Когда с холста из раковины в мир
шагнула робко ты, “Ожил кумир!” –
залетная процокала пичуга,
она ничуть не из невежества
назначила тебя мне в божества
и я поверил … Это ли не чудо?
Сперва была одна тугая ткань,
не паволока, нет, другая ткань,
надежнее силка, нежнее шелка.
На холст ложились сумерки внахлест
и тихо тикал кривоклювый клест
в часах настенных вместо кукушонка.
Затем черты сменялись, как во сне,
в ночи смеялись, гибли в белизне,
в густом тумане утреннего грунта.
“Уймись неясных обликов лапта,
мозаика нам не по силам та.” –
кистей мохнатых жаловалась груда.
“О, время, время, Кроноса разбой…
Столетие за этой ворожбой
не дольше, чем забытый во вчера блик.
Меж выучeных клестом новых гамм
услышу ли, как к этим берегам
причалит твой двухстворчатый кораблик?”
Когда стопа твоя половика
коснулась, точно трель еловика
иного слуха, что не в меру чуток,
“Купель – ракушка, я – жемчужина”, –
шепнула ты и, эхом, – “… чу, жена…” ,–
ответил я.., и это ли не чудо?
