|
Роберт Пенн Уоррен, "Настоящая любовь"
В тишине сердце ревёт. Оно роняет
бессмысленные слова, слова
без смыслов. Мне было десять, тощему, рыжему
веснушчатому. В большом чёрном "бьюике"
ведомом здоровым взрослым парнем в галстуке. Она сидела
у аптеки, посасывая нечто
через соломинку. Нисколько не красива,
ничуть. Клин в сердце. Вода
в кровь. Дух спёрло. Это
внушает грязный стыд. Тебе нужна горячая ванна.
Я потянулся к телефону-- и глядел.
Думал, умру, если она заметит меня.
Как мне жить в одном мире с этим блеском?
Два годя спустя она улыбнулась мне. Окликнула
меня по имени. Я подумал, что воскрес после смерти.
Её взрослые братья ходили вразвалку
как всадники. Были гладко выбриты.
Шутили в парикмахерской. Не работали.
Их отец был что называется пьяницей.
Обжился он на четвёртом этаже большого белого
фермерского дома под четвертьвековыми клёнами.
Он не спускался. Они все подымали ему.
Я тогда ещё не знал, что такое ипотека.
Его жена была доброй христианкой, молилась.
Когда дочь выходила замуж, старик спустился
в древнем сюртуке, в пожелтевшей мятой сорочке.
Сыновья помогли ему. Я видел свадьбу. Пригласительные
с гравировкой-- слишком модно. Я чуть
не расплакался. Дома я лёг в постель
и думал, как бы она кричала если с ней что-то сделали.
Петля ипотеки навсегда. Последнее слово шёпотом.
Она не вернулась. Семья
расплылась по течению. Теперь не носят те сияющие ботинки.
Но она, знаю, прекрасна навсегда, и живёт
в прекрасном доме, далеко.
Она раз окликнула меня. Я даже не догадывался, что она знала моё имя.
* на фото (http://ru.photaki.com/picture-old-cars-black-buick-general-motors_407632.htm) старый "бьюик", может быть, такие были на ходу в 1925-м году в Теннеси (США), --прим. перев.
True Love
In silence the heart raves. It utters words
Meaningless, that never had
A meaning. I was ten, skinny, red-headed,
Freckled. In a big black Buick,
Driven by a big grown boy, with a necktie, she sat
In front of the drugstore, sipping something
Through a straw. There is nothing like
Beauty. It stops your heart. It
Thickens your blood. It stops your breath. It
Makes you feel dirty. You need a hot bath.
I leaned against a telephone pole, and watched.
I thought I would die if she saw me.
How could I exist in the same world with that brightness?
Two years later she smiled at me. She
Named my name. I thought I would wake up dead.
Her grown brothers walked with the bent-knee
Swagger of horsemen.They were slick-faced.
Told jokes in the barbershop. Did no work.
Their father was what is called a drunkard.
Whatever he was he stayed on the third floor
Of the big white farmhouse under the maples for twenty-five years.
He never came down.They brought everything up to him.
I did not know what a mortgage was.
His wife was a good, Christian woman, and prayed.
When the daughter got married, the old man came down wearing
An old tail coat, the pleated shirt yellowing.
The sons propped him. I saw the wedding. There were
Engraved invitations, it was so fashionable.I thought
I would cry.I lay in bed that night
And wondered if she would cry when something was done to her.
The mortgage was foreclosed. That last word was whispered.
She never came back.The family
Sort of drifted off. Nobody wears shiny boots like that now.
But I know she is beautiful forever, and lives
In a beautiful house, far away.
She called my name once. I didn't even know she knew it.
Robert Penn Warren
Роберт Пенн Уоррен, "Дубы-бородачи"
Дубы-бородачи нежны
как моря быль: слоён, плывёт
закат над ними-- не видны,
до ночи, что добро даёт.
Вот ждём мы, лёжа на лугу
под вялой поступью лучей;
а травам-водорослям грудь
мнёт воздух молча, он ничей.
На сцене света и веков,
безропотно почием мы,
атоллы, пара близнецов:
ютит нас полка полутьмы.
Века нас зиждили, ампир
почасовой-- калиф на час;
насилье кредитует мир--
и тишина сильна как бас.
Над нами полудень катил
ветрами золото ковал;
постой нам долог и немил,
лежачий камень тьмы немал.
Резня и страсть, распад и боль,
шепча, как времени врачи,
сойдите илом в ток-юдоль--
безмолью нашему в почин.
Моя любовь не жиже, пусть
железо в сердце, пусть заря
однажды породила тьму,
что вместе нас приговорят.
Шагали с эхом мы хоть раз
когда остыли фонари;
свет наших фар бил окнам в глаз,
пугал кошачьи пустыри.
Здесь тихнет спор-- словам запрет,
и каменеет наша злость;
надежды нет-- и страха нет,
герой истории не гость.
В веках мы живы только час,
наш опыт труден; стало быть,
труд вечности легок для нас--
часок для ней не будь убит.
перевод с английского Терджимана Кырымлы
Bearded Oaks
The oaks, how subtle and marine,
Bearded, and all the layered light
Above them swims; and thus the scene,
Recessed, awaits the positive night.
So, waiting, we in the grass now lie
Beneath the languorous tread of light:
The grasses, kelp-like, satisfy
The nameless motions of the air.
Upon the floor of light, and time,
Unmurmuring, of polyp made,
We rest; we are, as light withdraws,
Twin atolls on a shelf of shade.
Ages to our construction went,
Dim architecture, hour by hour:
And violence, forgot now, lent
The present stillness all its power.
The storm of noon above us rolled,
Of light and fury, furious gold,
The long drag troubling us, the depth:
Dark is unrocking, unrippling, still.
Passion and slaughter, ruth, decay
Descend, minutely whispering down,
Silted down swaying streams, to lay
Foundation for our voicelessness.
All our debate is voiceless here,
As all our rage, the rage of stone;
If hope is hopeless, then fearless fear,
And history is thus undone.
Our feet once wrought the hollow street
With echo when the lamps were dead;
At windows, once our headlight glare
Disturbed the do that, leaping, fled.
I do not love you less that now
The caged heart makes iron stroke,
Or less that all that light once gave
The graduate dark should now revoke.
We live in time so little time
And we learn all so painfully,
That we may spare this hour’s term
To practice for eternity.
Robert Penn Warren
ID:
252545
Рубрика: Поезія, Поетичні переклади
дата надходження: 08.04.2011 22:53:26
© дата внесення змiн: 09.04.2011 22:09:30
автор: Терджиман Кырымлы
Вкажіть причину вашої скарги
|
