Письма летят. Их приносят быстроногие мальчишки-почтальоны, их привозят гиганские поезда с огромными колёсами и тупыми железными носами, их заносит в приоткрытые окна с попутним ветром, они долетают с дымом далёких кострищ и с красноватой пылью просёлочных дорог, мелькают в тенях всевидящих грифов. Они — в чужих шёпотках и в глубинах зрачков, в серебрянной пене звёзд и в белом, обжигающем солнце.
Письма летят. Она ловит каждое из них. Прячет под подолом широкого танцевального платья, зашивает в подкладку старой куртки, по старинке складывает под матрацом... На дешёвой тонкой бумаге — слова, на дешёвой тонкой бумаге — мелодии, на дешёвой тонкой бумаге — любовь. Она собирает её в горсти, а потом выплёскивает на площади, отбивая каблуками бешенный ритм харабе*. Её юбка взлетает, её глаза горят, её губы приоткрыты — пламенно, страстно. Ей не важно, с кем она танцует и кто смотрит на неё из-под широкого, окантованного серебрянной нитью сомбреро, не важно, сколько презрительных или восхищённых лиц вокруг, не важно день на дворе, или глубокая ночь.
Она танцует.
И когда на площадь врывается мужчина на взмыленной лошади, на белой рубашке которого расцветают красные солёные георгины, выпивая по капельке из него остатки жизни, и когда жгучими хлопьями пепла разносятся по дворам страх, горе и злоба, когда под бодрый цокот копыт врываются на пыльную улицу федералисты,* она понимает, что писем больше не будет.
Отряд Кристо погиб под Пуэбло. Отряд Кристо погиб. Кристо погиб.
Она сжимает сына за плечо, а вокруг письма-письма-письма. Она сжимает сына за плечо и понимает, что осталась одна. Она сжимает сына за плечо и знает, что нечего здесь сказать.
Писем не будет. Кристо не будет. Они оба поняли это, когда последний клочок любви принёс им домой окровавленный голубь.
Она украшает свою шляпу красным пером и достаёт из-под подушки слова. Она целует сына и, улыбаясь, говорит, что всё — ничего уже не — всё будет хорошо. Она одевает его в лучшую одежду и просит быть хорошим мальчиком.
Она улыбается и говорит, что будет писать.
Кучка беженцев выходит с города.
Рыжая кобыла бьёт копытами и удаляется в закатный огонь.
Мальчик бредёт по дороге, а потом вдруг останавливается, оборачивается и бежит назад.
— Мама!
Рыжая кобыла уходит на запад.
Мальчик бежит.
Черноволосая всадница поправляет патронную ленту. Её любовь медленно переплавляется в ненависть.
Черноволосый ребенок падает в придорожную пыль. Он знает, что письма рано или поздно прекращаются.
Рыжая кобыла идет.
Мальчик смотрит.
Солнце поджигает небо и кусты чапаррали.*
На горизонте горит город.
* * *
Темноглазый, смуглый человек улыбается:
— Hola, Аделита.*
Она кивает, пряча в улыбке оскал и непролитые слёзы. В её черных от пороха пальцах винтовка, ненависть и месть. Пулемётная лента привычна, как родная ребосо.*
В её карманах танцы, любовь и красное перо. В её карманах воспоминания.
Мальчик собирает в горсти слова.
Письма летят.
Остроклювые грифы насмешливо смотрят с высоты.
29.08.2018
_________________________________________
Харабе* — национальный мексиканский танец.
Федералисты* — солдаты правительственных войск. Повстанцы же называли себя конституционалистами.
Чапарраль* — тип кустарниковой растительности. Произростает в горных районах Мексики.
Hola* (читается «ола») — привет, здравствуй.
Аделита* (синонимическое к сольдадер, сольдадерка) — одно из названий женщин-солдат, что принимали участие в Революции (и как помощники и медсестры при мужских отрядах, и как непосредственно бойцы). Походит от названия одноименной песни. Также является уменьшительной формой имени Аделия.
Ребосо* — традиционная широкая мексиканская шаль-накидка.
Мексика 1910-х. Революція. Не претендую на абсолютну історичну достовірність, проте намагалася в ту сторону. І так — колись я це перекладу, чесно))
Дякую! Тепер ось обов'язково мушу перекласти найближчим часом))
Я прозу пишу не так давно, а от вірші — років з дванадцяти. Поетична ритміка якось сама по собі вилазить в результаті і не скажу, що мені це не подобається. Люблю, коли тексти звучать, а не просто розповідають історії, надто якщо це мала форма.