
Воспоминания – странная штука. И для психотерапевта – очень полезная. Бывает, пациент с пеной у рта доказывает, что всё забыл и простил давнего обидчика. Но, стоит заставить его вспоминать, давние события переживаются так свежо, что – ясен пень – никто никому ничего не забыл и не простил. Всё, что больно или, наоборот, дорого сердцу, проживается как реальность без срока давности. Вот и Натали сейчас переживала свои воспоминания. Даже лицо изменилось – ожило и помолодело. И прописались на нём густыми мазками умиление, сожаление и растерянность. Барышня явственно хотела сохранить свой брак. Сын, муж, дом – важные для неё вещи. И зависть друзей тут ни при чём.
Доброруднев решил попробовать ей помочь. Была – не – была, может, удастся спасти.
– Значит так, Натали, – он поддал авторитету в голос, – я, пожалуй, попытаюсь Вам помочь. Условия мои не сложны: полное доверие, максимальная откровенность. И дайте мне слово, что будете слушаться.
Она усилием воли загнала внутрь глаза навернувшуюся было слезу и благодарно кивнула.
– Ну, вот и чудесно! Финансовую сторону вопроса Вы решите с Лесей Иннокентиевной, – право, не называть же помощницу «Лёля», когда речь идёт о деньгах, и немалых, – а у меня к Вам первая просьба. Я могу встретиться с Вашим мужем?
На случай отказа и упирательства у Доброруднева имелся с десяток домашних заготовок, как добиться согласия. Но в данном случае они не понадобились. Натали согласилась, и они распрощались.
Глядя вслед этой яркой и по-своему, несмотря на антураж, несчастной женщине, он поймал себя на мысли, что уже ждёт следующей встречи. Чем-то она его зацепила. Интересно, что из себя представляет её муж?
Доброруднев, задумавшись, на автопилоте налил водки, так же автоматически, не выходя из потока мыслей, вкинул её в горло ловким, годами отшлифованным до циркового блеска движением. Пошла-а-а-а. Вот ради этих пяти минут блаженной отключки от мира проблем и конфликтов – внешних и внутренних – всё и затевалось. И он не мог променять эти блаженные минуты ни на что. Даже на любимую женщину не смог. Хоть оставшееся от этих минут время проклинал себя страшными проклятиями. Всё самое хорошее, что было в его судьбе, он терял из-за этих минут. Жена, друзья, дочь, внучка, которую ему не доверяли. Эмма… Он понимал, что однажды потеряет и профессию. Но отказать себе в этих моментах не мог. И о будущем старался не думать, поэтому наливал всё чаще. В последнее время вместе с мыслями водка отключала его цинизм и скепсис, и он мог насладиться редкими, совершенно детскими минутами мечтаний, не омрачёнными мутью, именуемою почему-то «жизненный опыт». Сейчас, опьяневший на привычные десять минут, Доброруднев мечтал о Натали. Он представлял её рядом такую красивую, совершенную с этими длинными сильными ногами, с соломенной копной кудрей над горящими голубыми глазищами. Они идут по Крещатику, и десять из десяти мужиков завистливо смотрят им в след. Каждый хочет хоть на миг оказаться на его – Доброруднева – месте. Такая женщина может стать наркотиком похлеще водки. Ею легко отравиться на всю жизнь. И бросить невозможно. Но кто-то же бросает?! Доброруднев поймал себя на страстном желании увидеть её мужа, пожалуй, даже более сильном, чем видеть саму Натали. Время прошло, просыпалось профессиональное любопытство.
– Ну, что, Андрей Николаич? Каково будет Ваше веское слово? Врёт? – Вездесущая Лёлька, как всегда выждав положенное на выпивку время, просочилась в кабинет. Иногда под градусом Доброруднев представлял, как она нетерпеливо постукивает каблучками с той стороны двери, и сам себе смеялся. То, что для него было привычным делом, хоть и приносящим теперь непривычно приличный доход, для Лёльки – его неугомонной и вездесущей аспирантки и помощницы – жизнь, судьба, предназначение и ещё куча всякой сентиментальной чепухи. Это смешило, но девочка обладала ценнейшими на его взгляд качествами – горячим интересом и желанием работать, послушанием и обучаемостью. За это, да ещё за умение всегда и во всем поддерживать наивысший уровень порядка Доброруднев любил её вполне отеческой любовью, называл в порыве нежности «доця» и как всякий хороший учитель охотно делился нажитым.
– Лёлька-дружочек милый! – Улыбнулся её сомнению в человеческой повседневной нечестности, – это ж ещё доктор Хаус всем объяснил: все пациенты врут своему врачу. Наша с тобой задача состоит в том, чтобы отделить, тэскать, зерно от плевел.
– Ого, куда Вы, профессор, замахнулись! – По-мальчишески присвистнула Лёлька.
– Не-не, никуда я не замахивался! Не надо обобщать! Мы с тобой рассуждаем о частностях наших нелёгких психо-будней. И не свисти, денег не будет!
– Значит, врёт, – примирительно констатировала помощница.
– Скажем так, демонстрирует парадную часть лица. Все мы, доця, как двуликие Янусы. Есть фейс парадный, для выхода в свет, а есть – повседневный – не накрашенный и не припомаженный. Отставить смех, не надо представлять меня в помаде! Жаль, что я не профессиональный фотограф. А то сделал бы серию снимков-двойников. Представь: вот политик на трибуне – костюмчик от Воронина, галстук, укладка, манеры. А вот он газон стрижёт. Треники, растянутая футболка, кеды стоптанные. У нас же никто не выбрасывает старую одежду и обувь, оставляют в саду или на огороде работать. У моей тёщи всегда залежи были такого старья. Пальцем притронуться не разрешала – а картошку в чём копать? У королевы Виктории нету столько костюмов на выход, сколько у моей тёщи было на картошку.
– Или кино-дива, – смеясь, подхватила идею Лёлька (она обожала эти игралки-в-представлялки), – где-нибудь в Каннах на красной дорожке – и ранним утром после вечеринки. «С бала Золушка пришла – платье бальное сняла».
– Вот-вот. Правильно улавливаешь. Только я ещё бы усугубил.
– То есть?
– Я бы ставил моделей в психологически трудные ситуации. Вот гнев политика «праведный» на публику, а вот – настоящий, всамделишный. А для этого, Лёлёк, нам нужно что?.. – Резко перешёл к делу, – Правильно! Уметь заставить пациента показать нам своё истинное лицо. Без всех этих заученных поз и фраз. Хотя…
– Что? – Вопросительно сверкнула глазками-пуговками заинтригованная Лёлька.
– На сегодняшние позы, скажу как на духу, я бы ещё пару-тройку сеансов посмотрел.
Лёлькин хохот был ответом на его мечтательную реплику:
– И я Вас не осуждаю, профессор! Я думала, такую красоту невозможно создать подручными средствами. Только фото-шопом.
– Господь-Бог, милочка, это тебе не фото-шоп. Он и не такое создаёт. Хоть я в Него и не верю.
– То есть, это враньё, профессор, – Лёлька сделала ударение на «это», – Вас не отталкивает?
– Нет, Лёлик, не отталкивает, – ответил задумчиво, – нет в нём ничего отталкивающего. Шикарная женщина привыкла жить в неге и комфорте. Любящий муж, который всем обеспечивает, да ещё и успевает пестовать и лелеять по-всякому. Сын-подросток, похоже, не особо обременительный. Всё, как гриться, в шоколаде. И вдруг – развод. Тут растеряешься! Она, похоже, и сама не понимает, что произошло. Да и я, честно говоря, не понял.
- Первое, что на ум приходит, шеф, – адюльтер.
– Не скажи, дорогая! От такой женщины мужик гулять не станет.
– А может, он сомневается в своих мужских силах?
– Ты на импотенцию намекаешь, что ли? Не-е-ет, в таком случае женщина была бы готова, даже если бы мужчина проявил инициативу расстаться.
– А может, у него проблемы на работе. Ну, типа, что-то грозит его семье, и он не хочет их подставлять?
– Ой, вот только не нужно этих рыцарско-спецназовских романов! Нет, дорогая. Боюсь, здесь дело лежит в плоскости чувств.
– Ненависть?
– Хуже!
– ???
– Любовь…
– Итак, Эмма, что мы имеем в сухом остатке? А ничего! Ни-че-го! «О чём, товарищи, этот фильм? – Помнишь эту пародию на Эльдара Рязанова с его «Кинопанорамой»? – Да ни о чём!» Кроме как «женщина красива» а «мужик крут» мы ничего сказать не можем. «Мама мыла раму» какая-то получается. Ничего не ясно, ничего не видно и отовсюду сочится шоколад. Бе! И что это значит? А значит это, дорогая моя Эммануэль, что барышня – красавица эта наша – врала всё. От первого до последнего слова. И мы враньё это даже анализировать не будем, иначе заведёт оно нас неведь куда. Может, там хорошо, может там чай растёт, но нам туда не надо. А что нам надо – что нам нужно? А нужен нам муж. Крутой этот Руслан Малик нам нужен. Как думаешь, какой он? Ты задумывалась когда-нибудь, Эмма, что значит «крутой»? Что это? Тачки – шмотки – секретутки? Или это характер такой специфический? Не знаешь? Вот и я – не очень. Поэтому наперед представлять не советую как специалист. Лучше приму-ка ещё стопочку. Уж прости.
(Продолжение следует)
ID:
459167
Рубрика: Проза
дата надходження: 07.11.2013 22:38:04
© дата внесення змiн: 17.11.2013 13:05:50
автор: alla.megel
Вкажіть причину вашої скарги
|
(и всё же одно "злитЬся" осталось... 
) 
Это называется "руки за мыслью не поспевали" 
