Полусон, полубред - так бывает.
Тусклой вспышкою проблеск луча
в тёмных залежах сна исчезает,
погружая в дремоту меня.
Зыбкой дымкой свеча испарится.
Капли горького снадобья пью -
чтоб забыть то, что может присниться.
чтоб забыть, что я снова не сплю.
Ночь упрямой ослицей глумливой
не ложилась. В иконах, смотрю,
есть щемящее чувство наива -
ангел, купол, прижатый к кресту.
Чью вину искупаю, чьи мысли
вновь меня отобрали у сна?
Всё равно я не помню, что снится.
Всё равно я не помню кто я.
В коробах этой сладкой истомы
я давно не ищу ничего.
Мы друг с другом почти не знакомы
и мне снится чужое лицо.
Потушить имманентный будильник,
распахнуть потаённую дверь
и впустить в древний мрачный могильник
свежий ветер благих перемен.
Только что ж так влажны две десницы?
В круг ли жизнь вновь замкнула меня.
Две затравленные синицы -
в голове и чуть ниже соска.
Увядать по закону неспешно
или искрой горящей уйти.
Выбор мал. Даже если безгрешен,
ты уйдешь, как ушли все они -
по росе робко и сиротливо,
озираясь на всё и на вся,
по огню спешно и суетливо,
мимо всех, не любя, не скорбя.
Под чужое ярмо в две упряжки,
затянуть ими шею и лоб.
Так монах в длинной грубой рубашке
тянет в келью свой собственный гроб.
От страстей не искать избавленья,
а покорно бежать толчеи
и стоять на коленях смиренно,
лбом касаясь аббатской руки.
OSAlx 2018-12
