Неправда, я был тогда с ними.
Теперь я хорошо это помню.
Я помогал раскрошить кирпич
и размешивал крошки в воде.
Это был кофе для наших дроздов – мы
добавили ещё немного травы,
им должно было прийтись по вкусу. (Любовь
в пять лет напоминает не умеющего писать,
который думает, что вся штука в том,
чтобы правильно держать перо).
Дрозды скакали неподалёку, наклоняя
головы с интересом, но
ни один из них не приближался.
Мы понимали, что с кофе что-то не так.
Наверху кто-то захлопал в ладоши, с ветки
сорвались чужие птицы.
Надо было пить кофе самим, но
не было смельчаков.
И тогда мы вспомнили о самом младшем из нас,
Вадике или Виталике,
от которого в памяти вместо имени –
лишь молчаливость и криво подрезанная чёлка.
Он не сопротивлялся, почти. После
первых пролитых капель пил
мелкими глотками бурую мутную
жидкость. Наконец нам стало страшно,
мы убежали за угол и только выглядывали. Он
мог улепетнуть или по крайней мере отложить
заболоченную банку, но пил и пил.
И, только выпив почти всё, начал плакать.
Вот чаша, вот я – ещё неразумней,
чем тогда. Смотрю,
как в мою сторону летит камень
с туманного берега.
(Перевёл с украинского Станислав Бельский)
