|
Поросшее рыжей редкой травой каменистое поле; его перерезает невысокая насыпь железнодорожного полотна. Метрах в трехстах от нее — дубовая рощица. Тощие узловатые деревца жмутся друг к другу; их темная редкая листва неподвижна, будто на жестяном кладбищенском венке.
Я лежу неподалеку от путей, спрятавшись за низкорослыми кустиками чертополоха, и все пытаюсь понять, зачем я здесь, от кого прячусь, и почему меня все сильнее охватывает предчувствие неотвратимой беды и полного бессилия помешать ходу событий.
Я вглядываюсь в даль. Что-то движется... или это только мерцание слоев горячего воздуха?.. Нет, теперь я отчетливо вижу короткий железнодорожный состав. Черный плотный дым паровоза с неохотой растворяется в опаловом небе. Поезд приближается, замедляет ход, и я могу лучше рассмотреть его.
Паровоз старинной конструкции — широкий, приземистый, с высокой тонкой трубой и без кабины. К нему прицеплено несколько небольших двухосных платформ, совершенно пустых. Поезд движется все медленнее, и останавливается, пыхтя, шагах в семидесяти от меня. С негромким шипением из паровозных цилиндров подтравливает пар.
Я поднимаюсь с земли и иду к паровозу. Я вовсе не собирался это делать, я панически боюсь его, но все попытки совладать с собственным телом тщетны. Теперь, когда я окончательно убеждаюсь, что не могу повлиять вообще ни на что, то прекращаю сопротивление и отдаю себя в руки Судьбы. Как ни удивительно, моя капитуляция частично возвращает мне утраченный контроль над своими поступками — если они не противоречат повелевающей мною силе.
От бокастого закопченного котла — волны печного жара; шатуны и кулисы облиты горячим янтарным маслом. Над венчающим трубу расширяющимся конусом — дрожащая струя прозрачного дыма. Банный запах пара и, сладковатый — прогоревшего каменного угля.
Я забираюсь на место машиниста. Все здесь неимоверно старое — эмалевые шкалы манометров с черными вычурными стрелками, какие-то водомерные трубки с делениями, медные луковки рычагов, латунные маховички. Круглое кожаное сиденье машиниста протерлось, и из дыр вылезли пучки конского волоса. К то¬почной чугунной дверце приклепана литая табличка с выпуклой надписью: «Paris 1857». Где-то я видел очень похожий паровоз.
Вспомнил! На полотне Клода Моне; если не ошибаюсь, оно называется «Вокзал в Сен-Лазар».
Я собираюсь спрыгнуть на землю, но локомотив внезапно дергает, мощно, с пробуксовкой колес, из трубы вырывается черный с огненными прожилками клуб дыма, и поезд, лязгая буферами, быстро набирает ход. Вновь на меня накатывает ужас беспомощности. Тормоз! Где-то здесь, на видном месте должен быть привод тормоза. Я судорожно хватаюсь за большой блестящий маховик, но движения мои сковал страх, и нет сил провернуть проклятое колесо хотя бы на полоборота.
Поезд мчится по рыжему полю. Я давно оставил попытки спастись, и хочу только, чтобы все кончилось как можно скорее.
Пути забирают влево широкой дугой, и я вижу, что в конце этой дуги рельсы обрываются. Еще несколько секунд…
Удар! Вопль раздираемого металла, визг пара из лопнувших труб. Еще удар!..
Я просыпаюсь и долго лежу, не зажигая свет. Рвущееся из груди сердце постепенно унимается, и к утру мне удается зас-нуть.
Моросил дождь. Голые ветви деревьев вокруг фонарей казались облитыми застывшим стеклом, огни в черных лужах тряслись и дробились, воздух пропитан запахом палой листвы и сыростью, и, казалось, дождь этот — навсегда.
Боровик по случаю ненастья дополнил свою экипировку кожаной кепкой с длинным козырьком, что позволяло ему курить даже в сильный дождь. Я же облачился в старую отцовскую плащ-накидку. Плащ мне велик, и при необходимости перепрыгнуть лужу я приподнимаю его полы, как баба подбирает юбку, форсируя вброд ручей. Собакам нашим дождь тоже не по нраву, они насквозь промокли, и вид имеют жалкий.
— Неправильная погода, — глубокомысленно изрек Боровик, когда его сигарета, вступив-таки в непосредственный контакт с атмосферными осадками, зашипела и погасла. — Пойдем, поищем какую-нибудь крышу. Надоела такая жизнь.
На краю парка стоял невесть как здесь оказавшийся строительный вагончик на огромных колесах. Мы влезли под него и, скрючившись в три погибели, устроились на ящиках, принесенных сюда безвестными алкашами.
— Некомфортно, блин... — сделал Петр очередное открытие, пытаясь вытащить из кармана мундштук.
— Тебе не угодишь — то мокро, то тесно, — справедливо возразил я. Ему нечего было на это сказать, тем более, что Динка все время норовила забраться любимому хозяину на колени, и Петру хватало заботы отпихиваться от нее и сохранять при этом равновесие на своем шатком насесте. Наконец они угомонились, придя к компромиссу: Динка положила Боровику на колени голову.
— Что на воле? Птички поют?
Я выглянул из-под вагона. По аллее шел небольшого рос¬та человек, и его своеобразная расхлябанная походка показалась мне очень знакомой.
— Ты погляди-ка, — толкнул я Петра локтем. Он тоже вы-глянул и тотчас заорал:
— Эй, ты, *** А ну, бегом сюда, здесь в морду дают! Бесплатно.
Прохожий остановился, вглядываясь, и тоже завопил:
— Эй, вы там!! Почему собаки без намордников?! Безобразие! Я вот сейчас милицию позову!
— Ложись на землю и готовься к реинкарнации, — посоветовал Боровик, — или лезь к нам, мудрец ты наш восточный.
Женя подошел к вагончику и присел на корточки.
— Привет честной компании. Вы что, в казаков-разбой-ни-ков играете?
— Вопросы здесь задаем мы, — сурово молвил Боровик, — а потому, предъяви документы и потрудись объяснить, зачем и с какими преступными целями шляешься в безлюдных местах в такую погоду. Небось, на тренировку ходил?
— Угадал. — Женя вполз под вагон, но свободного ящика для него не нашлось, поэтому мне пришлось потесниться. — А вы все никотином травитесь?
— От никотина только лошади дохнут, — отвечал Петр, — и всякие там спортсмены. А нормальным мужикам это нипочем. Ты лучше расскажи, чему тебя за полтора года страданий обучили, «Ки-й-й-йя!» кричать умеешь? Да ты хоть ногу-то выше пупа задерешь?
Женя снисходительно улыбался.
— В самом деле, — поддержал я Петра. — Что-то ты темнишь. Изобразил бы что-нибудь, удивил бы нас, дремучих.
— Кунг-фу, — терпеливо, будто дефективным школярам, начал внушать Женя, — это в первую очередь —философия...
— Ага! -- торжествующе воскликнул Боровик. — Вот оно! Так я и думал! Тебе все ясно, Саня?
— Отчасти, — признался я. От Женьки я ничего другого ожидать не приходится.
— Ах, как ты попался, Евгений Павлович! — радостно потирая руки, кричал Боровик — То, что ты сейчас сказал, есть классический прием всякого шарлатана-проповедника. Достаточно назвать философией или духовностью любую лабуду, как ты уже возвышаешься над всеми, потому что духовность на весы не положишь и линейкой не измеришь, а, следовательно, и не проверишь, вранье все, или что-то в этом есть.
— Опрощение и опошление... — пытался защищаться бедный Женька, но Петр только отмахнулся пренебрежительно.
— Не опрощение, а развеивание мистического тумана, очищение от шелухи и косметики с полным разоблачением. Так что, дорогой мой, не увиливай. Философскую часть ты потом Сашке расскажешь, а я требую демонстрации практической. Или признай, что на самом деле все твои китайские премудрости свиного пука не стоят. — Он поощрительно похлопал Женю по тощей спине. — Прошу пана. Выйдем на простор и устроим зачет по... скажем, ударам ногой. Вот это, — Боровик поднял чудовищных размеров кулак, — допустим, чья-то голова. А если я найду твои достижения неудовлетворительными, то покажу, как это делается по-простому. И денег с тебя не возьму.
— Наплюй на своих китайцев, Женька, — дружески посоветовал я, — и поступай к Петру в ученики. Он своим скидки де¬лает.
— Дались вам китайцы, — отбивался загнанный в угол мастер восточных единоборств. — Сводите все к тривиальному мордобою. А суть в том...
— А суть в том, — перебил его Боровик, — что я могу взять тебя за ногу и забросить на крышу этого вагона. Ты сколько весишь, пятьдесят пять? Заброшу, на пари. Согласен?
Женя был против. Конечно, Боровик просто поддразнивал его, на самом деле они дружили давно и прочно, как это нередко случается между столь непохожими людьми. Они противоположны и внешне: Женя щупловат, у него курчавые с рыжинкой волосы и треугольное личико разочаровавшегося в жизни поэта, а в Петре метр девяносто без ботинок, сто десять кэгэ живого веса, объем бицепса — пятьдесят три сантиметра и грубовато-рельефные, черты смуглого темноглазого «латиноса». На утонченного интеллектуала он, прямо скажем, не похож, и его внешность нередко обманывает людей, склонных к поверхностным суждениям.
— Ладно, мужики, — вмешался я, — мы в субботу выйдем пораньше и устроим поединок по всем правилам. Приз — блок «Партагас» и черный пояс от старого дашкиного пальто.
— Согласен, — отозвался Боровик. — Пояс можешь сразу отдать Женьке, он у меня и на шее не сойдется, а сигареты тащи.
— Хорошо, это мы после обсудим, — сказал я поспешно. — У нас на повестке дня еще проверка домашнего задания. Евгений, вы готовы?
— Умствовать будете? — ворчливо осведомился Петр, — Ну-ну, послушаем. Может, и мы ума наберемся, верно, Динка?
— Извольте. Мне Саша на днях подбросил одну дурацкую тему. В буквальном смысле. То-есть, о дураках. И вот резуль¬тат моего глубокого анализа проблем дурости: дураков много. Значительно больше, чем мы привыкли думать.
— Правильно, — подтвердил Боровик. — Мы тоже дураки, только не догадываемся.
— А ты догадываешься? — полюбопытствовал я.
— И я не догадываюсь, — сказал он. — Дуйте дальше.
— А дальше — еще интереснее, — с воодушевлением продол¬жал Женя. — Настоящий дурак, дурак с большой буквы, дурак окончательный и неисправимый — это вовсе не тот, кто надевает галоши в ясный день или не может решить линейное уравнение. На самом же деле дурак — тот, кого, все считают здравомыслящим человеком и благополучным членом общества, и в таком случае, синонимом «дурака» может послужить наше — «нормальный».
— Неплохо для начала, — заметил Петр. — У меня, допустим, галош вовсе нет, но на пляж я в них все равно не поперся бы, если б они у меня и имелись. О чем это свидетельствует? А во-вторых, мы отнюдь не благополучные члены общества, достаточно посмотреть на нас сейчас со стороны. Должно ли меня сие радовать?
Женя тяжко вздохнул, апеллируя ко мне: ну, что, мол, этакому твердолобому втолкуешь?
— Простых ответов не будет, уважаемый Петр Николаевич, не надейтесь. Каждый обязан сам решать задачки из учебника. А ты даже на элементарный вопрос не сумеешь ответить.
— Например?.. — с вызовом спросил Боровик.
— Например, ответь, хочешь ли ты, чтобы тебе и твоим близким, да и всем людям вообще никогда не угрожала опасность глобальной ядерной войны? Вариантов ответа три: не хочу, по фиг, хочу.
— Очень глупый вопрос, — разочарованно протянул Боровик.
— Но ты не дал ответ, — настаивал Женя.
— Ясное дело, не хочу, — сказал Боровик раздраженно. — И, выходит, я — дурак, потому что согласен с общепринятой точкой зрения? Какую-то чепуху ты молотишь, друг любезный.
— А теперь ты попался! — Мстительный Женя, гримасничая, потер ладонями. — Потому, что ответил неверно.
— Саша, — встревожился Петр, — у него что, чердак прохкудился?
— С башкой у меня все нормально, — сказал довольный собою Женя. — Я просто неудачно выразил мысль. Правильнее было сказать: вот вы, сударь, и соврали! Объяснить, почему?
— Немедленно!— потребовал уязвленный Боровик.
— С удовольствием, только не перебивай. Спрашивается, хочешь ли ты быть задавленным электричкой? Нет, говоришь ты, и это чистая правда, тебе и в голову не придет гулять по рельсам. Желаешь ли, чтобы твою квартиру обчистили? Нет, ты вставляешь в дверь замок, иными словами, предотвращаешь в меру своих возможностей вероятное событие. Станешь ли хранить под своей кроватью ящик с динамитом? Тоже нет. До сих пор все понятно, так? Тогда следующий вопрос: сильно ли тебя озаботит тот факт, что некий Абдулла из Пешавара по пути на базар потерял две рупии и придется ему, бедолаге, обойтись без анаши? Готов ли ты помочь этому человеку в беде?
— С этим тоже все ясно,— проворчал Боровик.
— Тогда как ты можешь утверждать, что тебе небезразлична атомная угроза, когда она в действительности так же по фиг, как тот Абдулла? — воскликнул Женя. — Я предвижу твои воз¬ражения: а что я могу сделать? Отвечаю вопросом: а что ты пытался сделать? Не обязательно ехать в штаб-квартиру НАТО или в… ладно, это мимо, - и сыпать им в водопровод цианид. Вообще-то все генералы по сути одинаковы… Да в нашем городе полно закрытых институтов, где всякие яйцеголовые ученые изобретают новую смертоносную дрянь. Выследить такого новатора да отвинтить ему голову — что же в этом невозможного? Трудно, опасно? Да ведь и ставки велики.
— Уймись, — проворчал Боровик хмуро. — Разорался, как на митинге. Признаю, что-то во всем этом есть. Надо же, как хитро вывернул! Тебе бы политработником у нас в полку... Согласен, мы — дураки, а сам-то ты что делаешь в этом направлении? Раз ты такой умный?
— Вас учу, — усмехнулся Женя. — Чем не героическая ра-бота?
— Неплохо он устроился, верно, Петро? — сказал я с завистью. — А, кстати, который час? А то я часы забыл нацепить.
Боровик чиркнул спичкой, присветил свою «Победу».
— Ого! Без двадцати восемь. То-то жрать так хочется. Ну, граждане идиоты, давайте выдвигаться наружу, не то вы до полуночи будете языками трясти.
Небо, утомившись, роняло редкие капли, туман окружил фонари зеленоватыми ореолами, шелестели на мокром асфальте и шаркали по лужам редкие автомобили. Женя с Боровиком увлеклись взаимной пикировкой в духе: я — *** но и ты не лучше, и мы Майком, воспользовавшись этим, приотстали от них. Как бывало и прежде, в бесплодную дискуссию ввязался Боровик, хотя считалось почему-то, что умники — это я и Женя. Меня утомляла женькина болтовня, пусть он даже тысячу раз прав. На работе восемь часов пустопорожнего общения, дома о тишине только помечтать можно, да еще здесь ...
— ... где же искать?! — Донесся требовательный бас Боро-вика.
— ... тибетские монахи...
— Засунь их себе в .....!
Вечер этот пропитан сыростью и темнотой, вяло падают холодные шарики воды — будто бы ниоткуда, и почти так же промозгло, как тогда, прошлым сентябрем в Ассинском ущелье. Наш проводник Илья банально заблудился и мы, отмахав с рюкзачищами лишних километров пятнадцать, заночевали в лесу, имея по одному промокшему спальнику на троих. К тому времени мы уже знали, что чеченцы — народ своеобразный, а потому костер разжечь даже не пытались, и курили, прикрывшись ладонью, хотя в этом районе не встречали ни чабанов, ни браконьеров.
Всего двое суток назад группу «горняков» из ГДР, остановившуюся на ночлег в нашем «приюте» ограбили наскакавшие верхами джигиты. Турприют этот вполне соответствовал общему уровню туризма в автономной республике и представлял собой восемь прогнивших армейских палаток и бензиновый движок, который запускали на пару часов, чтобы питать единственную лампочку на шесте в центре лагеря. Была еще и радиостанция, но ею не пользовались по причине полного незнания радиодела.
Джигиты нагрянули ночью, и так как нас еще в Грозном серьезно предостерегали от конфликтов с местным населением, то мы лежали в своих палатках молча, нашаривая в темноте фонари и топорики. Когда же визитеры отбыли, поднялась страшная суматоха, вызвавшая у нас приступ нервного смеха: где и когда еще увидишь, как в безлунную ночь на высоте 1800 метров над уровнем моря мечутся, ослепляя друг друга фонарями, расхристанные немцы, оглашая горы воплями «Шайзи!», «Алярм!» и «Ваших мат!».
Стали подсчитывать потери. Оказалось, пропали пять дорогих станковых рюкзаков, которые беспечные европейцы побросали прямо на траву у палаток, но наихудшая доля постигла проводника немецкой группы — ингуша, который в момент ограбления (а оно, и впрямь, было проведено с завидной быстротой) пребывал в палаточке крутобедрой Магды из Лейпцига. Его собственную «памирку» со всем барахлишком утащили целиком, оставив лишь колышки с обрывками веревок. Совершенно голый и чрезвычайно в таком виде похожий на большого кривоногого шимпанзе, он носился по лагерю с ужасными ругательствами, потрясая зажатым в руке бюстгальтером.
— Я ых, бл..., найду!!! — орал проводник, когда мы все же поймали его и заставили одеться в то немногое, что у него осталось. — Я это ых знаю, я ым .... отрэжу, клянусь! Я ых на куски рвать!.. Пусты! Пустытэ мэна!..
На рассвете кое-как наладили радиостанцию и вызвали «опера» из райцентра, который находился, между прочим, километрах в пятидесяти. Власть прибыла вертолетом, потому как в ущелье, где мы располагались, вели только пешие тропы, по которым не пройдет и лошадь, ну, разве что, обучить ее технике тросовых переправ. Верхом можно было добраться сюда с юго-запада, со стороны грузинской границы, а это — еще полсотни кэмэ. Местная власть не разочаровала нас: неизвестного звания милиционер был «прикинут» в фирмовый «Суперайфл» и блейзер «Макларен», а его табельное оружие помещалось в заднем джинсовом кармане только наполовину. Модный милиционер пробежал взглядом по отметинам копыт на утоптанной земле и палаточным осиротевшим кольям, вздохнул и, разведя руками, воззвал к нашему здравомыслию.
— Ну гдэ мнэ их бэгат-искат, а? Ущелые — двэсти квад-ратных киломэтров, а? Горы!..
Мы, подняв головы, посмотрели на синие с ледяными навершиями громады, обступившие нас со всех сторон света, и вынуждены были согласиться. Вечером мы пили водку, привезенную опытным в таких делах лейтенантом Сулейманом, и по очереди стреляли из его «Макарова» по банкам из-под «завтрака туриста», а на следующее утро, когда Сулеймана забирал вертолет, никому и в голову не пришло напоминать ему о каком-то там профессиональном долге. Правда, мне показалось, что наши друзья из Восточной Германии отнеслись к происшедшему слишком формально и без юмора.
Вчера, пользуясь солнечной погодой, мы прошли двадцать два километра и некатегорийный перевал в две тысячи восемьсот метров, но сегодня и тропа тяжелее, и противный мелкий дождь с самого утра, вредитель-проводник, размокшие сухари с тюлькой в томате и ночлег на раскисшей земле при шести градусах выше нуля.
Все настолько вымотаны, что спать все равно почти никто не может. Мы сидим на ослизлом стволе упавшего дерева в черном промокшем насквозь лесу на склоне горы, во тьме кромешной. В конфискованную у опозорившегося проводника палатку набились наши девчата; вокруг удивительно сильно и ровно светящегося пня-гнилушки свалены наши рюкзаки.
— Ребята, я вот что скажу, — сипло шепчет наш «Сусанин». — Ишаки мы, а я — ишак первый! Зарекался водить в этом районе. Ограбили — это что, легко отделались. Могли ведь бошки нам порезать, очень даже просто. А девок ваших...
— Да ладно тебе, — лениво тянет Юра, бывалый альпинист из Ташкента. — В Африке мы, что ли?
— Тихо ты!.. — яростно шипит «Сусанин». Юра не успевает огрызнуться, потому что к нам, не таясь, хрустя валежником и сверкая фонариками, шли люди.
— Все, блин! — пискнул Сусанин. — Только не рыпайтесь! Христом-богом, ребята!..
Их четверо, здоровенных бородатых мужиков в сапогах и ватниках. Они выключают свои фонари кроме одного, лучом которого обшаривают наши лица. Мы же успеваем за¬метить, что у двоих за плечами небрежно болтаются «калаши», еще один помахивает обрезом охотничьего ружья, а руки четвертого скручены за спиною проволокой. Все четверо напряжены.
— Турысты, — определяет бородач с обрезом и в тот же миг двое других с пастушеской сноровкой подсекают связанного, тот мешком валится в траву и его привязывают к ближайшей лиственнице.
— Ночуем в палаткэ, — объявляет владелец обреза, который, по-видимому, у них за командира. — Имран, сторожишь.
Юра медленно поднимается с бревна, за ним — я и остальные ребята. Нас намного больше, но мы — городские жители, туристы-романтики, а эти хмурые горцы, возможно, и слова такого не знают — «романтика», пристрелят и глазом не моргнут. Черт возьми, мы же в стране развитого социализма. Что здесь происходит, съемки фильма о партизанах? Боюсь, никто из нас не осознает всей серьезности ситуации. Почти никто, потому, что наш проводник неуловимо-кошачьим движением переместился на порядочное расстояние за наши спины. Вот гнида!
— В палатке женщины, — произносит Юра тоном, не предполагающим возражения. – И вообще, кто вы такие?
В последующие несколько секунд нехорошего молчания я боковым зрением замечаю, что стоящий слева от меня харьковчанин Сергей, дзюдоист-перворазрядник, вроде бы без умысла сделал полшага вперед и влево. Бог ты мой, он пони-мает, что мы не в спортзале?!
— Мылыция, — криво усмехаясь, отвечает «командир». Двое других негромко смеются.
— А, вы, наверно, ищете тех грабителей? — с наигранным облегчением говорю я. — Тогда другое дело. Садитесь, мы сейчас костер разведем, только, жаль, чай у нас закончился.
— Какых грабытэлей? — подался вперед «командир».
— Да нас вчера ночью ограбили какие-то, — подхватывает Юра. — Прилетал лейтенант Сулейман из райотдела. Знаете его? А завтра мы должны выйти к шоссе, нас там автобус будет ждать.
Они переглядываются.
— Нэ надо костер. Спым здэсь. И вы спыте.
Они улеглись на наши рюкзаки, а мы молча сидели, докуривая последнюю пачку «Золотого руна». Потом мы все же задремали, и были разбужены возмущенными воплями наших дам:
— Какие вахлаки разбросали вещи?!
А утро было солнечным.
— Сашка, чего отстаешь? — кричал Боровик. — Мне наш мыслитель доморощенный такие перспективы развернул, что прямо жить неохота становится.
— И правильно, что неохота, — проникновенно молвил Женя. — Мне уже давно неохота. Возьму и повешусь... в понедельник. Будете тогда по два рубля сбрасываться на венок.
— Э, нет! — Боровик, сотворив громадный кукиш, покру-тил им перед женькиным носом. — Шалишь, братец! По два — боль¬но жирно будет. По рубль двадцать — еще куда ни шло, но что б по два...
— Да врет он, — сказал я Петру. – Надует, не повесится, а еще теорию придумает, почему ему вешаться нельзя.
— Значит, так: у далай-лам я учиться не буду, — заявил Боровик. – Ученых давить тоже пока воздержусь. Будут ли у многоуважаемого докладчика еще конструктивные предложения?
Женя безнадежно вздохнул.
— С вами все ясно, — резюмировал Петр. — Наговорили десять бочек арестантов, свалили все в кучу, наставили вопросов и ни одного вразумительного ответа я не получил. Только вот вопросы задавать — это мы и сами умеем. Одними вопросами и живем. Ладно, друзья, кто куда, а я в люлю и бай-бай. Динка, одеваться!
Он щелкнул карабинчиком собачьего поводка и, не спеша, пошел к своему дому.
— Ну, будь здоров. Заходи. — Я пожал женину намозоленную тренировками клешню. Он подмигнул мне и двинулся вслед за Петром – они жили в соседних подъездах.
— Майк, ко мне!
Мне тоже давно пора быть дома.
ID:
980998
ТИП: Проза
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Оповідний
ВИД ТВОРУ: Ода
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 23.04.2023 00:47:29
© дата внесення змiн: 23.04.2023 00:47:29
автор: Алексей Мелешев
Вкажіть причину вашої скарги
|
