72.
Закрывал конференцию круглый дурак.
У часовни валялся безумный пилот.
Полыхали таблицы на школьных дворах,
этот мир продолжался, и время текло.
73.
Бессловесные толпы глотали снега,
по ночам астрономы не видели тьмы.
До утра в лабиринте источник не гас.
Недоверие солнца терзало умы.
74.
Занавески дрожали на каждом окне,
черноротые стервы учились молчать.
И потели улыбки в шеренгах теней,
удостоенных быть на закрытых речах.
75.
Ожидали пожатия твердой руки.
Проходил по рядам одобрительный гул.
Нетопырь терпеливо топтал потолки,
расставляя акценты на каждом шагу.
76.
А хозяева жизни поднимали бокал.
Восковые аскеты давились вином.
Постоянно чесалась вороная тоска,
только музыка маршей вставала стеной.
77.
Отставные составы текли на Гульчу́г,
где Кашке́т и Кеше́ня, Махра́ и Ача́л.
В зачумленных домах выставляли свечу
на ночное окно. Не горела свеча.
78.
Муравьиное лето подходило к концу.
Был песочного цвета долгожданный канун.
Козьи ноги нелепо подходили к лицу,
где гармония света легла на кону.
79.
Упыри имена проставляли в статье,
инфернальная сволочь лепила статьи,
признавались химеры в топорном грехе,
злые окрики с места не давали сойти.
80.
За окном на камнях площадная зима.
У стены куда-надо попавшие влет.
В круге света тихонько сходила с ума,
перед партией в кегли снимала белье,
81.
задыхалась в вагонах, стонала во сне,
усыхала в песках, истлевала во рвах,
разбухала в болотах, садилась на снег,
застывала в цементе двуногая тварь.
82.
Мезозойская поросль чадила живьем,
окончательно ставила главный вопрос,
подминая железом сухое жнивье,
стопари распрямляли свой комнатный рост.
83.
Потянулись повозки сквозь грохот и плач,
неумелая жалость кормила птенцов.
Испугался мучительной казни палач,
призывая из праха своих мертвецов.
84.
И скомандовал ротный: «Налево-кругом!»
Развернулась эпоха для марша на слом.
В малохольном просторе, накрытом пургой,
этот мир продолжался, и время текло.
(1999)