(нашим ушедшим бабушкам посвящаю)
- Ты вишнячок мой пробовала? - спрашивает бабушка Марина, топая непослушными уже ногами к старинному буфету.
- Да, я ж не пью, баб-Марина.
- А ты не пей, ты понюхай, - по кухне повеял запах домашней наливки - запах моего детства, вишневого сада на берегу маленькой чистенькой речушки Раставицы, усадьбы моей прабабушки Екатерины, ее теплых старушечьих ладоней. Эти маленькие, сухонькие ладони были моей первой детской исповедальней. Именно им я рассказывала о своих бедах и шалостях. За обедом прабабушка наливала нам понемногу вишневой наливки - "для аппетита". Мама ужасно сердилась, но алкоголиком никто из нас не стал.
- Что, пахнет? - вырывает меня из детства голос бабушки Марины, - хороший вишнячок, антикризисный.
- Какай? - аж подпрыгиваю я, так комично звучит это слово у почти девяностолетней благообразной седенькой старушки в неожиданно стильных очечках.
- Антикризисный! Чего испугалась? Ты думаешь, если я такая старая, то уже из ума выжила, думаешь, ничего в жизни не понимаю и не знаю? Вон телевизор большой стоит, видишь? Зять почти новый отдал. Себе купил крутой, плазмовый, - слышала о таких? Сам - зять мой, старый уже, на пенсии, а все туда же, за молодыми гоняться. Так вот я и смотрю то новости, то "Свободу слова" и другие передачи политические.
- А зачем же Вы про политику смотрите? Может, лучше бы сериалы какие-нибудь?
- Да, на кой мне эти сериалы! Я только в нервы от них впадаю, - она так и говорит - "впадаю в нервы", - ну, кто им сюжеты придумывает? Разве такое нужно снимать? А как у них там, в сериалах, красавицу назначают!
- Назначают? - спрашиваю недоуменно.
- Назначают, - а что же? Приходит - кто у них там главный? - и говорит актрисе: "Ты будешь у нас красавица". А красивая она там или нет - никого не волнует. Тоже мне, - сериалы. Лучше бы про мою жизнь сняли - вот это был бы сериал! И война, и голод, и любовь. И красавицей меня не надо было бы назначать, я ею уродилась, - бабушка Марина поджимает губы и старательно поправляет платочек на голове. Я верю ей, она и сейчас - красавица.
- А политика Вас не раздражает?
- Не-е-е, в политике я разбираюсь. Я тебе скажу, - в голосе старушки появляются интимные нотки, - политика - это такая вещь, что сильно гневаться, злиться или радоваться вообще нельзя.
- И радоваться нельзя?
- Нельзя! Вот смотри, как радовались мы все после нашего Майдана. В радости нам казалось, что просто завтра должна наступить новая жизнь - сытая и богатая. А как выяснилось, что эту жизнь еще построить надо, скисли, рассердились и Ющенка, бедного, одного сделали во всем виноватым. И гневаться в политике нельзя. Я вот, бывало, как с дедом своим, покойным, ругалась, то такого ему в гневе наговорю, такого накричу... Потом остыну и думаю: "От дурында, ну и зачем было такие глупости говорить?" А все - гнев. Когда человек спокоен, он все по-другому видит, чем когда зол или разгневан. А политика, ты ж понимаешь, - вещь серьезная, тут в раздражении или гневе можно такого натворить - и стране беда, и самому стыдно. Все ж по телевизору покажут! Вон, депутаты подрались. А как потом своим домашним в глаза смотреть, у политиков же этих, поди, не только дети, внуки уже есть? Что, разве люди будут разбираться, кто из этих "бойцов" прав, кто виноват? Просто пальцем вот так вот покрутят, - бабушка крутит у виска указательным пальцем, - Тю, - скажут, дураки какие!
Заметь, - улыбается лукаво, - все - дураки, без разбора на правых и виноватых. А все - эмоции, - старательно выговаривает баб-Марина ученое слово, - вещь в политике геть не нужная. И даже вредная.
- Так, может, Вы, баб-Марина, и о кризисе думаете?
- А что думать-то? Жить нужно. Я хоть и старая, а память у меня - хорошая. Разве на моей памяти такое было, чтобы кризиса не было? Я вот голод помню, хоть и мала была. Так мы плакали, потому что кушать хотелось очень, а мама с бабушкой плакали, потому что нечего было нам дать. Потом бабушка полезла на чердак - это еще в старом доме было, который теперь сарай, - и нашла гречневые высевки. Когда гречку пересеивали, их в отдельный мешок сгребли, а выбросить забыли. Из этих высевок мама варила нам такой жиденький кисель, и так мы до лебеды дожили, а то уж и пухнуть с голоду начали. А как в войну в Германию нас угоняли! Я восемь раз сбегала. Последний раз почти из-под границы. Там со своим дедом и познакомилась. Он доску от пола в теплушке оторвал и меня за руки на рельсы опустил. Так мы тихонько на рельсах и лежали, пока поезд двинулся. Меня полицай с последнего вагона таки заметил и выстрелил. В ногу попал. Так дед мой - молоденький был! - на руках да на спине до дому меня нес. А после войны детей в школу не набралось, - работы не было, а переезжать нельзя - ребенок маленький, вот и пошла я работать бригадиром свекловодов. Мешки со свеклой - сахарной, огромной - тяжеленные. А мы их на себе через реку переправляли. Вода холодная, октябрь-месяц. Там и здоровье подорвала, после Надюшеньки не смогла больше родить. Да-а-а, жизнь, - вздыхает бабушка Марина, - а ты думаешь, у нас была такая паника, как ото сейчас? Мы - бедные были, терять нам было нечего, поэтому и любили друг друга, поэтому и берегли. А сейчас? От страха деньги потерять люди так паникуют... Я вот, знаешь о чем думаю? Этот кризис - не просто так, не случайно. Смотри, когда Бог давал евреям заповеди, как жить, Он установил специальный год - юбилейный. Это сейчас юбилей - когда стукнет там дата какая круглая. А раньше было не так. В юбилейный год вся земля, которую за долги забрали должна была хозяину назад вернуться, отпускали всех рабов и долги прощались. Это был - юбилей. Конечно, все в мире меняется. Но Бог - то нет! Вот вместо юбилея и есть - кризис. Все сходится. Посмотри: есть у нас богатые, что на чужих деньгах разбогатели? Есть! Есть у нас преступники, что на чужой земле жируют? Есть! Есть и такие, что на крови да на слезах империи себе повыстроили. А доказать ничего нельзя, - куплено все. Так что же с ними делать? Вот для них и кризис!
- Так то оно, может, и так. Но ведь и порядочные люди от кризиса пострадают.
- Кто сказал? - сердится бабушка Марина, - это вы, молодые - глупые, думаете, что Богу все равно, грешник или праведник. Хорошие люди после кризиса хуже не станут. А потери им восполнятся, не деньгами, так чем другим. Тебе вот чего бояться? Ты что, деньги крала? Ты себе статьи да стихи пишешь, - вот и пиши.
- А вдруг мне денег не будет хватать на жизнь? - провоцирую я ее.
- Так лучше пиши! - смеясь приказывает баб-Марина, ей мои хитрости - как Ботвиннику "поддавки", - вот, программу антикризисную напиши.
- Да я бы написала, были бы идеи.
- А какие тебе идеи нужны? Вот смотри: на столе картошечка жареная. Хорошо в этом году уродилась, кто не ленив, без картошки на зиму не останется. Вот сало. Ты мне покажи такой дом на Украине, где сала нет, и я тебе покажу, как лентяи из лентяев выглядят.
- У меня дома сала нет, бабуль, мне в городской квартире поросеночка негде держать.
- Ты сейчас что ешь? - строго спрашивает старушка.
- Сало, - говорю растерянно, и начинаю понимать, куда она клонит.
- Во-о-от. Будешь людям полезной, без сала не останешься, - бабушка тонко намекает на сделанные мною уколы. Ее дочь присылает за мной машину через день, тут недалеко. Бабушка требует, чтобы это непременно была моя "легкая" рука. А семья, зная о скором конце, не может отказать родному человеку. Не могу и я.
- А огурчики смотри какие! - хвалится баб-Марина, - сама растила, сама мариновала. Мой дед, бывало, все посмеивался: моя жынка как что замаринует! - Одно слово - Марина. Курочек десяток держу, на яишенку хватает. Это с возрастом понимаешь, что желудок - вакуум ненасытный, начни только ему потакать!.. Не напасешься. Беда! А для сытости человеку много не нужно: пару яиц, кусочек сала, картошечка, - вот тебе и вся антикризисная программа. А, нет! - спохватывается вдруг бабушка Марина, - еще вишнячок мой, антикризисный. Я его себе как валерьянку по пятьдесят капель капаю, - страх пьянства не люблю. А ты не переживай. Я вот в городе когда была у тебя, технику какую-то к столу прикрученную видела. Что оно?
- Вязальная машина.
- Так ты и вязать умеешь? На машинке?
- Умею. Когда-то в тяжелые времена, когда зарплату нигде не платили, только благодаря этой машине мы и выжили.
- Ну, так и совсем хорошо, - радуется старушка, - ты мне жилетик теплый на зиму свяжешь, а я тебе картошечки насыплю, сальца отрежу. Так мы вместе этот кризис и переживем. Вот только, знаешь... - говорит бабушка, потупив глаза, - все мне хотелось тех японских "сушей" попробовать. Ты ела? Как оно тебе?
- Ела, родная моя! Сало на Вашем столе во сто раз вкуснее...
На следующее утро бабушка Марина во сне тихо ушла к своему Богу. А я не знаю, как теперь переживу этот кризис. И кому я свяжу теплый жилетик?
P.S. В очерке использованы реальные факты из жизни моей бабушки - Анелии Андреевны Коваленко.
ID:
255252
Рубрика: Проза
дата надходження: 21.04.2011 16:29:55
© дата внесення змiн: 21.04.2011 16:29:55
автор: alla.megel
Вкажіть причину вашої скарги
|
Давненько я сюда не заглядывала. Сейчас что-нибудь подправлю 
Мои мне столько перлов оставили - на две жизни хватило бы. Вот тетушкино вчерашнее: "Жизнь, Алочка, вообще опасная штука - от нее умереть можно" 
