В синеватом парижском тумане,
закрываясь от мира плащом,
неизвестный совсем Модильяни
бредил Анной, бродя под дождём.
Одержимый улыбкой и взглядом,
стихотворно воспетый, как Бог
он, отравлен смертельнейшим ядом,
от вина и любви изнемог.
Неизвестен, без денег, не моден,
доедая чужую еду,
рисовал и подписывал «Моди»,
проклиная свою нищету.
Вспоминая в моменты – «на грани»,
как бродили всю ночь напролёт
по трущобам Парижа, и Ани
взгляд – как бабочек лёгкий полёт;
Любование телом модели,
плавность линий, румянца налёт.
Вспоминая скупые недели
проведённые вместе; и лёд
тех же глаз, обожаемых, Анны,
и стихов непонятных мотив,
от которых кидался, как пьяный
рисовать и бросал, очертив,
на картоне фигуру штрихами,
и бросался под ноги любви,
а она осыпала стихами,
засыпая потом на груди…
В синеватом парижском тумане,
(как с полотен Дега и Моне),
Амедео, Ахматова Анна
в день дождливый привиделись мне.