Не каждому из подошедших к предгорью
дано осилить вершину.
1
Проснулся лес. Обласканный лучами,
исполнил песнь Орфея хором крон.
И смолкло всё,
но видится, в молчаньи
начало возрождением росло.
И
видится
зверьё средь зелени кустов,
которым не боязнь удавкой горло сжала,
и не от хитрости молчат -
улавливают тон,
не рёва опостылого -
вокзала, людей,
планету одевающих в бетон.
2
И появилась девочка,
как лира,
и радостная песнь сплелась в один мотив
в моём сознаньи воедино,
и я
безропотно пустил поспать.
Уснула.
Сон её опутал,
деревья,
что ввели меня в экстаз,
луга,
что ранили рассудок...
Ей снился мир,
распятый напоказ...
Хвала, Господь, делам твоим,
коли дитю нет силы встрепенуться!
Смотри -
уснувший пилигрим!
Где смерть её?
Ты смог бы так, когда б вернулся?
Как выйдет из меня
мелодия её?
Ведь это же дитя!
3
Всевышний смог.
А как же нам
пройти его путём сквозь многорядь
решёток, туда,
где сердца дух распят
и видится собор для Апполона?
Песнь - не желание,
учил ты нас.
Путь достижений - не его дорога!
Песнь - жизнь без терний,
лишь для Бога...
Когда же мы?
Когда настанет час
ему вернуться к пастве для ответа?
...Мой друг,
не то, чего хотел ты,
когда воззваньем рвал уста.
Забудь о чём мечтал!
Напрасен в путь порыв,
ведь чуждым духом полнится мотив.
Дух этот в никуда,
лишь в Боге дух и суть.
4
Входите,
входите в свой вздох временами,
который привык избегать ваш порог.
Ваш облик тревожит его, а за вами
опять он сольётся в единый поток.
Вы - полные святости и благодати,
вы, словно истоки народных утех.
Метать и стрелять, удовольствия ради,
желает ваш веком оплаканный смех.
Хулы не пугайтесь, наполнены горем,
верните свой гнёт на орбиту земли.
Тоскливо живётся горам, даже морю,
и деревцам, что давно отцвели
на безграничьи людского простора.
5
Не надо обелиска.
Пусть отныне
ему букеты роз почёт несут.
Ведь это же Орфей,
хоть и в могиле,
но существует и в названьи суть.
Он изредка напоминает песней,
что краток нашей жизни срок.
Вот так и розы сыплется цветок
в запястьях взбалмошной невесты.
О, если б знать блаженства край,
неотвратимое мгновение агоний!
Когда мелодия достигла грань -
Орфей идёт, внимая звукам боя,
окрасив кровью струн ладони.
6
Туземец он.
В природе щедрой этой,
простор сулили тайные миры.
Согласен будет ивой жить без веток,
кто понял жизнь кореньев без коры.
Спать уходя,
чтоб не тревожить мёртвых,
не оставляйте пищу на столе.
Способен он перемолоть на порох
всё, что струится в вековом добре:
их радость, в каждом проявленьи,
тепло огня, благоуханье трав,
увидит явное без искаженья.
Затмить его виденью не по силе
живым, иль кто уже в могиле.
Он славит перстень, жемчуга и жбан.
7
Пусть будет славен,
кого ты подобием,
но безголосен, как тусклая медь.
Сердце его, словно пресс( без иронии),
соком поило без устали всех.
Тлен над тем голосом будет не грозен -
быстро он волю Господню явил.
Мир - это сад виноградный и гроздья,
что созревали под небом благим.
Не запятнает его славы темень
ржавых решёток острогов царей,
что за богами ложатся, как тени,
след оставляя позёмкой цепей.
Остановился он с теми гонцами,
кто путь свой окончил у смертных ворот,
гордо вздымая корзины с плодами,
с мёдом янтарным, текущим из сот.
8
Видятся в кругу взошедшей славы
муки нимфы в тине родника,
что внимательно следит за нами,
чтобы чистой речка слёз текла
из вершин, что подпирают храмы.
Глянь-ка!
Из-за плеч струится свет
чувствами -
она годами
из сестричек моложавей всех.
Цель своё лицо не прячет.
Радость - мудростью полна, а скорбь,
не проспавшись, скаредно считает
наши беды, что не чтит Господь.
9
Кто мог между теней в игольное ушко пролезть,
чтоб лиру поймать - сможет петь.
Кто ел мак умерших - до смертной межи
услышит мерцанье созвездий в глуши.
Образ узнай, что померкнет в прудах.
Лишь в царство небес льётся эхо в веках.
10
Вам,
саркофаги римские,
поклон!
Вам,
коих сердце издавна лелеет.
Из вас струится песня всех времён
водой святою, что мне душу греет.
Вот гроб раскрытый,
как пастуший глаз,
весёлый - только что проснулся.
Там пчёл жужжание подчас,
а то и мотыльков молчанье в кукурузе.
И вам, раскрытые уста, поклон.
Вы одолели долгое сомненье,
и знаете что стоит вечный сон...
Друзья, а мы осмыслили всё это,
нет ли?
Гробы строгали,
корчевали пни
в роздумьях долгих
ночи,
дни...
11
На небо глянь -
где созвездие Всадник?
Земную спесь сей жизни не понять!
Не он один на звёздочной поляне...
А кто его выводит погулять?
Иль просто так обузданным гарцует
тварь жилистая в калейдоскопе звёзд?
И есть ли вообще они под сбруей?
Быть может там один грызёт покос?
Готовит невод звёздное пространство.
Мы тешимся, чтоб веру сохранить
в сим блеске на мгновенье
в пошлом царстве,
круша самопознанья нить.
12
Слався дух,
что нас соединил!
Ведь в фигурах звёздных мы не вечны.
Время движется походкой безупречной
с нами к неизвестности
в зенит.
Неизвестны наши роли в действе, -
что судьба всучила - то неси
в генном иероглифе наследства...
Может это бережёт пути?
Сколько труженик не бдит об урожае,
ожидая от земли наград,
всё же лето муки завершает
и земля даёт богатый сад.
13
Груши, вишни, яблоки, фисташки, -
жизнь и смерть имеют тоже вкус.
И ребёнка личико покажет
ощущение его,
когда укус
постепенно разгадает тайну,
скрытую в названии плода,
соком вытекающим из раны
вместо слова с радостью труда,
с потом, опытом, заботой всех,
беззаветно преданных работе,
кто трудился с верою в успех...
- Отчего же яблоком зовёте?..
Многое хранит в своём запасе,
оттого он сладок и прекрасен.
14
Мы в царствии листвы, плодов, цветов,
которым речь сезонов не знАна.
Из тьмы струятся всплесками оргАна
стенания и ревность мертвецов,
которым рок крепить святую землю,
но неизвестно сколько, как.
Привычка эта - мёртвых личный знак
на коме глины ставить беспредельно.
Спросите, а не труд ли радость им?
Плод этот,
стиснутый рабами,
стремится в высь, прислуживать живым...
А может мы объяты мертвецами,
что нам советуют:
пускай живые
из тех щедрот добудут силы?
15
Постойте...
Вкуснятина!..
Пропало за миг.
Потанцевать бы под скрипки звучание.
Ваши,
девчата,
тепло и молчание
танцами фрукту дарите, чтоб быстро достиг
нужной кондиции,
и померанцу.
Он пересыщен и просится сам,
соком кровавым под солнышком плача
и ароматом летя к небесам.
Вы померанцу танцуйте, докеле
утихомирится злая жара
в ветра холодном небесной купели -
в солнце отчизны нагрелась она.
16
Ты одинок,
потому что такой...
Мир этот жестами делаем,
словом
личным,
частицами,
где он гнилой,
иль чересчур отвердела основа.
Кто может запах перстом указать,
но, всё ж, опасность тотчАс ощущаешь
сколько её.
Умерших знаешь,
но их проклятья стремишь избежать.
Видишь,
судьба нам
совместно заделать
незавершённый пролом на пути.
Только союзника ввек не найти,
кто бы решился на подвиги смело.
Лучше б меня ты совсем не ковал
в эту обитель,
Всевышним забытую.
Рос бы я быстро, и шерстью покрытые,
Бог бы узнал эти руки:
Исав!
17
Отец святой,
скрывает глубина
прекрасное творение вселенной!
Истоков мрак, коренья, тину дна,
и боль людская небу не заметна.
Фанфары, шлемы, мрак столетий.
Мужчины в злобе,
женщины, как плети.
Где ветви, свившись, день загородили,
из омута выглядывает кто-то...
Покрыто мраком всё...
Святой терзает лиру,
из вышины рассказывая миру.
18
Господи!
Близится новое поколение
грохотом строек.
Гром небесный - предупреждением.
ПоглотИт это опустошающее движение,
машина, ищущая славы и насыщение.
Видишь,
двигатель бормочет всё время,
преображая нас в зверя,
человеческую силу съев -
вот и мчится, и служит всем.
19
Быстрый, как туча, струится свет в окошко.
Всё новое за миг канет в прошлое.
Это мельтешение веков сдержать поможет
песнь твоя.
О,
Боже!
Что такое любовь - не понять никогда!
Сущность смерти придётся отведать со временем.
Только песня небес в жизни радость одна,
но услышат, возможно, не все поколения.
20
Всевышний,
услышь мою оду тебе!
Ведь песня моя, то твоё подаяние.
Россию припомнил в сгустившейся мгле.
Весну и коня,
рань туманную,
покрывшую гриву,
худые бока
испариной тёплой,
как росы на травах,
стремленье, сорваться в галоп, рысака,
и серое жерло оскала.
Он ржал и внимал звукам нового дня,
опутанный горькой судьбою.
И это напоминало меня
в желании выпросить волю.
21
Опять пришла весна,
и природа, что ребёнок насыщенный песнями,
который становится с каждым годом
всё больше и интереснее.
Учитель у неё суров, спесив:
очень старый в бороде седина...
Есть ли ещё зелёное, синее?
Спроси,
непременно расскажет она.
Земля, ты свободна.
Играйся с детьми.
Тебя запОймить веселейший из нас сумел.
Ещё не бывало таких на Руси -
ох, и проворен же был пострЕл.
Его наука была правдива,
не диво ведь,
что в корне и стЕбле сокрыто -
выходит в песнь.
22
Жертвы стремительного движения,
это поймите:
бег времени, лишь миг
не проходящего.
Что стремилось - пройдёт,
погибнет,
а нам откроется растаявшее.
Малыш,
тебя несёт порыв?
Слова напрасны -
спешите в высь,
ведь всё погибло,
ушло в обрыв:
яркий день, ночь,
книга...
жизнь.
23
И уже,
как полёт вонзится в небо,
не ради себя,
ни ради своей цели, -
чтоб между подобными вертеться смело.
Ведь он -
брат ветрам,
плавный, умелый.
Только, когда нежное "куда"
через детскую гордость этот аппарат снесёт...
тогда невозможное станет близким,
словно им соединилось всё.
24
Что ж,
всемогущие,
от дружбы старой
мы должны оттолкнуться, чтоб в мире найти,
лишь за то,
что вы к нашей стали
замели пустословьем пути.
Эти вельможи,
что разъединяют
с мёртвыми нашими в полыме дней,
бросили и свысока наблюдают
как тает надежда на Божью купель.
Их гонцы забуксовали в дороге,
сея лукавство, вражду и обман.
И уже человек человеку не даст ни крохи,
и карабкается по головам.
Наши следы не узором на глине,
а ступенькой стремятся в высь,
где горят огоньки под тигилЕм и ныне,
но молот тяжёл и плавка стынет,
в безразличьи откормленных лиц.
25
Ты одна
цветком прелестным,
имени которого не знал,
появись из дАли неизвестной
в памяти зовущей, как кристалл.
И сейчас стремлюсь узреть подругу
моих юных, невозможных грёз
балериною,
дрожащей от испуга,
словно проходящую через мороз,
хоть и слышится вокруг звучанье лиры,
льющей в сердце огненный нектар,
видится бессилье, только кровь по жилам
медленно течёт, превозмогая хмарь,
чувствуя весеннее блаженство,
порываясь в высь с обрыва тьмы,
покамест,
пересилив сердце,
не почувствует последний день зимы.
26
Ты до последнего,
божественный,
поёшь,
хоть и в плену звереющих менад,
а всё же средь руин, как дом, плетёшь
мелодию,
но ей не каждый рад.
Не поразить стрелой тебя,
ни лирой,
каким бы ни был зла успех,
оно нежданно приближалось к миру
и слышался весёлый струнный смех.
И,
наконец,
оно тебя убило,
но песнь осталась в львах и среди скал,
средь крон деревьев птицы слышат диво...
О,
Бог забытый,
я не один искал
твой след бескрайний
и приобретал.
Часть вторая.
1
Дыши,
стихотворения душа!
Вселенная, меняясь,
тебя укутала,
греша со мной,
но я не каюсь.
Одна волна,
что морем я узрел,
ты самая скупая,
пространства жадного надел,
возможно,
не считая рая.
О,
сколько я в себя с тех мест
вобрал иного ветра вдохи,
как мой ребёнок.
Помнишь?
Нет?
Моей ты памятью живёшь
и бездной слова.
2
Оставь умельцу чистый лист внезапно -
мазок покажет тему колдовству.
Но взгляд выхватывает сумрак канделябра,
не видя пламени немую маету,
что утро провожает на покой лучами
светила мудрого, ползущего в зенит.
Что вы увидели, глаза, промеж огнями,
когда его огарок молча ник?
Всплеск жизни, что ушла навеки?
Земля,
кто знает, что явилось гнить?
Лишь тот,
кто радостно поёт сонеты
рассвету,
сердцу, что во всём стучит.
3
Вашу суть,
канделябры,
в сим мире
не сумел срисовать купидон.
Вы
воротами звонкими
в сите,
наполняете отдых времён.
И в привычку вошла скупость залов,
мраком свитых, как тиной,
ветвей.
Через строй ваш подсвечник мчит браво,
умножая сиянье огней.
Иногда вы расцветки потоки.
Этот - вспугнутый,
ставите в сторону,
что горит, словно ищет подвохи.
Красивейший -
святому на голову,
чтоб сиял перед вашим лицом
белым нарциссом, раскрывшимся полностью,
и освещал ваш уют янтарём
радости,
благополучьем без помеси.
4
Был зверь,
каких не видел мир.
Они его, не зная, полюбили
за стать, походку полных сил,
за взгляда взлёт неукротимый.
Но их любовь в них породила зверя,
когда ему дала простора ширь,
чтоб мог уже он без стесненья
не мочь не властвовать.
Он жил
не хлебом их, а тем, что мог
в себе скрывать ту самобытность зверя,
что силу их вобрал в себя, как Бог,
пока не вырос рог, и в нетерпеньи
шёл к девам, становясь у ног.
5
Мускулы цветов,
что молча анемоне
раскрыли утром прелести полей,
дабы напиться звуками симфоний,
играющих на каплях рос, лучей.
Плотнея от пересыщенья,
они от радости упились так
неосмотрительно и до изнеможенья,
что обессилили, глазея на закат,
сжать веки,
чтоб отдавать красу и силу ...
А мы живём стыдливо,
когда от жизни принимая,
не раскрываемся, лишь ожидаем рая.
6
Ты издавна была царевна-роза,
как бокал с тончайшим ободком.
И цветы казались пошлой прозой
с непонятным, нежным говорком.
Тело - маяка сиянье,
вьющееся мраморной фатой.
Лепестки, от одиночества страдая,
жадно тянутся в надел чужой.
Запах призывает из столетий
по иному чин твой величать,
он, как слава в ветре поколений,
хоть названья вовек не отыскать...
Память жаждет возвратиться снова
и молиться ревностно на стать.
7
Цветы на подоконнике,
как сёстры,
лежат забытыми в безумной гонке дня
в лучах свирепой власти солнца,
желая влаги и сердечного тепла,
хоть смерть уже пустила метастазы,
но возвратится доброта в изгнанье,
насытив их из родника хрустальной вазы,
и ублажёнными услышат покаянье
девичьих рук и уст сиянье.
8
О, други юных лет! Как мало вас осталось
с кем прятался в тени деревьев городских,
где мы ягнятами наивно открывались
листве признаньем помыслов своих.
Неслись под окнами цветные кавалькады,
бетон домов, терзая, брал в кольцо,
и не принадлежали нам, влюбившимся, отрады...
всё пылью скрыто в сумраке людском.
Что настоящего случилось в мире?
А ничего.
Одни мячи. Их радостный полёт
в гримасах детских лиц, что ощутили
миг возвращенья их с высот.
9
Не хвастайте, служители Фемиды,
что крючья потроха людские не грызут.
Не изменились от поблажек виды
двуногих тварей, что обитают тут.
Казнь отрицает всё,
что мир от жизни принял
ребёнком, пересыщенным игрой.
Бог - настоящий, не его сатиры,
войдёт в сердца упавших, как герой,
протягивая солнечные длани,
сильнее ветра, что швыряет корабли:
не меньше взятки, что богатством манит,
в стремлении стать голосом Земли.
Как мальчик,
полон спеси и друзьями,
играет радостно, не видя зла,
на гретой ветром, солнечной поляне,
улыбкой окрыляя небеса.
10
Всему,
что люди сделали,
машина
угрозой стала, что знаток явил.
И теперь на фабриках бушует сила,
что поедает солидол, бензин,
став жизнью, нас чаруя и круша...
Но есть буяние сил беззаботных,
где музыка живёт,
живёт душа,
неподвластных гнёту и работе,
нежные слова во мраке шалаша.
11
О,
сколько, смерть,
ты огласила горя,
пока не принялась ловить на снедь
полоской паруса на карстовой мозоли,
что цепкостью своей страшней, чем сеть,
или капканы.
Но на праздник
приглашена и слугами распята у дверей...
А ночь пещерная, от счастья,
бросала к небу белых голубей...
Пусть зрителя покинет скорбный вздох,
как и охотника, что выстрела не сделал.
Убийство - образ сожаленья и тревог,
гость в сердце ласковом и смелом.
12
Желай перемен.
Увлекайся огнём,
в котором тебя покидает болтливость.
Дух мастерит по незримым эскизам
новые формы. И в этом деяньи
нравится видеть природы капризы.
Мир познаётся в грозе изменений.
Древо, взрастая, уходит в забвенье,
прахом обрадовав чьи-то коренья.
Только стекло сбережёт себя в тленьи.
Кто ищет - узнает природу желания.
Страшись и надейся, желай изменений.
Счастье слепое -
потомок прощания,
что удивит неожиданной встречей...
Дафна, лелея каноны безбрачия,
жаждет чтоб ветер дождался удачи.
13
Передай всепрощению,
что идёт за тобой,
как зима, и уже скоро наступит,
что предначертано только одной
укротить сердца звуки.
Побывай в Эвридике,
и песнь возвращай
среди мёртвых,
где пропасть забвения.
Будь стеклом, что звенит,
разбиваясь в падении,
и осколками мир укрывай.
Только знай,
что по велению смерти
круг сомкнуться обязан деянием сим,
чтоб души широта овладела вселенной -
подаянием Бога благим.
14
Глянь на цветы,
что толику познали
судьбы,
преподнесённой нами в долг.
Как верно служат ей, не плача, не стеная
без влаги и во время холодов!
Кто их познал и с сонными сроднился?
Нам это не с руки - мы изучаем роль.
Летящему вперёд, кладём свой груз на крылья,
внушая, им заученный пароль.
Как цвет себя явил, меняясь в суматохе!
Остался бы таким, стремящимся в рассвет.
Кто в нём себя познал по выдоху и вдоху -
зацвёл бы на ветру опустошённых лет.
15
О, рта источник... горести и счастья,
что говорит о вечном, чистом
лицу, что светится из мглистой
воды, ты - мраморная маска.
Тлен полноводных акведуков,
ласкающих подножья Апеннин,
несущие тебе твоих сказаний звуки,
смыв с твоего оскала тлен,
стекая в заспанный затон по уху
мраморному, коему твердишь -
то слух глубин, как с другом,
Земля с тобою говорит...
Нальёшь кувшин с водой - и вмиг разъединишь.
16
Всегда стремится Бог нас излечить от хвори,
что мы приобрели по резвости своей,
стремясь в познании раздвинуть грудью горы.
Он поровну разделен меж людей.
Не даст согласия даров коснуться дланью,
пока гость не отыщет путь домой...
И только мёртвый с проруби земной
насытится водою без его согласья.
Мы все к веселию охочи,
и эта жажда в каждой твари есть.
Ведь и ягнёнок хочет колокольчик,
чтоб радостью в полях звенеть.
17
Покажите сады благолепия в мире,
где деревья с ветвями созревших плодов
потерялись,
возможно
в садах подхалимья,
где размер урожая и качество высших сортов.
Может эти деревья обрызгивал ангел ночами,
иль дотошный садовник слезами сумел окропить?
Что дадут нам они, кроме слёз и печали,
осыпая траву плачем крепких ветвей?
В равнодушии лета они услыхали
песни, что исполнял на ветвях соловей.
18
Где научилась ты, святая,
узором танца рисовать
финал бурана,
веток колыханье,
способным необъятное объять?
Всего за год!
Оно взрастало где-то,
чтоб ты могла волною захватить
в свой омут пик вершины,
лето,
и над землёй листвой парить.
А не малО ль тебе
тепло родного тела,
рождающего, словно напоказ,
симфонию цветущего балета,
ввергающей поклонников в экстаз?
Иль это не плоды полёта сердца:
букеты роз, аплодисментов шквал...
Жаль не нА кого в жизни опереться,
ведь эта сцена - пошлость и обман.
19
Злато своё век хранит в чистых банках,
заводя потаскухой романы мгновенно,
А слепец обнищавший, для мелкой монеты -
видится мусором с грязной шарманкой.
При гешефте деньгА себя чувствует выше,
перебравшись в шелка и манто меховые.
Нищий прислушивается как неподвижно
спят по карманам рубли, как живые.
Как мечтает ладонь его сжаться
в схватке за жизнь с обезумевшим веком,
не остывать, намокать, унижаться
и не чернеть перед солнца набегом.
Небо блеснёт и рычит громким зовом,
скорбь выливая на грязные крыши...
Только прославленному будет слово,
только божественный небо услышит.
20
Ребёнок со вселенной не сравним,
которую пытается понять земная бездна.
Какого таинства их разделяет мир,
моргая звёздами ночами безвозмездно!
Судьба ведёт неведанным путём
средь терний,
иногда нам чУжда,
как женщина, следящая тайком
за похождениями влюбчивого мужа,
уверенной, что будет много граней
меж ними...
Всё разделено.
Лишь в круге нет начала и ни края...
Но видятся за праздничным столом
тарелки в трещинах с изображеньем рыб,
и Отрок, что ко всем с вопросом лезет:
- А разве может быть у рыб язык?
- Где есть стена, что говорить умеет?
21
Воспой сады ударом,
сердце,
не знаные тобой,
стекло,
задумчивые,
что ослепляют вместе,
как выпитое натощак вино,
взыгравшее в мозгу,
как ваза.
Прославь их радостно.
Спасибо за труды!
Не рОвня розам Исфагана и Шираза -
они прекраснее струи воды!
И согласись: себя не знало
без их ветвей, что сами гнулись ниц,
как тёплый ветер нежным опахалом,
касаясь разнообразья лиц.
Не поддавайся буре, проявленья
их нежных чувств: иди своей тропой...
Так нитка шёлковая пригодится в деле
ткачихе, даб зажечь костёр.
Почувствуй себя умершим душой,
и разгадаешь, что таит ковёр цветной.
22
Судьбе наперекор, столпы существованья,
что в камне статуй замерли мужских
в тени аллей и под балконом,
стали
эмблемой изменений вековых;
набат колоколов,
летящий
через постылость суматошных дней,
или колона Корпака - единая царевна,
увидевшая прах церквей.
Поспешно рушатся решётки вечной славы,
ссыпаясь в ночь, слепую от огней,
но путь стремления следов не оставляет,
и не напрасна шалость их затей.
23
Зови меня в свои минуты,
что борются с тобой,
моля,
цепными псами, винных в смуте,
стремящихся спасти себя.
Привидится: что смог осилить
все непокорства ты один.
Слепы мы - не привыкли видеть,
начертанной победы взрыв.
Страшась алкаем подаянья,
узнав: для нови вы стары.
Для старого - ещё ягнята.
Вы в мир впилИсь, как упыри.
Положено нам правду славить
всю жизнь, не покладая рук,
но мы, одновременно, капля яда,
сталь бессердечная и сук.
24
Слышны взрастающие жалобы Земли -
первопроходцы жалости не знают.
Но города у щедрых луж росли,
кувшины маслом и водою наполняя.
Они в проектах выросли, но жаль,
что чертежи судьба неукротимо портит.
Они живут и видят даль,
и нас в конце, и тех, кто хочет
услышать ощутивших на себе...
Родившийся ребёнок род пополнит,
пока со временем в судьбе,
желаньем, ненасытным, плоти,
нас потрясёт стремленьем к новизне...
Мы чересчур смелы, имея время.
И только смерть немая,
смерть знает всё, что будет далью,
что потеряли, покалечив землю.
25
Слышу ритмы сердец, полных мук и заботы
на весенних наделах, где грабли скребут
гривы сочных борозд, возалкавших работы
человеческих рук, что от нивы живут.
Дни иллюзий не дремлют - взрастают поспешно.
Что мы ждали подолгу - явилось иным
( в этот раз не имей, что тебя поимело),
как загар на листве прошлогодней листвы.
Ветер дарит добро. И, темней чёрной ночи,
на поля удобрения кучей легли.
Время быстро летит,- и оно с каждым годом моложе,
как летящие в небе ключом журавли.
26
Тревожит птичий гам,
откуда льются звуки.
Резвится детвора в волнении цветов,
и направляет гвалт сквозь звон всемирной скуки,
где слышится возня, резвящихся щенков.
А где же мы?
Драконами из плена
стремимся к воле...
Стынет в сердце смех.
И ветер треплет нас.
О, Господи!
Геенна!
направь наш зов надежды на успех,
чтоб лиру и певца очистить от потока
ненужных слов и безобразных тем.
И
уповаем в пошлости
с надеждами на Бога,
забыв про песни птиц,
спешащих от проблем.
27
Что судный час несёт
что смоет горы пепла
высоких замков, крепостей, дворцов.
Виной предстанет преданная вера,
и праТворец накажет подлецов.
Неужто страх судьбою нашей правит?
Дни детства скрыты мраком немоты.
Но призрак прошлого, что дымом души травит,
стал жертвой нашей нищей доброты.
Гонимые судьбой,,
мы кажемся в изгоях,
в сетях Всевышнего, смотрящего с небес
за длиной очередью тварей к аналою,
разрезавшего храм, как волнорез.
28
Вернись скорей, и в грацию потомков
добавь стремительность души и такт
в наш танец, словно звёздная тусовка
осталась в памяти.
Но шаг
природы равномерен -
не знает чар и волшебства.
И только песенка Орфея
над долею её властна.
С тех пор её ты растревожил
своим восторгом красотой,
что был готов,
забыв о прошлом,
стремиться к лире молодой.
Ты двигался вперёд и верил,
что в танец друг внесёт свой стиль
на празднике любви,
где пьют гетеры
и слушают, повесы, водевиль.
29
Ты слушаешь меня,
мой друг далёкий?
Дух твой возвеличивает высь
нудной песней звонких колоколен -
не сдавайся силе, не смирись!
Всё, что пьёт из вен живые соки,
станет крепче жертвы во сто крат
в измененьи вечном.
Видят боги боль твою,
и пиво-яд станет солнечным вином когда-то.
Будь же смыслом ночи на кресте
дум своих,
собрав все силы в стадо,
ведь уже готовится постель,
но кричи назло:
-Я есть!
2021
ID:
990363
ТИП: Поезія
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Епічний
ВИД ТВОРУ: Онєгінська строфа
ТЕМАТИКА: Поетичні переклади
дата надходження: 02.08.2023 21:22:44
© дата внесення змiн: 03.08.2023 10:07:58
автор: Санчо
Вкажіть причину вашої скарги
|
