садись писать без задней мысли
не всматривайся в пустоту, не дели свои чувства на плохие хорошие, а людей на злых и добрых, на полезных и тянущих тебя куда-то вниз, откуда ты так отчаянно пытаешься выкарабкаться, выползти, взлететь. не пытайся разобраться в чувствах, потому что радость - это грусть, а грусть - это радость; любой счастливый момент будет позже давить горечью, сожалением, стыдом, любой грустный - слепит из тебя стоика.
в писательстве это ни к чему, все деления по категориям упираются в ничтожность категорий.
в писательстве вообще всё ни к чему: во всём зияет хрупкость и бессмысленность. искренний писака всегда ненавидит буквы, потому что знает, что за ними нет облегчения. любой текст - это груз, которого жаль выбросить, которого нести не по силам. лист бумаги прекрасен в своей чистоте, всё, что идёт после - это чья-то ложь или чьи-то откровения, но никогда не истина. она не прячется между строк, она не внутри их, а всегда где-то позади. она стоит за огромной стеной пустословия, подобно этому. любая деятельность это и есть пустословие: хаотичные движения в направление созидания чего-то - это всего-лишь способ самоутвердиться, а не действительно Создать, но всё-таки это единственный способ стать хоть чем-то для большого недоброжелательного мира.
Вот так ближе к двадцати годам и приходят к бессмысленности всего: чувств, веры, правды и деятельности. Парадокс заключается в том, что это будет моим самым жизнерадостным текстом: он ставит точку на всём, но точка эта - исходная. с неё начинается путь. настоящий, построенный не на мифах и фантазиях, не на желаниях и вожделениях, а на единственной потребности - быть деятельным, быть нужным, быть собой.
в конце концов это всего лишь ещё один исписанный лист бумаги, пусть и в ворде.
но за ним и моя ложь, и моё откровение.
