Светлой памяти моей дочери Ирины
Память играет с нами в странные игры. Не давая вглядеться в главное, подкидывает мелочи, настолько незначительные, что иногда кажется – нет, этого не было. Но где-то внутри твёрдо знаешь – было. И было именно так – нелепо, смешно, обыденно. И оттого больше щемит сердце – ведь главного не вспомнить, а помнишь так, мелочи…
- Ма, не дыши так громко! – взлохмаченная голова чуть отрывается от подушки. Глаза с трудом находят меня и закрываются. Я готовлюсь к кандминимуму по философии. У Иришки температура – невысокая. Но от этого не легче – любую она переносит плохо. У неё обостряется слух, она слышит малейший шорох и тут же впадает в беспамятство, громко разговаривает с кем-то невидимым для нас. Я сижу за столом, поправляю одеяло на ней. Она уже спит. Я снова застываю над конспектом. Уже глубокая ночь.
- Ма, а кто такой Сократ? – я вздрагиваю от неожиданности. Голубые глаза смотрят вполне осознанно. Подробно отвечаю, ведь через пару недель – экзамен. Посреди фразы понимаю, что рассказываю уже в пустоту – Ириша снова спит. Поправляю одеяло, пытаюсь влажным полотенцем вытереть дочке лоб – и снова глаза открыты.
- Давай водички попьем! – Ирина при температуре не ест и не пьет, несмотря на объяснения и уговоры. Глаза окружены тёмными тенями, щеки запали – температура держится третьи сутки. Третьи сутки и только стакан воды.
- Не, не буду! – голос громкий, четкий. Слишком четкий – именно это выдает болезнь.
- А кушать хочешь? – безо всякой надежды спрашиваю я.
- Огурец и банан! – четко, как команда. Быстро двигаю к холодильнику – несмотря на то, что огурцы безумно дороги – не сезон - килограмм со вчерашнего дня лежит в холодильнике. Именно с огурцов и бананов начинается выздоровление. Откусив пару раз от длинного тепличного огурца, Иринка засыпает, зажав остаток в ладошке. Вытащить даже не пытаюсь – проснется, а она заснула и дышит практически не слышно. Настолько неслышно, что дышать перестаю я. Потом осторожно нащупываю пульс и считаю. На эту процедуру она даже не реагирует – давно привыкла, с рождения. Пульс нехороший – неровный, частый, но все же немного реже, чем было два-три часа тому назад.
- Мусик, а банан есть? – ну, раз я уже Мусик!!! – срочно подымаем папу и отправляем за бананами. Ерунда, что 2 часа ночи – папа рад так, что готов не только на другой конец города в супермаркет – даже в Африку за бананами! Через час, съев огурец и пару бананов, выпив стакан сока, Иришка засыпает теперь уже настоящим сном. На носу – бисеринки пота, но температуры уже нет, и я знаю, что уже завтра количество съеденных огурцов увеличится в два раза, потом мы съедим мороженое, предварительно растопив его в маминой чашке, а еще через неделю будем смеяться, вспоминая «Ма, а кто такой Сократ?» и мой испуг.
А ещё – походы в город. Это называлось «Мусик, давай сбежим от мальчишек!». И тогда мы сбегали в кафе, которое не любили за обслуживание, за качество приготовления блюд, за посетителей, которые курили прямо в зале. Очень не любили, но ходили, когда нам обеим было плохо. Мы шли в самый маленький зал и занимали столик около аквариума. В темном зале без окон огромный мир рыб с подводными замками, диковинными водорослями и «старинными» кувшинами казался таким праздничным, что мы могли пару часов за чашкой чая и мороженым строить планы о том, как мы будем жить потом, когда «все будет хорошо». Это чудесное время подразумевало так много, что объяснения были просто не нужны. «Все будет хорошо» - это когда директор Иринкиной школы перестанет наконец-то предлагать нам забрать документы по причине её плохого здоровья, когда Ириша выздоровеет, когда у мамы все утрясется на работе и закончится учеба, когда закончатся финансовые трудности, когда…. Как же много нам хотелось изменить! Я и сейчас часто повторяю эту волшебную фразу, зная, что хорошо уже не будет никогда…
А потом был поход по магазинам и примерки самых разнообразных ювелирных украшений. Моя мудрая девочка изобрела свой способ борьбы со стрессами – и своими, и моими.
А задолго до этого – майские праздники, причем папа в командировке уже вторую неделю. Гарнизон, раннее утро, я на кухне готовлю что-то сладкое для девочки. Она – в белом платье в крупный красный горошек – на коленках стоит на табурете, локотками упершись в подоконник. Ей нет еще и трех лет. Лоб касается стекла – за окном офицеры торопятся на праздничное построение. Все нарядные, в парадной форме. Часть летная, синие кителя, белые перчатки… И вдруг: «Какие папочки побежали!» - взгляд огромных глаз в мою сторону. И видно, что-то такое было в моем лице, что она тут же добавляет «Но не наши!» И с показным равнодушием сползает с табурета…
Как давно это было! Я не могу вспомнить, за какой партой она сидела в первом классе. Я помню, когда она сделала первый шаг, но не помню, когда у неё выпал первый зуб. Я помню, когда она влюбилась и как переживала из-за этого. Я не помню номер её мобильного и как звали того мальчишку, который так плакал на похоронах…
Я смотрю в глаза моей девочки и понимаю, как много мы не успели сделать вместе. В детском альбоме, в маленьком конверте – её первый локон. Это все, что осталось мне после неё. А еще память, которая все время подкидывает мелочи – как на третий день Икочке надоела школа, как она не могла понять, зачем домашние задания в первом классе и почему она должна писать «эти палки»…. Я знаю, чем все закончилось… Уже два года я не могу зайти в её комнату. Её вещей там почти нет. Одежду отдали в женский монастырь. Книжная полка потихоньку перекочевала к сыну. Теперь они почти ровесники – еще немного, и он станет старше своей старшей сестры…
Мне так не хватает моей девочки…
ID:
83629
Рубрика: Проза
дата надходження: 12.07.2008 10:42:19
© дата внесення змiн: 12.07.2008 10:42:19
автор: swetik
Вкажіть причину вашої скарги
|
Соболезную....никакие слова не успокоят эту боль...но...все же... держитесь, дорогая! 
Спасибо.
