Робот Вадим говорит
1.
мы лежим на берегу реки,
и в небе над нами вырастает,
как циркуль,
будка
летящие кони мокрых сигар,
кипарис, рабочий туман,
изнуренный соплами
целые батальоны сестер
ломаются, словно они покрыты
кремлем
2.
Раструбы граммофона,
и опять по заказу
подземный хор
цветов
на отмели.
Нынче время гонять зайца
по меду пьяными глазами,
с лёгкостью
выпрямлять пантомиму.
Оса —
из тех, кого ловят
и свозят в Музей —
зависла между реками слов.
В нашем северном парке
мы можем написать телеграмму
в урну.
Смотри,
все сады на свете
выращены
праздным отношением к поэзии.
Люди стараются сохранить себя
в благодарном списке гор.
Зрачки множатся,
когда мы долго не можем дозвониться до диктора.
Деревья молчат, но чаще
по снегу волокут тела.
То Бог,
а то Гвоздь —
размеренность, неизбежность движения.
Страницы — ленты,
но они сплетаются в арки,
в крепости.
У-мо-лю-ду-на-ву-ру!
Безумный Бальтазар,
глубокая засада.
Лицо, внезапно обозначенное
у банкомата.
Красивая проститутка на прощанье,
но от нее прячется
неустойчивая нервная система
витринной толкотни.
Страх — самый
запретный плод.
Можно сосчитать все пятна земли.
У каждой розы
в городе существует филиал.
Художественная семья
крокодилов.
Море, как дыхание коня.
3.
Хватит дивиться дареному коню
и дрессировке породистых зевак.
Через несколько дней я попрошу словарь
для слов, в которых нет смысла.
Свет впивается в меня, как головка хлыста.
Если озеро не повернуть,
у нас возникнет новый берег.
Сумерки взламывают середину утра.
Договор между близнецами
сворачивается, становится пеплом.
Мухи строят стену на черной лестнице.
Знаю, как сделать кино, но пленка вьет кольца.
Чтобы выплюнуть из себя коня, дай ему имя,
канатоходец.
(Из цикла «Дружеские беседы с роботами»)
