|
Петька слонялся по квартире и раздумывал о том, что лето в этом году с самого начала не задалось, а теперь уже почти кончилось. Оно, конечно, еще далеко не кончилось, но уже вошло в страшную и давящую августовскую пору. И потому Петька поеживался даже в самую жару: сквозь сухое горячее дыхание августа ему мерещилась осень. Но не от холода ежился Петька, а от тоски и отчаяния; лето, которого из-за преследовавших мальчика неурядиц оказалось слишком мало, вот-вот должно было стать осенью, и тогда от него не останется даже таких сожалений. Сожаления эти, надо сказать, Петьке даже немного нравились; уж лучше так мучиться на грани уходящего лета, чем оказаться за этой гранью, где все уже кончено! Но и сладковатая эта мука имела свои изъяны: она словно держала Петьку за горло, и у него никак не получалось жить своей обычной мальчишеской жизнью, и даже задышать полной грудью не получалось. Он глотал воздух, как пьют ледяную воду, крохотными глоточками, чтобы до потемнения в глазах не заломило во лбу. А если бы он все-таки вдохнул, то выдох непременно бы вышел взрыдом, и тогда уж пиши пропало: плакать придется и обо всем этом пропащем лете, и обо всех его бедах, и вообще – обо всем на свете.
Тут ход Петькиных мыслей был прерван самым решительным образом, и не просто прерван, а вовсе даже обращен вспять. Дверной звонок выдал длинную замысловатую трель, а такую трель на этом звонке мог исполнить только один в целом мире человек. Папа! – Ноги сами понесли Петьку к двери, руки стремительно, как у пианиста-виртуоза, выполнили глиссандо на пуговках и защелках замков и распахнули дверь.
Только теперь, когда Петька увидел за дверью незнакомца, он вспомнил, что папа сейчас бороздит Атлантический океан под каким-то совсем небольшим градусом южной широты, и потому исполнить свою коронную партию на дверном звонке никак не может. Незнакомец, самую малость понаблюдав за игрой чувств и мыслей на Петькином лице, широко улыбнулся и протянул Петьке руку:
- Будем знакомы! – и как-то представился, да только Петька пропустил как. Он пожал протянутую ему руку и тоже широко заулыбался.
Следует знать, что не принять эту руку и не ответить на эту улыбку было совершенно невозможно: незнакомец был в высшей степени мил. Во-первых, он очень походил на киношного Атоса, внешность которого Петька считал идеальной и хотел себе такую же. Во-вторых, все его движения, слова, взгляды, весь его вид и даже как будто окружавший его воздух – все как-то сразу к нему располагало, все подкупало и решительно очаровывало. Где-то в самом дальнем закуте Петькиного мозга шевельнулась мысль о том, что незнакомцев в дом впускать опасно. Но человек уже не был незнакомцем, потому что он как-то назвался, а еще он словно угадал Петькину мысль и немедленно развеял все его страхи:
- Я штурманом у твоего папы плавал, в отпуск приехал, от папы привет и передачку привез, - и аккуратно, не переступив порога, поставил у Петькиных ног какой-то баул с иностранными надписями.
Даже если бы незнакомец впредь не произнес ни слова, Петька наверняка полюбил бы его в ближайшие несколько минут крепко-накрепко и на всю жизнь. Ведь моряк! С папой, на одном судне, посреди океана, преодолевая штормы, опасности и невзгоды, ежесекундно рискуя жизнью..! – однако гость вовсе не собирался молчать. Он снова как будто угадал Петькины мысли и принялся излагать. И речь, конечно же, пошла именно о судне, маленьком и хрупком, как спичка, безнадежно затерянном посреди океана. И об океане, бескрайнем и бесконечном, как небо над ним. И о внезапных и яростных штормах, которые могут длиться неделями, не теряя своей ярости и силы. И о мертвой зыби, которая возникает при полном безветрии и будет пострашнее любого шторма, хотя бы своей беспричинностью и монотонностью. И о многочисленных островах у африканского берега, которых нет пока ни на одной карте, потому что всякого, кто пытался нанести их на карту, постигала загадочная и неотвратимая смерть, если не от рук дикарей, то от укусов насекомых и змей, а если не от укусов, то от нападений львов, буйволов, носорогов и бегемотов, а если смельчаку удавалось избежать этих опасностей, он все равно пропадал на этих островах, потому что настигала его загадочная болезнь, неизвестная в наших краях, а в Африке именуемая «экваториальным безумием». А вот они с папой на этих островах были, на карту их нанесли и вернулись на родное судно целыми, невредимыми и даже без единой царапины. И об акулах, которых Петька очень страшился, даже входя в пресноводные водоемы, никак не связанные с морем и от акул надежно защищенные сотнями километров твердой суши. О, пришелец об акулах знал все, и это всё было такого жуткого свойства, что непременно напугало бы Петьку до судорог, если бы гость не рассказывал о страшных хищниках так восторженно и поэтично. Поэма, поэма об акулах у него получилась! – и Петька даже поймал себя на мысли, что акулы не так уж и страшны, особенно, когда ты здесь, дома, а они где-то там, в Африке, а говорит о них такой славный и милый человек, слова которого даже самые жуткие выходки большой белой акулы окружают ореолом мифа и легенды; особенно, когда победу над эдакими монстрами одерживает такой замечательный человек, как Петькин гость, или вовсе самый лучший человек на планете – папа. Но вот кто оказался страшен по-настоящему – так это пираты! В этом Петька убедился с первых же слов посетителя, который не только поведал случаи и факты похлеще приключений капитана Блада, да еще и в количествах, превосходящих возможности Стивенсона, По и Сабатини вместе взятых, но и предъявил страшный шрам на предплечье, коротко пояснив: «мачете».
Потом гость пустился в рассказы о сухопутных похождениях на африканском берегу; в этих эпических приключениях папа играл главную роль, как бы Одиссея, а пришелец – как бы вторую главную роль, вроде Санчо Пансы при Доне Кихоте. Петька слушал, раскрыв рот, наслаждаясь каждой новой историей и удивляясь только тому, что у моряков находится время так далеко и надолго забираться вглубь черного континента, о подлом и мстительном нраве которого он совсем недавно читал у Жюля Верна в «Пятнадцатилетнем капитане». Контрабандисты, работорговцы, продажные чиновники, непредсказуемые партизаны, еще более опасные правительственные войска, всевозможные хищники – путь моряков вглубь Африки изобиловал таким количеством препятствий, что любой другой повернул бы назад. Но только не папа! – со слов незнакомца, который об Африке и папе верхом на жирафе рассказывал дважды поэтичнее, чем об акулах, и трижды красноречивее, чем о пиратах, выходило, что папа не только легко и вполне сочетал в себе все достоинства и добродетели всех мифических и легендарных героев, но и превосходил их всех отвагой, хладнокровием и юмором. Петька просто покатывался со смеху, когда гость пересказывал папины шутки, и одновременно тосковал по папе, поэтому в слезах, которые от смеха ручьями текли по Петькиному лицу, ощущалась и горечь, как в жарком воздухе августа – подступающая осень.
Незнакомец распрощался и ушел, а Петька еще долго блуждал по квартире с широкой улыбкой. Нет, он был не дома! – где-то там, на экваторе, под каким-то совсем небольшим градусом южной широты, на суше и на море, днем и ночью, он шел следами отца и переживал – еще, еще и еще! – рассказы незнакомца и папины приключения и подвиги, как свои собственные.
…Месяца через три, когда приехал папа, Петька принялся пересказывать истории августовского гостя; он говорил восторженно и довольно сбивчиво, с чуть вопросительной интонацией, словно моля о подтверждении, хотя бы одним коротким и суровым кивком: да, было дело. Но отец, послушав Петькин рассказ совсем чуть, остановил его и потребовал описать незнакомца. Петька, обмирая от вновь переполнившей его симпатии, описал киношного Атоса, а папа как-то вдруг и едва заметно осунулся и негромко сказал:
- Это третий секретарь нашего посольства в N.
Заметив Петькино отчаянное недоумение, папа пояснил:
- Он разведчик. Шпион.
И чтобы окончательно развеять все сомнения, добавил:
- Ни со мной, ни с кем другим он в море никогда не выходил. А эти байки – это его «легенда».
Петьку словно по голове чем-то тяжелым ударили. Этим тяжелым оказалось даже не вранье разведчика, бессмысленное и очевидно бесполезное, а нечто совсем другое. За эти месяцы Петька успел соорудить в своей голове целый пантеон героев, на манер древнегреческого, с той лишь разницей, что героев было всего двое – папа и августовский незнакомец, но им выпадали и все похождения олимпийцев и античных героев, и свои собственные, те самые, африканские. А теперь прямо на Петькиных глазах один герой низводил другого! – здесь у него в глаза потемнело, и что было дальше, он помнил неотчетливо, кроме того, что папа обнял его и прогудел в ухо что-то ободряющее.
Со временем вся эта история утряслась и улеглась в Петькиной голове, да так удачно, что в ней уцелел только один герой, но при этом оба героя сохранили свои славные ореолы. Исчезновение одного из них словно само собой превратилось в еще один миф, при этом ничуть на чести героя не отразившийся, как если бы он пожертвовал своей жизнью, спасая другого героя, тем самым искупив свои былые прегрешения. А еще позже Петькины личные мифы окончательно смешались с мифологией греков, римлян, скандинавов и прочих народов, населивших мир и Петькину голову самыми невероятными историями.
Только иногда, слушая какого-нибудь слишком красноречивого рассказчика, Петька вдруг спохватывается и оглядывает говоруна с подозрением: а это – не «легенда»?
2017
Світлина звідси: https://s-media-cache-ak0.pinimg.com/736x/24/b0/fa/24b0fad5d2698a4d60a4273899dd6a93.jpg
Ще оповідання про Петьку:
КОРОБОЧКА http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=604166
ОБМЕН http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=551993
ШІСТЬ КАЗОКhttps://andronum.com/product/fedorchenko-maksim-shist-kazok/
СВАНТЕ СВАНТЕСОН. СКАЗКИ ПРЕЖНИХ ВРЕМЕНhttps://andronum.com/product/svanteson-svante-skazki-prezhnih-vremen/
Сторінка казок Сванте на Фейсбуці: https://www.facebook.com/svantesvantesonbooks/
ID:
734214
Рубрика: Проза
дата надходження: 20.05.2017 07:02:08
© дата внесення змiн: 21.05.2017 06:06:03
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
Интересный рассказ. В жизни всё бывает.
