Это эссе послужило вступлением к моему сборнику стихов "Чернь".
Его можно назвать разговором с самим собой, а можно физиографическим диалогом.
Писатель сидел, склонившись над столом, и писал (поскольку, все-таки, был писателем).
– Что ты там все пишешь? Небось, опять свои грезы-слезы,– спросил у него нахального вида тип с глумливой физиономией. Тип этот лежал, развалившись на диване, и зевая, листал какую-то книгу.
Писатель медленно поднял голову, и, глядя в окно невидящим взглядом, мечтательно спросил:
– Виктор, вы не знаете рифму…
– Нет, не знаю, и знать не хочу, – не дал ему договорить нахальный субъект, именуемый Виктором.
– Ну что ж, – писатель отложил лежащий перед ним исчерканный лист, взял другой и снова принялся писать.
– Могу поспорить, – снова заговорил нахальный тип, – ты сейчас написал что-то вроде: задумчивое лицо, мечтательными глазами…
– Ну и что?
– Все вы так, мечтательные да задумчивые, а на самом деле… Ведь ты меня только что, как бы это повежливее, послал куда подальше.
– А вы хотите, чтоб я слово в слово писал? Но это же литература!
– Вот-вот. Я и говорю. Помнишь тех двоих парнишек на литераторском семинаре в Донецке? Вот у них были мечтательные лица. Им бы еще стихи научиться писать, были бы настоящие поэты. А у тебя глаза бывают задумчивые раз в год, да и то с большого похмелья. Вот уж наградил Бог дурака. Ты же циник, пьянь.Только и слышно: «Мать-перемать». Тьфу!
– Кстати, о поэтах. Послушайте, Виктор:
Нам суждено прийти и уходить,
Не всем из нас разрешено прощаться.
Мосты под нами успевают сгнить,
Но продолжают после нас качаться.
Мы смотрим в пропасть – он и я, и ты,
И нам заказано хотя бы оглянуться.
Пока нас держат чертовы мосты,
Мы никогда не пробуем вернуться.
– Ну что? – писатель вопросительно посмотрел в сторону Виктора.
– Кстати, о поэтах, – Виктор принялся листать свою книгу и, найдя нужную страницу, с пафосом прочел:
«Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, –
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой, истекая истомою».
– Вот что! Точно, не правда ли?
– Что точно?
– А то, что Есенин, как в воду глядел. Помнишь, как, лежа в психушке, ты битый час читал «свою дохлую, томную лирику» одной особе женского пола. А потом она, в мужском туалете, делала минет тебе и твоему другу, шизофренику. Кстати, зачем тебе в психушку-то ложиться понадобилось?
– Помните, Виктор, у Шекли: «Сюда мечтают попасть люди искусства со всего Восточного Побережья».
– Ну вот, пожалуйста, – человек искусства со справкой!
– Да что вы ко мне пристали? Нет у меня никакой справки.
– Нету, как же! А стишки суицидные кто писал? Пушкин? Как там у тебя:
«Как глупо ждать! Зачем себя томить?
Что впереди? – крушение надежд.
Во тьме и в прахе тело растворить,
Пока порыв стремителен и свеж».
– И вообще, Крупка, ты же буйный.
– Нет, я спокойный. Буйный только когда перепью.
– А перепиваешь ты будь здоров! Помнишь, как когда-то на свадьбе нажрался, передрался с гостями, а потом пошел домой и очнулся только утром, маршируя почти раздетый, под дождем, далеко за городом.
– Послушайте, Виктор, чего вы от меня хотите?
– Правду писать надо, а не душераздирающие сентиментальности.
– Ну, положим, сантиментов у меня действительно много, но разве я вру?
– Конечно. Вот прочти-ка что-нибудь лирическое.
– Пожалуйста!
Эта осень легла между нами,
Эта осень – дожди, холода.
О тебе, вспоминая стихами,
Я живу в ожиданьи тепла.
Эта осень, как я, одинока,
Эта осень – тоскливая даль.
Ты уходишь, и снова с востока,
Словно осень, приходит печаль.
– Ну-ну, Крупка, ты еще и лицемер вдобавок. Пишешь своей любимой об ожидании, а потом, чтоб оно долгим не казалось, занимаешься развратом и пьянством. Хорош лирик!
– Когда это я развратом занимался?
– Когда? Да если в твоей голове копнуть поглубже, думаешь, я не знаю, какие мыслишки там роятся?
– Ну и что? У всех роятся, но у некоторых ничего и не роится кроме этого.
– Крупка, не прикидывайся мессией. Знаю я твою космополитику, да идеи загробные. Тоже, философ нашелся, почитатель Гессе. Точно! ПО-читатель! Небось, считаешь себя искателем истины и смысла жизни. А жизнь-то ту-ту, уходит, пока ты в ней смысл ищешь. Искатель! Болван ты, а не искатель. Чего только о любви не плел. Возвел ее в божество, сотворил идола. А теперь что пишешь?! С бабенкой не получилось, так и давай извращаться, низвергать кумиров и рушить пьедесталы. Во как!
– Ничего я не рушил, само все рухнуло.
– Сами даже котята не рождаются.
– Виктор, ну чего вы от меня хотите? Ну да, ну не поэт я. Башлачев поэт и Высоцкий поэт, а я не поэт.
– Конечно, ты не поэт. Ты лентяй!
– И для чего вы здесь все это обо мне порассказали? Ну, не знаю я о Есенине и о Пушкине подробностей, и хорошо. А если бы и знал, что из того? Их стихи все равно их стихами останутся.
– Знал – не знал. А ты не сомневайся. Все мы люди-человеки, все смертные да грешные. Не волнуйся. И читатели твои тебя поймут. А не поймут – хрен с ними, с читателями-то. Ну да ладно, пиши-пиши. На здоровье!...
Я вздохнул и написал:
Я гений! Или, может быть, дурак.
А впрочем, это все одно и то же.
В семье урод, в отечестве сорняк.
Таким живу. Таким и в гроб положат
ID:
77076
Рубрика: Проза
дата надходження: 02.06.2008 03:48:56
© дата внесення змiн: 02.06.2008 03:48:56
автор: Виктор Крупка
Вкажіть причину вашої скарги
|
