Мир оказался столь чёрно-белым,
что замазывая его цветными мелками,
я лишь развезла́ грязь за его пределы
и теперь боюсь: не растеклась бы дале.
Круго́м размытые акварели
и ум отказывается различать детали
утра, дня, вечера, ночи, дней недели...
и гадается: зря холстины марали.
И остов дерева, провода и
выше: повсюду клочья слипшегося тумана.
И что-то чистое тут было бы лишним,
и оттого фальшивит меццо-сопрано,
картавят клавиши форте пьяно,
и керамический херувим закрывает уши,
хотя до этого был и мил и слушен
и слыл библиофилом и меломаном.
2о22
