Однажды ей приснился шутовской
колпак над иероглифом морщинок.
*
Её не в саван, а в стеклярус вшили.
Она мутнела бусиной фальшивой –
фисташковой.
Её растаскивали
на капельки, а попросту – на кой…
Она спала,
кричала,
веско,
грамотно
выслушивая, принимала внутрь,
как анальгин, застойную луну
вприкуску с воздухом,
на грамма два
едва ль умнея…
бежала в Нею
овсянкой. Ею
обременяли брешь, как сырость бренный мир
обременяет, – ей казалось так.
Позвякивал бубенчиком колпак.
Блуждающими светлячками – не людьми –
изнашивались чувства, как шелка,
от одного рывка.
Она надеялась, качаясь без конца
на хрупком подоконнике без веры
в заведомо дождливую венеру,
в избыточность любимого лица.
*
Зачем ей бог замыленной верёвкой
спаси… сомнительных бессмертий вопреки?
А клятва имени – удавка ли, уловка ли
стянуть её мизинцы и виски
в порыве хмуриться…
А клоун созерцал
под тыквой месяца затейливый хеллоуин
зловеще-кукольных перипетий на склоне
холмистых сумерек. Она ждала отца
(в который? – в сотый раз захлёбываясь дымом)…
и в келью пряталась необходимо,
где по углам хранила песни –
одну о море на слоёных скалах,
и о руке, подхватывать готовой
за локоток, скользящий в невесомость,
другую – всю из разнопёрых если
от шерстяных носков и до скандала,
из василькового настоя,
уюта, хохота и шторма…
*
Когда вселенная подделкой расписной
не складывалась в чёрно-белый рубик,
и вавилонами заветный свет изрублен
был,
она жила забывчивостью вглубь
себя, как аутист среди прозрачных нот,
как призраки и присказки холодных губ
вдоль запотевших линз.
Она считала лис,
за красной нитью пятясь в зазеркалье.
В ладошке сумасшедшинка скакала
клубочком. И нетаковость храня,
бунтарка сквозь грозу, как в отражение,
шагала рысью вымокшей, огня
стыдясь просить, а вымол(в)ить не в силах,
пока упорство не гасила
бла-женственно
в умалишённость.
*
Как фрукт сушёный
терялось солнце в кармане нёба.
Она стегала, как одеяло,
навылет раны под виноватость.
Всё мало!
Ей навязали канатным стёбом
витиеватость…
Она сходила, как с мизансцены,
с рассудка в осень – в неё бросали
сухие ветки. Двойную цену
она платила на свалке
истлевших углей. Но сны в награду
побегом в август, где за запястья
так зацелуют, что должно сразу
принять за счастье
паралалию…
