Затворничество. Одиночество.
– Это временно, пережди.
Ты сама растолкуешь доходчиво,
Что, мол, пока не судьба, непогода, дожди…
Ты расставишь все точки, разложишь по полочкам,
И кинешь с улыбкой: «будет все хорошо».
И верится сразу твоим глубоким строчкам,
Что спрятаны в книжках под моим стеллажом.
С твоего лица – как всегда, не стереть улыбки.
А внутри: ребенок плачет навзрыд.
Он жил в тебе раньше. Был звонким, шибким.
Ты скрываешь страхи, усталость. И стыд(?)...
Почему отдаляешься от надежных, рифмованных?
От твоих убедительных «завтра», «в сентябре», «через год»?
Нет, ты не одинока. Просто скованна.
– Четыре стены и в форточке – небосвод.
Ты читаешь Марину Ивановну, как и раньше.
И других, полюбившихся нам.
На бумаге все больше рома без фальши.
Не звонишь больше по мелочам.
Под балконом твоим раскинулось море.
А ты тонешь в страшилках-снах.
Ведь сама говорила: «поборем»!
И, вот, не борешься на всех фронтах.
Я ведь верю в тебя! Всем неистовым разумом.
В «кучерявые волны», в «голод пустыни».
В речи, подпитанные иногда соблазнами.
Они ведь не уснут? Не остынут?
Ты совсем не одинока. Никем не забыта.
Но… потеряна. Хотя невдомек.
Как? Та, что раньше дарила метеориты,
Сегодня заперта... И душа под замок?..
Я верю в твои безумные крики.
В рифму. В такт. В сумасшедший пульс.
В твоей душе все так же живет ребенок – верни, пожалуйста, ему улыбки!
Ну, и нам – себя, плюс…
