Расстелить куртку и разлечься на холме
посреди первой сон-травы,
когда в последние дни ни снов, ни травы.
Валяться, смотреть и слушать.
Валяться, видеть, слышать.
Вон сквозь дикий малинник пробираются двое –
ещё почти дети, а уже так бережно – за руки.
Смеются во весь рот, как только могут смеяться
два ребёнка в куцых штанах посреди цветущих зарослей.
Вот они останавливаются, сбрасывают рюкзаки,
пинают большой заброшенный муравейник,
прыгают, разваливают его совсем –
им бы сейчас целоваться, а ещё не умеют,
надо же чем-нибудь себя занять.
Но вдруг он осторожно достаёт что-то из руин,
поднимает к солнцу.
Она сначала пугается, аж отскакивает.
Мальчик держит победно в руке склелет
неведомой птицы.
– Сойка, – хочет угадать малАя.
– Нет, это кто-то помельче, из семейства скворцовых, –
приходит он к выводу с пафосом орнитолога. –
Ну что, заселфимся?
В конце концов бросает находку в ближайшие кусты.
Потом девочка вынимает влажные салфетки,
опускается на колени, начинает делать то,
что сделала бы каждая порядочная женщина
в такой глухомани, посреди весны.
Я почти не дышу, чтобы не нарушить этот сюжет.
А потом ещё долго лежу и думаю,
провожая взглядом радостную пару,
думаю, что здесь появилось первым –
птица или муравейник?
Или она упала туда птенцом?
А сойки звучат над соснами.
Или, может, скворцы.
(Перевод с украинского)
