Посвящается всем редакторам еженедельных журналов
В правом кармане брюк лежали 9 копеек - два трехкопеечника, две копейки
и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на
карман.
Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же
плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они
в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри
красивые полушария с извилинами и молчат.
А копейки - брень-брень.
У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске
бумаги: "Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд - 1 рубль".
Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел
человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном
сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:
- Спасибо от адмирала морских сил. Ура!
Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:
Ата-цвели уж давно-о!
Хэ-ри-зан-темы в саду-у!..
Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4
часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.
Тут за мной пошли многие и говорили со мной:
- Гуманный иностранец, пожалуйте и мне 9 копеек. Он шарлатан, никогда
даже на морской службе не служил.
- Профессор, окажите любезность...
А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой,
прыгал передо мною на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым
голосом:
У Калуцкой заставы
Жил разбойник и вор - Камаров!
Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить.
- Предположим так. Начало: жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает.
Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая
личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза.
Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит:
Мальчик, мальчик. - А что дальше? Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик...
"И в фартуке", - вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. "Кто в фартуке?"-
спросил я у мозгов удивленно. - "Да этот, твой детдом".
"Дураки", - ответил я мозгам.
"Ты сам дурак. Бесталанный, - ответили мне мозги, - посмотрим, что ты
будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!"
Не в фартуке, а в халате...
"Почему он в халате, ответь, кретин?"- спросили мозги.
"Ну, предположим, что он только что работал, например, делал перевязку
ноги больной девочке и вышел купить папирос "Трест". Тут же можно описать
моссельпромщицу. И вот он говорит:
- Мальчик, мальчик... А сказавши это (я потом присочиню, что он
сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика
Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают)
уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у
него толстые, и назвать рассказ: "Петька спасен". В журналах любят такие
заглавия".
"Па-аршивенький рассказ, - весело бухнуло под фуражкой, - и тем более,
что мы где-то уже это читали!"
- Молчать, я погибаю! - приказал я мозгам и открыл глаза.
Передо мною не было адмирала и Черномора и не было моих часов в кармане
брюк.
Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.
- У меня часы украли сейчас, - сказал я.
- Кто? - спросил он.
- Не знаю, - ответил я.
- Ну, тогда пропали, - сказал милиционер.
От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.
- Сколько стоит один стакан сельтерской? - спросил я в будочке у
женщины.
- 10 копеек, - ответила она.
Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные 9 копеек.
И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.
"Предположим - милиционер. И вот подходит к нему гражданин..."
"Ну-те-с?" - осведомились мозги.
- Н-да, и говорит: часы у меня свиснули. А милиционер, выхватывает
револьвер и кричит: "Стой!! Ты украл, подлец". Свистит. Все бегут. Ловят
вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба.
"Все?" - спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове. "Все".
"Замечательно, прямо-таки гениально, - рассмеялась голова и стала
стучать, как часы, - но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет
идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать,
мог и старорежимный городовой. Нес-па [Не так ли? (фр.)>, товарищ Бенвенутто
Челлини".
Дело в том, что мой псевдоним - Бенвенутто Челлини. Я придумал его пять
дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем
кассирам в редакции. Все они пометили: "Бенвенутто Челлини" в книгах авансов
рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини.
Или так: извозчик No 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из
Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная
промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили.
"Мы этого извозчика помним, - сказали, остервенясь, воспаленные мозги,
- еще по приложениям в марксовской "Ниве". Раз пять мы его там встречали,
набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в
Сахаротресте, а в Министерстве внутренних дел". Умолкни! Вот и редакция.
Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?.."
По шаткой лестнице я вошел в редакцию с развязным видом и громко
напевая:
И за Сеню я!
За кирпичики,
Полюбил кирпичный завод.
В редакции, зеленея от жары в тесной комнате, сидел заведующий
редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В
деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира.
- Кирпичики кирпичиками, - сказал заведующий, - а вот где обещанный
рассказ?
- Представьте, какой гротеск, - сказал я, улыбаясь весело, - у меня
сейчас часы украли на улице.
Все промолчали.
- Вы мне обещали сегодня дать денег, - сказал я и вдруг в зеркале
увидал, что я похож на пса под трамваем.
- Нету денег, - сухо ответил заведующий, и по лицам я увидал, что
деньги есть.
- У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, - заговорил я тенором, - я в
понедельник его принесу к половине второго.
- Какой план рассказа?
- Хм... В одном доме жил священник...
Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы.
- Ну?
- И умер.
- Юмористический? - спросил редактор, сдвигая брови.
- Юмористический, - ответил я, утопая.
- У нас уже есть юмористика. На три номера. Сидоров написал, - сказал
редактор. - Дайте что-нибудь авантюрное.
- Есть, - ответил я быстро, - есть, есть, как же!
- Расскажите план, - сказал, смягчась, заведующий.
- Кхе... Один нэпман поехал в Крым...
- Дальше-с!
Я нажал на больные мозги так, что из них закапал сок, и вымолвил:
- Ну и у него украли бандиты чемодан.
- На сколько строк это?
- Строк на триста. А впрочем, можно и... меньше. Или больше.
- Напишите расписку на 20 рублей, Бенвенутто, - сказал заведующий, - но
только принесите рассказ, я вас серьезно прошу.
Я сел писать расписку с наслаждением. Но мозги никакого участия ни в
чем не принимали. Теперь они были маленькие, съежившиеся, покрытые вместо
извилин черными запекшимися щелями. Умерли.
Кассир, было, запротестовал. Я слышал его резкий скворешный голос:
- Не дам я вашему Чинизелли ничего. Он и так перебрал уже 60 целковых.
- Дайте, дайте, - приказал заведующий.
И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий и блестящий червонец, а
другой темный, с трещиной посередине.
Через 10 минут я сидел под пальмами в тени Филиппова, укрывшись от
взоров света. Передо мною поставили толстую кружку пива. "Сделаем опыт, -
говорил я кружке, - если они не оживут после пива, - значит, конец. Они
померли - мои мозги, вследствие писания рассказов, и больше не проснутся.
Если так, я проем 20 рублей и умру. Посмотрим, как они с меня, покойничка,
получат обратно аванс". Эта мысль меня насмешила, я сделал глоток. Потом
другой. При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилы
набухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике.
- Живы? - спросил я.
"Живы", - ответили они шепотом.
- Ну, теперь сочиняйте рассказ!
В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил один
за полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтом
конверте с надписью:
"Граждане, помогите глухонемому".
На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц с
аэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моих
бежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт.
Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хромому:
- Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право в
моем Филиппове торговать? Уходи в "Эльдорадо"!
- Предположим так, - начал я, пламенея, - улица гремела, со свистом
соловьиным прошла мотоциклетка. Желтый переплетенный гроб с зеркальными
стеклами (автобус)!..
- "Здорово пошло дело, - заметили выздоровевшие мозги, - спрашивай еще
пиво, чини карандаш, сыпь дальше... Вдохновенье, вдохновенье".
Через несколько мгновений вдохновение хлынуло с эстрады под военный
марш Шуберта-Таузига, под хлопанье тарелок, под звон серебра.
Я писал рассказ в "Иллюстрацию", мозги пели под военный марш:
Что, сеньор мой,
Вдохновенье мне дано?
Как ваше мнение?!
Жара! Жара!
1926
ID:
335126
Рубрика: Поезія, Лірика
дата надходження: 05.05.2012 07:21:45
© дата внесення змiн: 05.05.2012 07:21:45
автор: wdtnftdf
Вкажіть причину вашої скарги
|
