Двадцать пятое сентября, время без смысла идет, но, ведь, было и по иному в других местах и при других обстоятельствах, да и пусть все так и идет, мое время, время моей жизни. Я болен, температура, да и голова не совсем в порядке, шумы меня тревожат все более и более с нарастающей силой. Осторожность, с которой я пытаюсь преодолеть навязчивости меня пугает, все возвращается, круг кажется замкнутым, но просветов в нем, как-бы, становиться все меньше и меньше. Вновь образовавшиеся структуры не выдерживают напряжения реальных событий и бытийных потребностей, распад неминуемо следует за организованностью и крах порождает новые возможности преодолеть забвение. Нету на горизонте храма или кровати в которой дух мог бы освободиться от бремени суетного существования и погрузиться в откровенное отреченное бытие заурядности и спокойного планомерного течения дня, погружения жизни в бытовые обстоятельства.
Грозит ли время чем-то суетным предстать предо мною или все же это лишь секундное отклонение от нормального. Где найти очертания остова, стройного, спокойного, идеалистического, возгрузить на него всю бренность и обрести устойчивость; но глупость и святость, идеальность и материализм сражаются на моем веке пытаясь усыпить мою бдительность. Противостоять некому, равные уничтожены, тропинки стоптаны до неузнаваемости, как суставы акробата, который провел блистательную карьеру и достиг высот в своем деле.
Моя любимая ночь — это крымская ночь, теплый ветер и взгляд на небо по соседству, что отчаянно находит в безмерности видимого стройную геометрию, выборочно представленную в безмятежной красоте черного покрывала, которое нежно окутывает взгляд ищущий спокойствие и унывающий от невозможности жить и наслаждаясь запретным.
