Разговор о смерти нас всемерно возбуждает,
Мы по-разному о ней, как и о смерти говорим.
Кто-то проклинает, кто-то возвышает,
Кто-то шлёт её себе, а не другим.
Один, как девственник, по-ханжески краснеет,
Стыдливо взгляд потупя, смерть отводит от себя.
На разум вето наложив – того не разумеет,
Что чаша эта не минует, круг пройдя.
Другой о ней – как о в любви победах говорит
И, о костлявой молвя, всё щебечет ловеласом:
Дала иль не дала. И как при том стоит –
Серп форму фаллоса вдруг приобрёл в его рассказах.
Бояться смерти не глупей, чем жить,
А наша жизнь, как не верти, довольно глупа.
Чего не миновать, о том не стоит говорить,
Ведь рано или поздно все мы врежем дуба.
Кто раньше ласты склеит – так помянём –
Удел живущих пить за упокой.
Пока над поминальщиками гром не грянул
И от застолья не послал нас на покой.
Кто позже… Что ж, не всё ж нам поминать?
Пора и честь знать, отойдя от дел земных.
И, свечку сжав в руках, другим возможность дать
Бухнуть за упокой на наших отходных.
О девушке костлявой я всё чаще говорю,
Словами грудь её и стан ласкаю нежно.
В долг больше не беру. Свои лишь раздаю,
Застыв на грешном берегу безбрежном.
Успокоенье ждет за гранью нас. Так где же грань?
Она невидима для глаз, почти условна.
Своею жизнью воздаём мы смерти дань,
Всех нас она в свой час причешет поголовно.
