|
- Собирайся, Виктор, мы выезжаем. - Высокая смуглая женщина бросает ему на одеяло тяжелую кожаную куртку маслянисто-горчичного цвета, отчего он просыпается. Один в холодной квартире. Ранняя весна. Ветер дует в разбитое окно. Один и тот же сон сопровождает каждое утро Виктора. "Марина" - теплится где-то внутри. И хочется крикнуть в окружающую пустоту: "Разве может не быть человека, которого видишь каждый день?". Собственно, у этого воспоминания было продолжение, которое он спрятал в самые дальние архивы разума, надеясь его навсегда забыть. Минут за пятнадцать он успевает одеться, умыться холодной водой и выйти на улицу послевоенного города, прихватив с собой один только чемодан. Так начинается каждое его утро. Но сегодня все было несколько иначе. Виктор проснулся от стука в окно. Встал и окинул рассеянным взглядом комнату. Воздух был дик и глух, как будто это ветер принес с собой смятение и робость. В окно постучали второй раз. Виктор быстро оделся и вышел. Возле дома была его сотрудница, Лена, приземистая женщина лет сорока пяти, она стояла в темно-сером плаще посреди улицы, полной мягкого, золотисто-розового света.
- Доброе утро.
- Проходи.
Они вошли в дом.
- Присядь. Ты по делу?
- Да, наверное... - Сонные звуки терялись в окружающей тишине. - Виктор, ты можешь мне помочь?
- Смотря, чем.
- У меня есть одна девочка... Дочь дальней родственницы. Она болезный ребенок. Нужен кто-то, кто мог бы за ней присмотреть после того, как я уеду.
- Так ты уезжаешь?
Лена стыдливо опустила глаза.
- А можно было раньше сказать?
- Раз не говорила, значит, нельзя.
- Ладно, и что я должен буду делать?
- Приходить к ней, желательно, каждый день, приносить немного еды и готовить к школе.
- А после куда ее?
- Ну, вот откроется интернат и...
- Да?
- А куда еще? - Она развела руками, - Мать умерла рано, отец числится, как без вести пропавший. Может, еще вернется, но...
- Но.
- Маловероятно.
- А ты?
- А что я? У меня свои дети есть, зачем мне она еще?
- Ну как... А что, больше совсем никого нет?
- Пару раз пыталась пристроить к знакомым, она отовсюду сбегает.
- Почему?
- Не знаю.- Ее лицо выражало деланное изумление.
Виктор вздохнул, поняв всю необратимость ситуации.
- Вот тебе на первый раз. - Лена вытащила из сумки небольшой узелок. - Отнеси сегодня, если можешь.
- Так ты сегодня едешь?
- Нет, но сегодня не могу.
- А куда нести?
- Знаешь разрушенную фабрику по дороге в поселок?
- Где-то километр отсюда. Знаю.
Они вышли на улицу.
- А я еду... - У Лены в глазах загорелись оживленные искорки, совсем как это светлое утро.
- Домой?
- Домой. А ты держись тут. - Она похлопала Виктора по плечу и, снова потупив глаза, поспешила уйти.
"С какой радостью она возвращается" - думал Виктор, смотря вслед удаляющейся темной фигуре, - "а я никогда уже не вернусь".
И пошел по дороге в поле. Вокруг были выбеленные дома, выцветшие весенние дороги и деревья, все какие-то невысокие, ветер качал их из стороны в сторону. Вокруг не было ни души. Странный какой-то город, - думал Виктор, - все в нем раннее, тихое, недозрелое, не такое, как надо.
Арина сидела на полу в слепом помещении фабрики, которое сделалось ее комнатой, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени. Дверь с грохотом распахнулась, в комнату ворвался ослепляющий свет. На пороге стоял силуэт мужчины с чемоданом в руках. Ей показалось, она никогда не видела столько света, как в этом дверном проеме и столько черноты, как в этом силуэте. Она испугалась и отпрыгнула в сторону.
- Я от Лены. - Он поставил чемодан на пол.
- Правда? - Арина вышла из темного угла комнаты. Это была небольшого роста светловолосая девочка лет тринадцати. Она была одета в мешковатое платье синего цвета в коричнево-рыжий цветок. В левой руке она держала нож, направленный острием вперед. - Правда?..
- Я от Лены, сказал!
Секунда - девочка и нож отлетели в разные стороны. Арина заплакала. Виктор повернулся к выходу и вздохнул.
- Извини, вспылил. Как тебя зовут?
- Арина.
- Выходи ко мне на улицу.
Она вышла из комнаты, накинув огромное черное пальто. Во дворе разрушенного здания фабрики на бетонном фундаменте Виктор разводил маленький костер.
- Значит так, Арина... Сейчас мы приготовим поесть, а потом начнем готовиться к школе. Сколько у нас там осталось?.. - Он посмотрел на часы. - Два часа. Думаю, успеем.
- Какие красивые. - Арина присела рядом.
- Кто? А, часы? Да трофейные...
- А как тебя зовут?
- Называй меня Виктор, но только на "Вы".- Он запнулся. Он не любил произносит свое полное имя, а еще больше ненавидел говорить свое отчество.
- Хорошо.
Он посмотрел на девочку вблизи и сказал:
- У тебя одно платье?
- Да. И пальто папино.
- И даром, что оно по краям подпаленное.
Арина засмеялась.
- Мало что могу предложить, но завтра принесу.
Они расположились в одном из залов за единственным письменным столом. Там теперь проходили их ежедневные занятия.
На следующий день Виктор пришел пораньше, когда еще было довольно темно. Он переступил порог и сказал:
- Смотри... - Он положил на стол большую горчичную куртку, открыл чемодан и аккуратно вынул оттуда белую ночную рубашку. - Моя жена это когда-то носила. Теперь носи ты. - Из чемодана выпала маленькая фотография, темная и размытая. Он быстро ее поднял, положил обратно в чемодан и с какой-то ревностью его захлопнул. - Я приду вечером.
Каждый день в тетрадях на столе появлялось больше и больше оловянных слов, цифр, знаков и символов, написанных то отрывисто, то вязью, то криво, то ровно, они заполняли тетради и, казалось, вот-вот выльются за пределы бумаги в ледяное пространство. Голос Виктора был похож на ветер, такой же гулкий и сухой. Иногда во время занятий Арине хотелось его обнять, или коснуться его руки, или положить голову к нему на колени. И в эти моменты что-то подступало к некой воображаемой границе, и что-то сдерживало, как тепло крови удерживает кожа, которая тоже есть своеобразный порог. Тогда она поворачивала голову и смотрела в окно.
- В книгу нужно смотреть, а ты куда смотришь? - Сразу слышала она. - "Юность" пишется с одной "н", а гитара - через "и". И держи карандаш правильно.
- Ты меня совсем не любишь. - Как-то сказала она.
- А я и не должен! - Закричал Виктор, с оглушительным звуком захлопнув книгу, а затем и дверь.
Не приходил аж до следующего утра, а когда пришел, начал с вопроса:
- Сколько раз я говорил обращаться ко мне на "Вы"?
- Много. - Она подняла глаза и лукаво улыбнулась.
- Так в чем причина?
- Я не хочу.
Он напряженно вздохнул.
- Учти, я не всегда был человеком без имени и прошлого, преподающим уровень третьего класса. Когда-то диапазон моих возможностей был пошире и я вел лекции в университете. Представь себе, и мне платили за это деньги. - Он повысил тон. - Но что с этого толку, если меня не хочет слушать мой единственный ученик? Неужели я так жалок?
Арина поджала губы и положила голову на стол. Он продолжил.
- Чего ты от меня хочешь? Тепла? Ты так будешь требовать от каждого в жизни? Тогда давай без меня.
- Нет. - Она застенчиво попятилась. - Я внимательно слушала.
- Окружающий мир холоден. Вспомни об этом, когда кто-то даст отпор жестче, чем я.
"Странно, как она лезет вон из кожи, только чтобы обратить на себя внимание" - думал Виктор, - "Это из-за меня? Или будь на моем месте кто-либо другой - она вела бы себя так же? Как сильно мы зависим от внимания. Есть оно - мы рады и довольны, но если кто-то не дает нам достаточно, как же мы изводимся. Как нам приходится унижаться, чего мы только ни сделаем ради этого".
Иногда они вместе встречали рассвет. И когда над городом редел туман и вставало устало солнце, Арина и профессор сидели на холме и смотрели в дружелюбную даль, полную надежд, порочащую светлое будущее. И она не разочаровывала, каждый день меняя облик: где-то там, на линии горизонта, на месте руин строились новые дома. Но когда к утренней свежести и запаху влажной земли подмешивался тонкий сладковато-маслянистый аромат ранней пшеницы, Виктор замечал рядом с собой копну светло-русых волос и горчичного цвета куртку, накинутую на тонкие плечи. И тогда ему становилось дурно и душно, и хотелось поскорее уйти.
Однажды она спросила, сидя на траве:
- А ты отсюда?
- Нет, это не мой город.
- А почему ты не вернешься в родной?
- Чтобы не напоминать о себе.
- А есть, кому?
- Ты права. Никого почти нет из тех, кого я знал. - Сказал он, прикуривая сигарету.
- Тогда ты можешь вернуться.
- Нет. Это я себе там буду слишком о многом напоминать.
Последовала долгая пауза.
- Здесь вообще все не мое. Степи, степи, все сухое и низкорослое. Летом пыль поднимается, зимой лед все покрывает. Там, где я вырос, там леса.
Лицо Арины постепенно прятали подступающие сумерки, она смотрела на Виктора растерянно. В каждом уголке его облика собиралась совсем иная, лесная темнота. И глаза, что в этой темноте казались угольно-черного цвета, были глазами ищущего. Ей хотелось смеяться, как этот образ вызывает в ней что-то резкое, стремительное, что-то абсолютно стихийное. Он же был равнодушен и даже немного раздражен. С каждым днем ему было все сложнее заставлять себя приходить на заброшенную фабрику, чувство удушья преследовало его, не давало расслабиться. Напряжение нарастало в его уме и теле. Он стал рассеян и зол на себя.
Однажды вечером он забыл на фабрике свой чемодан. Он пришел домой и обнаружил, что ключи в чемодане, а самого чемодана нет. Мужчина вошел в свою квартиру через окно и собирался ложиться спать. Он уже почти уснул, когда маленькая мысль о том, что завтра придется идти на фабрику дважды, напрочь лишила его сна. Уже в пути он подумал, что Арина могла найти его чемодан и это его напугало. Когда он пришел, Арина сидела в комнате, пол которой был застелен его бумагами, письмами и прочими вещами, которые он хранил, как самое ценное, возле зажженной свечи и смотрела на маленькую фотографию. Он подошел ближе. Да, та самая. Его подкосило.
- Ты читала мои письма.
От неожиданности она выронила фото.
- Как теперь я могу тебе доверять?.. - Спросил он сломанным голосом. - Ты читала мои письма.
- Я не читала.
- Можешь не рассказывать, она лежала в конверте.
- Я не читала... Письмо.
- Уходи отсюда, я больше не могу. Выйди из помещения.
Она вышла. Виктор закрыл лицо руками. Он почувствовал себя раздетым и поверженным, как будто сама его суть вдруг перестала быть его. Грудь сдавило и выступили слезы. Он сидел над этими письмами и не мог подняться. Так и уснул. Наутро Арина спросила у него:
- А твоя жена была цыганка?
- Нет. Почему ты так подумала?
- Похожа... - На ее лице не было ни стыда, ни чувства вины. Она была спокойна.
- Нет. - Повторил Виктор.
Тем временем совсем потеплело. Дни стали длиннее, ночи - совсем ясными, а выцветшие дома приобрели желтоватый оттенок. Виктор не знал, куда себя девать. Запах свежей пшеницы, через поле которой проходил его постоянный маршрут, стал ему совсем невыносим. Он старался приходить как можно позже, когда ночной воздух хоть немного скрадывал это наваждение. А когда приходил, видел, что Арина бьется, как рыба об лед, и это его утомляло. Но однажды он пришел с работы и не застал ее за письменным столом.
Виктор вошел в самый широкий зал. Был темно. Где-то рядом слышались шуршащие звуки. Когда глаза немного привыкли к темноте, он увидел, как, прыгая с одного станка на другой, сметая вырванные страницы книг, танцевала Арина. Она хлопала в ладоши, смеялась холодно и жутко, двигалась быстро и хаотично, то приближаясь, то отдаляясь, прыгала и падала на пол, вставала и снова вертелась в дикой пляске, подлетая и изгибаясь. А в завершение этого танца она взяла с подоконника нож, подбежала к Виктору, взяла его руку в свою и ударила себя ножом в грудь. Виктор опешил. Арина рухнула на пол. Он взял из ее руки нож и сел ей на ноги:
- И как ты посмела чего-либо от меня требовать, если даже не знаешь, где находится сердце?!
Арина плакала.
- Отвечай!
- А-ай...
- Поклянись, что больше никогда не унизишься так ни перед одним мужчиной.
Она только тихо стонала от боли.
- Клянись, а то прирежу. - Виктор приставил нож к ее горлу. - И никто тебя не найдет.
- Да, да... - Она заливалась слезами.
- Хорошо, - сказал Виктор и встал с ее ног, - спасибо, что мне не пришлось самому тебя останавливать.
Он оттащил ее ко входу в здание и открыл дверь, чтобы было хоть что-то видно. Какое-то время он просто мерил шагами зал. Потом снял с руки часы и подошел к затихающей девочке:
- Говори, который час.
- Не могу. - Ей тяжело давался каждый звук.
- Говори, я учил тебя. Я хочу знать, что хоть какая-то часть всего этого не пошла коту под хвост.
- Восемь... Часов, двадцать шесть... Семь минут.
- Хорошо. - Сказал он и снова умолк.
Арина лежала с открытыми глазами, сознание покидало ее. По ее зрачкам плыли серые блики, как облака, руки немели, тело казалось совсем невесомым.
- Почему мне так плохо?.. - Прошептала она, закрыв глаза.
- Потому что ты преступила грань!
Арина почувствовала, как нечто заполняет пространство сантиметр за сантиметром, такое мягкое и парализующее, обволакивающее и приторное. Она попыталась перевернуться, но сил не хватило, тогда она протянула руки к Виктору:
- Но Вы же убьете меня. - Она сглотнула. - Я больше никогда не буду к Вам приставать.
- "Приставать". Какое слово! А ведь ты понимала все с самого начала. Спасибо. А теперь обещай, что ничего не почувствуешь, когда я осмотрю рану.
- Хорошо.
Он распорол ножом ее ночную рубашку.
- Рана неглубокая. Сил еще маловато. - Он с укором посмотрел на равнодушную Арину. - Хотя шрам останется...
Он достал из чемодана пузырек и бинт и принялся промывать рану.
Спустя какое-то время он вышел из здания фабрики в ночь и сел под кирпичной стеной. Достал сигарету и поджег. В свете горящей спички он увидел кровь у себя на руках. Что-то сломалось внутри и из груди вырвался смешок. Потом еще и еще. Потом он засмеялся во весь голос и уголек сигареты отразился в его глазах зловещими искрами. Он смеялся еще долго, потом потушил сигарету и просто сидел в темноте. Арина лежала возле выхода укрытая одеялом, и от этого смеха у нее шел мороз по коже. "Знобит," - думала она.
Несколько дней все продолжалось, как ранее. Виктор приходил утром или вечером, они готовили поесть и садились за тетради. Но единственное - Виктор стал еще более закрытым и чаще раздражался на всякие мелочи. Однажды он пришел поздно вечером, где-то в девять или десять часов. Арина увидела его силуэт еще издалека, он двигался быстро, напряженно и скованно, он был очерчен углем на фоне еще тлеющего неба.
- Одевайся, Арина, мы выезжаем. - Сказал он, едва дойдя до здания.
- Куда мы?.. - Спросила она, еле разжав губы.
Он поднял со стула горчичную куртку и бросил ей. Она ушла в темноту за платьем.
Он ждал на улице. Арина вышла, Виктор взял ее за руку. Ее рука была тонкая и прохладная. "Какая ты преданная и покорная" - думал он по пути в метро - "И вся моя". Они неслись в полупустом вагоне, сидя рядом. Арине хотелось спать. На одной из остановок она покачнулась и упала к Виктору на колени. Он посмотрел на нее безучастно и поморщился. Они вышли на конечной. Было довольно холодно, как для лета, вышла луна и стало видно: они шли по широкой дороге между жилыми домами, потом эта дорога сузилась, пошла вверх и свернула к кладбищу. Это был высокий холм. Виктор повел Арину между могилами.
- Зачем мы здесь? - Спросила она, идя рядом.
- Так нужно. - Ответил мужчина, повернув к ней голову.
Что-то новое, пугающее отразилось в его лице. Глаза были какие-то впалые, красноватые, неспокойные.
Они шли вниз по холму, чуть дальше текла черная речка, а за ней вдали мерцали тысячи огоньков. Виктор пропустил Арину вперед, он смотрел, как она идет по крутому спуску, то и дело спотыкаясь о корни деревьев и пучки травы. Эта ее беспомощность заводила Виктора. Вдруг она оступилась и кубарем полетела вниз. Виктор взял из-за дерева железную трубу и подбежал к ней, когда она уже поднялась и стояла у самой воды. Он замахнулся ударить, но что-то сработало не так, он шагнул мимо и со всей силы бросил кусок металла в реку. Темная вода сомкнулась над ним. Арина вздрогнула, закрыла лицо руками, а потом и вовсе села на землю. Виктор тяжело дышал. Холод рассыпался по его телу. Он взялся за голову и закричал, подошел к дереву, ударил его кулаком и сбил кожу. Выступила кровь. Потом подошел к Арине. Та сидела тихо, закрыв глаза. Он угрожающе навис над ней.
- Какая же ты глупая. Ты могла сбежать уже тысячу раз.
- Мне некуда бежать.
- Да здесь полно мест! Думаешь, твоя покорность кого-нибудь подкупит? Да черта с два! Лена о тебе даже не спросила бы.
- Мне некуда бежать, ты везде!
- Это уже твоя воля. Ни один человек не достоин того, чтобы давать ему такую власть, чтобы доверять ему так беспрекословно.
Он прошел рядом несколько кругов и немного успокоился.
- Давай руку.
Она сидела неподвижно.
- Тогда иди следом, мы должны успеть, а то метро закроют и придется шагать пешком.
"Мы с тобой - случайные частицы, утомленные броуновским движением." - думал он, сидя в вагоне метро, пытаясь успокоить дрожащую Арину, которая за время пути не проронила ни слова, - "И кто виноват, что в условиях этого вакуума нам позволено столь многое? Как далеко может зайти человек, если будет знать, что ему это разрешено?.. И ты сидишь, оглушенная пониманием происходящего. Сидишь рядом со своим несостоявшимся убийцей. Сидишь, так как думаешь, что деваться тебе совсем некуда. Вот он, фатум".
- Знаешь, - сказал он, выходя из метро в темную улицу, - а ведь я тебя понимаю. Будь мы записаны в каком-нибудь другом контексте, может, ты вела бы себя по-другому. Если бы я был школьным учителем или соседом сверху, а вокруг были люди, может, что-то сдерживало бы тебя... Да и меня тоже. Может, вообще ничего не произошло бы. А так, мы вырваны из всего мира, вырваны из общества и вставлены в одну рамку - ты и я. Знаешь, кем становится человек, если теряет грани дозволенного? И знаешь, кто расставляет эти грани? Он сам. Ведь у меня, чтобы научиться управлять своим телом, было много времени, а у тебя - гораздо меньше. Помести меня в такую одиночную камеру, как твоя ситуация, я бы, наверно, тоже извелся. Но ты должна помнить: от тебя всегда будут требовать максимум, а иногда даже то, на что ты будешь неспособна.
Кое-где горели фонари, Арина и профессор шли между пятиэтажных домов, их силуэты ползли по витринам спящих магазинов. Виктор подумал о чем-то своем, тяжело вздохнул и продолжил:
- Знаешь, чем я отличаюсь от тех людей, которых ты будешь встречать в течение жизни? Они все будут лицемерить перед тобой, играть, недоговаривать, адаптировать под тебя свою речь, а все по той причине, что им нравится думать, будто они умнее других. Они будут требовать от тебя чего-либо, а называть это по-другому, будут пытаться тебя перехитрить, будут говорить "ты не поймешь", потому что им так удобно. Я же не буду врать тебе, или обращаться с тобой, как с ребенком, потому что мне не нужно тешить свое самолюбие, недооценивая твой ум.
Они дошли до последней улицы, ведущей к фабрике. Арина посмотрела грустно на Виктора. Его образ, такой пафосный и картинный, высокий и мужественный, как на плакатах агитации, виднелся на кирпичном фоне жилого дома.
- Я не нужна тебе. - Сказала она полушепотом.
- Никакой черт не заставит тебя обращаться ко мне на "Вы" - сказал Виктор. - Нет. - Твердо ответил он.
- Я сама дойду.
- Пожалуйста.
Они распрощались и пошли каждый в свою сторону.
- Представь себе, мне пришлось объяснять на работе, где я так поранил руку. - Сказал Виктор, делая Арине перевязку следующим вечером.
Она удивленно подняла брови.
- Зачем?
- Я сказал, что чинил разбитое окно. Кажется, мне поверили. Если собираешься работать или жить в коллективе, тебе до самой смерти придется отчитываться, как это делает провинившийся школьник.
- А если не собираюсь?
- Тогда все еще страшнее. Жизнь в обществе не требует особых усилий, доверяешь свою жизнь верхам - и плывешь до самого Ахерона, то есть до смертного одра. Не нужно думать - за тебя подумали другие. Действуй по схеме, по плану, ничего не добавляй и не вычитай. Так спокойнее, и так живет большинство. Но ты так не сможешь.
- Почему не смогу?
- Потому что тебя сразу видно, как и меня. Ты ко мне пристала только из чувств, если бы не они, ты бы давно ушла, как делала раньше.
- Мне не нравилось там. Они оскорбляли меня.
- Тебе бы и со мной не понравилось. Вот оно. - Он наконец-то нашел ножницы в чемодане. - Потому Лена поспешила навязать тебя мне, ведь ты неудобный человек. Вообще, от человека хотят, чтобы он настолько был заключен в умственную тюрьму, что ниоткуда не сбегал, даже если открыты все пути. Я слился с ландшафтом, привык, так сказать. А тебя просто нигде не примут.
- И что мне делать?
- Изучать людей, это не такая уж тяжелая наука. Чтобы понять, кто и чего от тебя хочет. И выбирать, кем ты хочешь быть или кем хочешь казаться. Здесь начинается театр. Главное - играть до конца. - Он зажег спичку и поднес сигарету. - Людей видно сразу.
- Как?
- Они сами себя выдают. Давай, я завтра покажу тебе.
На следующий день Виктор повел Арину в самый центр города, изможденный и тихий. Возле действующего завода не доходя узкого моста было одно здание, которое раньше было складом. Сейчас оно стояло пустое, мерцая разбитыми стеклами. Они зашли в него и стали у окна.
- Смотри, - шепнул Виктор, - сейчас со смены пойдут люди, и мы будем на них смотреть.
- Весело.
- Правда? - Он повернул голову к девочке. - Как по мне, довольно подло. Хотя да, действительно, довольно интересное развлечение.
Раздался звонок и с территории завода потихоньку начали выходить люди. Они смешались с другими, которые шли в сторону моста.
- Смотри, какие люди: квадратная одежда, тьма и тоска в глазах. Как ты думаешь, кто они? Это - рабочий класс. Попробуй с ними заговорить, спроси их о жизни, на все вопросы они ответят одним словом: "работаем". Ну, на то он и рабочий класс, чтобы работать. - Он усмехнулся. - А вот эти, с виду обычные граждане, как мужчина в темно-сером, видишь?
- Где?
- Невысокого роста, сейчас подошел к столбу.
- Да, вижу. Ничем не выделяется.
- Да, а ты попробуй запомнить его внешность. В теле скованность, во взгляде странное выражение, как будто он сидит в засаде. Он наблюдатель, как мы. Только, в отличие от нас, это его профессия. Почти в любом обществе найдется такой. - Он помедлил и продолжил. - Знаешь, какой человек самый опасный? Который много думает и молчит.
- Но он же может думать о чем угодно.
- В этом-то все и дело.
- Почему человек обязательно должен думать о плохом?
- А что, по-твоему, плохое?
- Ну, допустим... Убить кого-нибудь.
- Так, а что "плохое" с точки зрения государства?
- Убить кого-нибудь... Важного?
- Вот. Видишь, ты уже научилась опасно думать. Осталось только научиться молчать.
Оба засмеялись. Мужчина в сером пиджаке достал фонарь и зажег его. Виктор напрягся:
- А сейчас приготовься...
Незнакомец провел лучом фонаря по фасаду здания.
- Ложись!
Оба припали к бетонному полу.
Он вышли из здания. Арина приглушенно хныкала.
- Ну что такое? - Виктор взял руками ее лицо.
- А что было бы, если бы он нас заметил?
- О, об этом лучше не думать. - Мужчина хмыкнул и улыбнулся. - Знаешь, сколько в твоей жизни будет таких моментов? - Он вытер ей слезы тыльной стороной ладони. - Вот здесь уже молчать и не думать.
Они дошли до холма возле фабрики, что уже весь покрылся зеленью, и сели на траву.
- Видишь тусклый свет где-то далеко в поле? Это заблудший путник ищет дорогу домой. Этот путник - я. Слышишь робкие, тихие шаги по брусчатой дороге? Это идет с работы девушка. Эта девушка - ты. В будущем, разумеется. Слышишь шум и характерный звук, как будто зажигается оранжевая лампочка в темноте? Так прибывает вагон метро. Знаешь, когда будешь взрослой, выбери себе квартиру в доме старой постройки, с тонкими стенами и обязательно с ванной. Набирай в нее побольше воды, погружай голову и слушай, слушай, слушай. Так звучит вечность. Она состоит из чьих-то слов, то резких, то ровных, то витиеватых, как узор, долетающих звуков телепередач, музыки со старых граммофонов, шума дорог, шороха бумажных страниц и космического холода чьих-то воспоминаний. Так, через эту вечность пронесясь, можно воссоединиться с кем угодно, будь он далек или даже мертв.
- Даже с тобой? - Арина подняла голову.
- Даже со мной.
И над ними долго сияло ясное небо, где каждая из звезд отдавалась неповторимым звуком.
На следующий день Виктор пришел пораньше, он плохо выглядел и много шутил. Арина спросила, что с ним, он ответил, что просто устал. Только зачем-то назвал свой адрес и позволил забрать из квартиры все, что нужно, если вдруг однажды он не появится. На вопрос, когда он придет, он ответил, что завтра, а завтра его не стало.
Щелкнул ключ в замочной скважине, скрипнула дверь и в темную квартиру вошла невысокого роста женщина. Она сняла туфли и на ощупь прошла на кухню. Из окна виднелись тысячи огней многоквартирных домов. Она включила свет и поставила на плиту новый зеленый чайник.
Вот она заходит в ванную комнату, снимает одежду, смотрит в зеркало. У нее светло-русые волосы, овальное лицо, впалые щеки, голубые глаза, ровный нос, тонкие губы. Она худая, даже, можно сказать, слишком. Через бледную кожу просвечивают кости, отчего образ в зеркале кажется несколько угловатым. У нее маленькая острая грудь, ниже идет несколько ребровых дуг. Но есть еще кое-что. Арина касается шрама под правой грудью и смущенно смеется. Вот она погружается в воду с головой и слышит: где-то совсем далеко зажигается фонарик. Ветер принес смятение и робость. Девушка идет по брусчатой дороге. Глубоко под землей прибыл вагон метро. Кто-то включил свет на кухне. Из телевизора звучит песня, милая сердцу. Мужчина устал писать под лампу и уснул прямо за письменным столом. Его лампа погасла. Путник в степи наконец-то нашел дорогу домой. Смутно слышны разговоры соседей. Кто-то шепнул "Доброй ночи" кому-то дорогому. А чей-то чай в стакане так похож на свет, льющийся из окон многоэтажек. И над всем этим еле заметная, как дыхание, мелодия. Вот она совсем исчезает, и вот снова появляется. В ней - поток воздуха, не более. В ней прилив и отлив, восход и закат, вечная цикличность мира. И так будет всегда. Так звучит вечность.
ID:
770969
Рубрика: Проза
дата надходження: 12.01.2018 17:03:43
© дата внесення змiн: 12.01.2018 17:03:43
автор: Lakritz
Вкажіть причину вашої скарги
|
Сподобалось,правда,часу обмаль , щоб зрозуміти чому.Захоплююче - дивакувато.( Перепрошую пані, можливо, занадто відверто та помилково).
