Он всегда неподвижен. Только маковка его головы с темной, будто липкой, прядью волос и бездонными глазами видна из темной, полной тайных сновидений воды. Сновидений, затопленных глубиной печалей и страхов.
Он всегда неподвижен. И только его глаза не могут обрести покой. Никогда…. Под вечный, тоскливо вязкий ворчащий шепот, исходящий из глубин темной воды его глаза бродят, словно скользят по нескончаемой, неведомой воде и следят….
Всегда….
Иногда он закрывает глаза и его ресницы плавно погружаются в воду, полную тайн, растущих из нее, подобно мутным водорослям. И кажется, что в этот миг его ресницы соприкасаются с длинными, вьющимися с самого дна водорослями. И как будто сплетаются с ними в едином движении. И в этот кратчайший миг они рассказывают друг другу о тайном и прорастают друг в друга. И только в этот миг, короткий, как удар молнии, только в этот короткий промежуток времени его глаза не скользят по поверхности воды…
И в этот короткий миг я могу сделать шаг – одно короткое движение, словно неуловимое скольжение по мутной, пугающей неведомой безграничностью воде.
И дальше снова замереть в неизмеримом страхе, тянущем мои волосы к небу и будоражищем колким морозом кожу, и в то же время в щемительном ожидании того томительно завораживающего мига, когда он снова окунет свои длинные черные ресницы в темную неведомую воду и снова такой же тонкой как эти темные, неестественно ворсистые от врастающих в них тайных вибраций воды ресницы окажется грань между предчувствием и ожиданием, скользящим и ускользаемым, мной и им.
