(продолжение)
РАУНД ЧЕТВЁРТЫЙ. СНОВА ОН.
Смятение чувств – понятие сугубо литературное. Так он думал до сегодня. А вот на старости пришлось испытать на своей шкуре это самое смятенье чувств. Как не испытать, если встречаешься с мужем любимой женщины. Да ещё якобы с целью помочь избежать развода. Санта-Барбара нервно и поголовно рыдает в дальнем углу.
– Я должен перед Вами извиниться, Андрей Николаевич! И поблагодарить, – Руслан протянул руку и крепко пожал доброрудневскую ладонь.
– У меня, Руслан, прям полоса какая-то в трудовой биографии: все норовят поблагодарить меня за то, чего я не делал. Надеюсь, Вы – не из их числа?
– Должен признать, у меня до встречи с Вами было несколько поверхностное представление о работе психолога. Я не ожидал такого результата.
– О каком результате он толкует? Неужели Натали согласилась на развод? Мне она ничего не сказала. Нет, ну продемонстрировала, конечно, перспективность дальнейших отношений по всем правилам: и внимала рассказам, и смеялась призывно, и глазками сверкала, и ручку на прощанье в ладонь уютненько вложила, и щёчку для поцелуя подставила. Так, стоп-стоп. Вот это лучше себе сейчас не представлять. Иначе смятение чувств может обернуться серьёзными профессиональными ляпами. А нам, профессорам, это вовсе не по чину.
– Давайте, Руслан, сейчас, как говориться, сопоставим наши словари. За что Вы собираетесь передо мной извиняться? Если за скептическое отношение к моим профессиональным возможностям, – то я Вас очень понимаю. Даже больше скажу: я с Вами полностью согласен!
– Вот как?
– Ну, а что? Я ведь ни Вам, ни Натали свои возможности никак не продемонстрировал? Поговорили «за жисть» – вот и всё.
– Это и поражает! Просто говорили «за жисть». А вчера приходит моя жена домой и спокойно соглашается на развод. Ни тебе слёз, ни тебе истерики. Да, что там! Огорчения никакого! Фантастика!
– Ё-моё! Что ж я подключил?! Не хватало ещё, чтобы этот мачо с досады, что всё так гладко получилось, не передумал и не захотел вернуть себе своё. Кабы не вышло так, как в известном монологе Юры Гальцева: «Перемудри-и-ил Живодёров, ой, перемудри-и-ил!»
– Мерси, как говориться, боку за оценку моих скромных заслуг. Я ведь правильно Вас понял: от развода Вы не отказались бы? Или я ошибался?
Ах, какой прищур понимающий! С этим фруктом нужно держать ухо востро, – мысли читать умеют не только профессора психологии.
– А Вы, док, подумали: я с досады, что моя супруга в истерике не бьется и за полы меня не хватает, захочу всё обратно переиграть?
– Говорите, вы – финансовый аналитик? Не хотите попробовать себя на поприще психологии? У Вас бы получилось, интуиция хорошая.
– Это из-за математики. Моя бабушка всегда говорила, что в основе всех проявлений мироздания лежит математический расчёт.
– Очень интересно! И знаете что? Раз уж проблема развода у нас отпала (хоть сам развод и остался – парадокс!), давайте мы с Вами выпьем моего кофе и просто поговорим за жизнь, – Доброруднев жестом пригласил гостя в свой рабочий закуток и захлопотал над кофе.
– От Вашего кофе не откажусь, – Руслан был искренне благодарен, и это лишало его возможности уйти, вежливо простившись: «Ещё раз, спасибо, док!»
– Мне хотелось бы поговорить с Вами, Руслан, о той трагедии. Простите, я понимаю: вспоминать такое – занятие малоприятное…
– А Вы знаете, док, – нет. Моего коллегу не вернёшь, а дочка его выздоровела. Жена, если и не простила, то благодарна, что я не стал взыскивать потраченные на лечение деньги. Этот случай в корне изменил мою жизнь. Я часто вспоминаю. Эти события для меня – как Рождество Христово для летоисчисления. Всё делится на «до» и «после».
Руслан глотнул кофе. Он, похоже, тоже любил его горячим, обжигающим губы, потому как не стал выжидать. Хорошее лицо! Нет, правда. Хорошее. Задумчивое, немного печальное. И спокойное. Каким-то особенным внутренним спокойствием и умиротворением. Доброрудневу даже жалко стало нарушать неприятными воспоминаниями это гармоничное спокойствие. Но – куда деться? Необходимо узнать, что за женщина появилась в жизни Руслана. Не Эмма ли её зовут? Узнать и поставить жирную точку в истории десятилетних переживаний и надежд.
– Вы, вероятно, догадались, док, – Руслан начал рассказ без побуждений, и Доброруднев был ему за это несказанно благодарен, – что меня спасла женщина. Я мог бы часами петь ей оды, но скажу только одно: это – моя женщина. Как нужный шарик в подшипнике.
– Какое неромантическое сравнение! Да, уж Вашу Натали никак железным шариком от подшипника не представить.
– Простите, док. Я в последнее время что-то к романтикам не очень… А сравнение – по сути верное, не смотря на прозу формы. Мы оба с ней – из одного материала. Шарик в подшипнике – полноправная деталь, самостоятельная, но ладно подогнанная. А главное – из того же теста – металл. А Наташа – она из совершенно другого. Растение. Цветок, например, чтобы Вы не увидели грубости в моём сравнении. Ей не нужен металл рядом. Ей нужен дуб. Крепкий, с ветвистой кроной, чтобы укрыть и согреть. Но главное – из одного с ней материала. Вот. Объяснил, как мог. После сына, эта встреча – самая большая удача в моей жизни. Я уже на неё и не рассчитывал, хоть и надеялся где-то в глубине души.
– На этот раз была любовь с первого взгляда? – Мягко подколол Доброруднев.
Руслан рассмеялся:
– Не забыли! Я видел, как Вас задело моё «я врал». Не скажу, что осуждаю Вас. Наташа – красивая, очень красивая женщина. В нас, мужчинах, есть ещё где-то глубоко этот ген защитника красоты.
– Да, есть. Ещё. Женщины своим феминизмом не совсем его уничтожили.
– Не думаю, что дело в феминизме.
– Вот как! А в чем же дело это самое?
– В суррогатах женской силы.
Доброруднев рассмеялся:
– В такие минуты всегда вспоминается эпизод из фильма «Москва слезам не верит»: «Переведи!»
– Перевожу, – понимающе улыбнулся Руслан, он те же фильмы смотрел, – настоящая сила женщины – умение довериться мужчине. Если этой силы нет, в ход идут суррогаты. По-настоящему сильному духом кунг-фу без надобности.
– Ваш вывод вполне понятен, – уважительно кивнул Доброруднев, - а вот ход мыслей хотелось бы поподробнее. Интересно Вы мыслите.
– В основе феминизма – боль и страх. Страх довериться мужчине в личной жизни. Умноженный на боль разочарований, он рождает новое отношение к мужчине и жизни вообще, воплощаясь в неестественные социальные явления. Феминизм – обобщенное название множества этих явлений.
– Но ведь их боль – вполне реальна, а страх… Обоснован страх, мы ведь постоянно даём им повод и для боли, и для страха.
– Увы!
– Тогда в чём же, с Вашей точки зрения, неестественность? По-моему, всё вполне естественно и закономерно.
– Вот тут, док, нужна ремарка. Моя… женщина, – Руслан явно не хотел называть имя, – во вторую же нашу встречу объяснила мне, что советская школа с её материализмом, заложила в наши головы неверное представление о причинно-следственных связях. Всё, что есть результат, она представила нам, как причину, и наоборот. Парочку примеров: человек жаден, потому что он беден. Неверно! Правильно – наоборот: человек нищ, потому что он жаден и неблагодарен. Или ещё: зол и язвителен, потому что несчастен. Нет, не так! Несчастен – именно потому, что зол и язвителен. Получается, чтобы стать богатым и счастливым, необязательно великую октябрьскую революцию устраивать, нужно из своей натуры убрать жадность, неблагодарность, злость. Вот как-то так.
– Можно, конечно, спорить, – заметил Доброруднев, мысленно тасуя аргументы.
– Разумеется, можно, – понимающе кивнул оппонент, – и я бы спорил, если бы речь не зашла о моём ребёнке.
– Так, давайте ещё по чашечке, и по порядку, – подлил кофе хозяин.
– Она пришла ко мне в палату наутро после той попойки и драки. Принесла яблоки. Редкий сорт какой-то, до сих пор помню запах. Познакомились, разговорились. Я изображал благодарность за спасение, она ж не виновата, что я не хотел жить. Но, видно, плохо изображал, потому что она быстро всё поняла и здорово психанула.
– Что, прям так и психанула? – Поднял брови Доброруднев в весёлом вопросе.
– Ещё как! Рассердилась, раскричалась, – видно, какое удовольствие доставляет Руслану даже это не особо приятное воспоминание, – говорит: «Как Вы, взрослый человек, посмели втянуть в свои гнусные дела мальчишек, как могли чуть убийц из них не сделать? Ведь у нас никто не стал бы до сути докапываться. Упекли бы по полной, да ещё парочку висяков бы на них повесили». «Неужели, – говорит, – своего ребёнка не жалко?» Я ей: «А причём тут мой ребёнок?» А она мне: «А Вы думаете, если Вы чужих не пожалели, Вашего пожалеют?» Вот так, док, слово за слово, она мне про причинно-следственные связи всё и объяснила.
– И Вы сразу поверили?
– Поверил. И знаете, почему? Ей все равно было, верю я, или не верю. Она и не убеждала меня. Просто по стенке размазала своей логикой.
– И Вы влюбились?
– Нет! Я её просто-таки возненавидел! Но, кроме ненависти, было ещё одно очень сильное чувство.
– Какое? – Доброруднев спросил на автопилоте. Он знал ответ. Он и сам когда-то попал на такое же чувство – непреодолимое желание разговаривать. Беседовать, беседовать, до изнеможения, не останавливаясь, пока не вывернешь наизнанку эту загадочную, незнакомую душу, пока до последнего закоулочка не поймёшь, не изучишь.
– Мне хотелось с ней разговаривать.
– Ох, попал ты, мужик! Крепко попал. Я даже не удивлюсь совсем, если твой шарик из подшипника зовут-таки Эмма. Мир тесен, как сцена провинциального театра, мы все на ней когда-то пересекаемся. Я, по крайней мере, знаю одну женщину, способную вызвать подобные чувства у мужчины. Я даже больше, дружище, мог бы тебе сказать: влип ты по полной программе и надолго, если не навсегда. Эмма, дорогая, это ты? Знаешь, я мог бы стать автором нового открытия в психологии: постоянно повторяющаяся бредовая теория на практике иногда подтверждается. Или воплощается? Смешно, право, если бы моя теория подтвердилась. А нужно для этого только одно – имя.
– Я понимаю, Руслан. Более того, некогда переживал нечто подобное. Только мне вот что не ясно: семью-то зачем рушить? Ну, и дружили бы себе, общались, беседовали.
– Резонно, док, – на пораненной щеке Руслана резче проступили шрамы, – но, как бы Вам это объяснить… Ненависть моя прошла быстро. Интерес её задушил. А вот другие чувства – извините, не мастер я говорить на такие темы, - так вот, другие чувства выросли не сразу. Я даже не думал, что настанет день, когда я не смогу обходиться без этого человека. Когда захочется вдруг не просто разговаривать в кафе или по телефону, а уснуть под этот разговор.
– Ну, и засыпали бы! К чему эти условности? Мы – взрослые люди, все понимают, что отношения бывают разные.
– Это не условности, док. Это – кодекс (извините за пафос). Я давно его для себя выработал в бизнесе: чем честнее и открытее ты ведёшь дело, тем успешнее получается. Даже не в плане денег, тут, пожалуй, для наших реалий иная философия бы сошла. В более широком смысле: перспектива, отношения с партнёрами, конкуренция, коллектив – всё выигрывает от честного ведения дел. Я и Наташе не изменял. Так решил: раз я беру в жёны эту женщину, значит должен быть с ней, а не с кем-то ещё. И вот – я не могу быть теперь с ней. Потому что мыслями я – с другой. Уже год. И ничего с этим не поделаешь.
– Почему-то я не удивлён уже, – констатировал Доброруднев свою веру в сказанное Русланом. – И, думаю, могу Вас первым поздравить. Развод – дело решённое, Натали возражать не будет. С сыном – уверен – вы сможете договориться. Так что Вам остаётся только предложить руку и сердце и жениться на Вашей… Как вы сказали её зовут?.. – Доброруднев пошёл ва-банк. Пропадай, моя телега!
– А вот это, док, – Руслан провокацию проигнорировал, – ещё вовсе не факт.
– В смысле?
– Не факт, что она мне согласием ответит.
– Ай, дружище Аль-Малик! Ай, прынц ты наш афганский! Да, неужто развод ты затеял, на взаимность не рассчитывая? Э? Ну, брат, удиви-и-ил!
– Вы что же, не спрашивали её? – Доброруднев представил, как его брови уползают со лба к кромке волос. – Нет, не говорите мне, что Ваша дама сердца не в курсе развода!
– Конечно, она не в курсе! Я даже не представляю, что бы она сделала, если бы узнала, что я развожусь из-за неё. Факт то, что близко бы к себе не подпустила. Нет уж. Сначала я в своей жизни порядок наведу, а потом… как Бог даст.
– В жизненно важные моменты, – говорила ты, Эмма, – всегда Бог даст путь правды, а лукавый подбросит идею, как сподличать. А нам – выбирать! Вот сейчас, милая, я впервые воочию вижу, как это происходит. Если бы я хотел вернуть нас с тобой, пошёл бы и рассказал тебе забавный случай из своей практики про то, как некоторые сумасшедшие мужики предложение делать готовятся. Как знать, может, в порыве благодарности ты и дала бы мне шанс. Но я не стану этого делать. Пусть всё идёт, как идёт. Только вот, если бы я смог Бога твоего о чём-то попросить, я попросил имя женщины Аль-Малика. Мне много не нужно, я просто бы спросил: Эмма, это – ты?
– Я не знаю, что Вам сказать, Руслан. Разве что: мне не доводилось ещё встречаться с такими людьми, как Вы. Рад был бы продолжить наше знакомство. А за Наташу не беспокойтесь, – Доброруднев нарочно сфамильярничал, и Руслан понял.
– Земля, док, имеет форму чемодана, – он крепко пожал протянутую Доброрудневым руку и стремительно покинул кабинет.
Пить не хотелось. Впервые за много лет не хотелось пить. Доброруднев искал аналогии своему душевному состоянию и нашёл. Так, поди, чувствовала себя рыбакова старуха в конце сказки, сидя у разбитого корыта. Нокаут!
– Ангидрид гидрокарбонат твою кальцию! – Это было ругательство препада химии из далёкой студенческой юности. Старик-профессор позволял себе подобные фиоритуры вместо матов, которые презирал и высокомерно называл «ментальным пуком». Свойство воздуха, говорил, не меняют, но запах портят.
– Нокаут! Выигрыш в чистую твоих романтически-утопических с точки зрения банальной психологии принципов, милая моя Эмма. Или уже не моя? Узнаю ли я это когда-нибудь? Может, и узнаю. А может, и не стоит об этом узнавать? Зачем, едва освободившись, снова мучить себя надеждами? Как это он сказал: металлу нужен металл, а дереву – дерево. И назвал Натали цветком. Мило! Я бы сказал по-другому: плющ! И, наверное, это неплохо. Главное, чтобы не омела. У плюща есть свой корень, своя система подпитки, а вот омела… Ну, да ладно… Поживём-увидим.
– Можно, Андрей Николаич? – в щёлку двери сунулась пацанская мордашка Лёльки. Ангидрид твою! Он совсем о ней забыл.
– Входи, доця! С парня денежку взыскала?
– Так точно, мон женераль, – залихватски козырнула помощница, – так, и что у нас? Развод? Любовь?
– В следующий раз, голуба моя, будем делать ставки, а то я растрачиваю свою профессиональную интуицию «безвозмездно, то есть даром» – спародировал голос Совы из старого мультика про Винни-Пуха.
– И как это у Вас, профессор, выходит? Вы ж сразу сказали – любовь.
– Это было самое очевидное. А у нас, не в пример старой телепередаче «Очевидное – невероятное», очевидное – и есть самое, что ни на есть, вероятное, – Доброруднев отдавал себе отчет, что перебирает, и юмор его выглядит натянутым. Но, как всякий проигравший, меру соблюсти не мог. Несло с досады.
– Ах, как бы хотелось эту женщину увидеть, – молитвенно сложила ладошки Лёлька, – кто она? Какая?
– Вот тут, доця, ты – в самую точку! А мне-то как хотелось бы!..
– Вот скажите, профессор, почему такая несправедливость в жизни: кому-то всё, – под «всё» Лёля явно подразумевала Руслана, – а кому-то – кукиш с маслом!
– А тебе бы хотелось такого мужчину, как этот Руслан?
– А то! – глазки Лёльки мечтательно сузились.
– Редкий мужчина, верно? – Хитро прищурил глаз Доброруднев.
– Что да – то да!
– У тебя есть шанс встретить редкого мужчину, душа моя, только в одном случае, – Доброруднев приобнял Лёльку за худенькие плечики и сделал первую пробную попытку применить Русланову теорию причинно-следственных связей, – стань во всех отношениях редкой женщиной.
– Да, Вам легко говорить, – надула губки девчонка, – а как это сделать? Нет, ну понятно: учёба, профессия, книги, театр и всё такое. Но ведь есть же ещё что-то? Ведь есть, да?
– Бог его, Лёлька, знает! – Пожал плечами, и вдруг неожиданно для себя сказанул, – А знаешь, доця, может как раз Бог и знает…
(окончание следует)
ID:
459509
Рубрика: Проза
дата надходження: 09.11.2013 20:49:03
© дата внесення змiн: 09.11.2013 21:10:44
автор: alla.megel
Вкажіть причину вашої скарги
|
біжу читати фінал.
